Хозяин стрельнул в него возмущенным взором:
— Глупости не говори. Я вот вообще подумываю: а не пора ли мне жениться? Тридцать три, возраст Христа. Он дозрел до спасения человечества, а я, быть может, хотя бы для женитьбы?
— Тьфу! — фыркнул брат. — А я, получается, дозрел до развода. Говорю тебе: не гони пургу! Не женат — и радуйся, ни за кого отвечать не надо. Я вот разведусь, и алименты придется платить тринадцать лет, представляешь? Дурак был, такой хомут на шею повесил!
— Но ведь почему-то же ты на ней женился? Значит, было в ней что-то такое, что выделило ее среди других.
— Да что там выделило? Просто пузо на нос лезло, вот и пришлось жениться. Она б без меня не управилась — сирота, что с нее взять.
Владимир нахмурился:
— Так как же ты ее бросил? Она же одна, как она без тебя проживет?
— Проживет, — злобно прошептал Виктор. — Такая проживет, не бойся. Стервы — самый живучий народ. Ты никогда не задумывался, почему по всему миру продолжительность жизни мужчин лет на восемь-десять короче, чем у женщин? Да потому что они поедом нас жрут, силы из нас вытягивают. Энергетические вампиры, все, как одна!
— Интересная версия, — Владимир посмотрел на часы и зацокал. — Начинаю опаздывать. Если хочешь, поехали со мной. Или тут посиди. Может, поспишь с дороги?
— Да я бы… — гость замешкался с ответом, не зная, что предпочесть — заманчивы были оба варианта. — Черт, и то хочется, и другое интересно. На радио не был никогда в жизни, и усталость чувствуется. Сосед в поезде храпел так, сволочь, что только днем вчера прикорнул малость. Но радио все-таки… А, поехали!
— Радио как радио, ничего интересного. У меня послезавтра телевидение, вот там действительно интересно. Я, собственно, и сам впервые туда пойду — раньше не решался. Я человек не публичный, мне это повышенное внимание как…
Он сделал характерный жест ребром ладони по горлу, демонстрируя явление, которому не нашел подходящего слова, и продолжил недовольно:
— Я бы и дальше отсиживался, да издатель настаивает. Говорит, бренд надо раскручивать, повышать тиражи. Оно-то все верно — не засветив морду лица, известным нынче не станешь. Вот ты, например, книги читал, а на автора внимания не обратил. Так?
Виктор улыбнулся:
— Так. Никогда в жизни не запоминал.
— Не ты один. Большинство людей именно так и читают. По обложке книгу выбирают, по громкому названию, или по раскрученной физиономии. Как ты понимаешь, второе — куда чаще. А одними книгами фиг раскрутишься: надо в ящике почаще мелькать, да по радио. Причем первое более эффективно: читатель любит глазами, а не ушами.
— Ну да, это только бабы-дуры ушами любят. Как только перестаешь им лапшу разную на уши вешать, тут же в стерв превращаются.
Задумавшись на какое-то мгновение, Владимир неуверенно ответил:
— Ну, это тебе виднее, я не в курсе. Значит, так. Я собираюсь, а ты отдыхай, лучше потом в Останкино тебя возьму. Осмотрись тут, выбери комнату по душе. Любую, кроме моей спальни и кабинета. Отдыхай. А вечерком обмоем встречу, посидим, как положено.
И улыбнулся так, что у Виктора отлегло от сердца: простил. Он так боялся, что Вовка затаил камень за пазухой, что только прикидывается добреньким, а сам дождется, когда гость расслабится, и врежет по самое некуда: дескать, померла, так померла, как в известном анекдоте, вот и возвращайся в свой Задрюпинск!
Наталья Станиславовна уехала вместе с Владимиром — он обещал подбросить ее до метро. Виктор остался в городом одиночестве. После сытного обеда, да после двухдневного пути хотелось спать, но сначала он решил по совету брата осмотреться. Да и было что посмотреть: это ж он не в свою Наздрапетовку приехал. В доме известного писателя ему до сих пор бывать не случалось. А тут еще этим писателем оказался родной брат. Которого он много лет назад "похоронил" ненароком.
Раньше Виктор и не догадывался, насколько огромна квартира. Доступ имел только в одну комнату, да в ванную с туалетом. Даже на кухню старался лишний раз не соваться — там без конца находился кто-то из постоянных жильцов и демонстрировал, мягко говоря, нелюбовь к нагрянувшим абитуриентам. Собственно, такому негостеприимству он тогда не удивился: поди, и так несладко жить в коммуналке, а если еще в одну комнату набьется человек шесть-восемь посторонних обитателей. Ни к туалету не подобраться, ни к ванной — с утра приходилось очередь занимать.
Теперь же никаких очередей, никаких недовольных соседей. Все пять комнат к распоряжению одного человека. Братец-то нехило устроился. Огромная квартира, куча денег — а как же иначе, если всех соседей расселить умудрился. Да не в их Задрюпинске, в самой Москве — а тут известно, какие цены на недвижимость.
Хозяйство брата впечатляло. Комнаты одна другой краше. Такой ремонт Виктор разве что в кино видел. А мебель?! С первого взгляда даже дилетанту становилось понятно, что явно не на рязанском мебельном комбинате деланная. Наверняка итальянская, или финская какая-нибудь. Во всех этих хозяйственных причиндалах Виктор совершенно не разбирался. Полтора года назад они с Иркой тоже сделали ремонт, правда, осилили только одну комнату. И обои, и линолеум тогда жена выбирала, Виктор ее только возил везде, да деньги успевал отстегивать. Но помнится, она сильно итальянской плиткой восхищалась, вот ему и запомнилось: все самое лучшее для дома — итальянского производства.
Да, устроился братишка… И тебе Москва, и тебе шикарная квартира, и тебе работка непыльная: ваяй рассказики в свое удовольствие, да еще и денежки за это огребай. И при этом всем даже женитьбы избежал. Виктор, выходит, весь в дерьме, а этот на коне и в белом! Ни алиментов платить не надо, ни нервы тратить на все эти разборки. И где справедливость, спрашивается?
Вернувшись домой, Владимир обнаружил гостя спящим. Будить не хотелось — пусть поспит, отдохнет. Сразу видно — не от хорошей жизни брата искать вздумал. Да и самому хотелось побыть в тишине, в привычной обстановке, то есть в одиночестве.
Скажи ему вчера кто-нибудь, что Виктор приедет, да спроси, как он к этому отнесется, Володя послал бы такого пророка подальше. Слишком сильна была обида. К тому времени, как оказались здесь, в Москве, абитуриентами, братья были уже не слишком близки между собой, и это еще мягко сказано. Пожалуй, кроме матери и дома у них не было ничего общего. Не считая внешности, конечно.
Может быть, Владимир сам был виноват в том, что Витька не понял его устремлений: не объяснил, привыкнув все держать в себе. А тому этот ВГИК даром не был нужен: актерство для него — всего лишь неожиданная блажь, на самом деле он никогда не стремился ни на сцену, ни в кино. Ему куда интереснее было гонять в футбол с пацанами, да забивать одноклассницам головы романтикой. Наверное, поэтому Виктор и не понимал, насколько важна для брата мечта. Володя ведь с детства стремился к писательству. Вернее, и сам тогда этого не понимал, просто постоянно фантазировал, заснуть вечерами не мог — часами придумывал какие-то истории, то забавные, то грустные, а то и вовсе страшные, мистические. И казалось, что, узнай любую из историй какой-нибудь именитый режиссер — придет в восторг, будет рыдать, и непременно возжелает экранизировать. Мечталось, как в Каннах этому фильму будет рукоплескать публика, а потом автору вручат Золотую Пальмовую Ветвь. И не беда, что приз будет держать в руках тот самый режиссер — Владимир-то точно будет знать, что наградили вовсе не фильм, а его историю, его придумку, а значит, главный победитель — он.