покажите то, расскажите сё», — проходу не давали. Потом я на пенсию ушел, но и там меня доставали: «Товарищ генерал, поделитесь опытом», — передразнил отец.
— А я его прекрасно понимаю. Для него и его ребят это всё равно, что на твоем «Роллс-Ройсе» заниматься извозом в какой-нибудь глухой деревне, — дед недовольно покрутил головой. — Не хотелось бы к ним применять наш дар. Но если что, то придется.
Мы все дружно кивнули, соглашаясь с ним.
В следующие два дня ветер заметно ослаб, но его неожиданные порывы были всё еще весьма ощутимы. Но если быть полностью откровенным, то нам троим до непогоды, бушевавшей сейчас за бортом, не было абсолютно никакого дела. Мои родственники зарылись с головой в пластины, добытые мною в гробнице Зевса, и мне приходилось прилагать немалые усилия, для того чтобы вытащить их из моего кабинета в спортзал.
Я не собирался упускать возможности потренироваться, пока мы были все вместе. Но когда всё-таки дело доходило до спортзала, то все там дружно забывали о пластинах и занимались с увлечением и с присущей нашему роду самоотдачей. Дед не отставал от нас с отцом ни на шаг. Втроем мы выполняли сложнейшие дыхательные комплексы. Проводили спарринги один против двух и каждый за себя, а потом в конце каждой тренировки, взявшись за руки, садились в круг и погружались в медитацию.
Для меня эти совместные тренировки стали настоящей отдушиной, и к тому же я для себя почерпнул из них много чего нового. Особенно нас с отцом удивлял дед. Взяв как-то раз со стенда в спортивном зале три гимнастические палки, он раздал нам по одной и, подогнув ногу под себя, сел перед нами на одно колено.
Понимая, что у деда появилось желание показать нам что-то новенькое, мы внимательно следили за каждым его движением.
— Нападайте! — коротко приказал он нам.
Мы с отцом без раздумий бросились в атаку.
В следующее мгновение палка была жестко выбита из моих рук, следом я получил хлесткий и весьма болезненный удар по лодыжке и уже в падении — ощутимый по голове. Собрав, как говорится, глаза в кучу, я увидел сидящего на пятой точке возле меня отца, который, болезненно сморщившись, потирал свою ушибленную грудь.
Для меня, да как оказалось и для него, это было что-то новенькое.
— Еще раз.
Взгляд деда был строг и непреклонен.
Переглянувшись с отцом, мы встали с пола и закружились вокруг него, собираясь в этот раз напасть с разных сторон одновременно. Подгадав нужный момент, мы атаковали.
Мой, казалось бы, точный и выверенный удар по его голове неожиданно пришелся в пустоту, и тут же тупой конец палки деда впечатался мне в грудь, выбив в мгновение ока остатки воздуха из моих легких.
Дед встал на ноги и неожиданно строго посмотрел на отца.
— Что гласит Третий закон нашего рода?
Тот вскочил на ноги и, чуть поморщившись от боли в ноге, четко отчеканил, как солдат перед строгим командиром:
— Третий закон нашего рода гласит: «Не уповать на дар, ниспосланный нам свыше, а развиваться и совершенствоваться до тех пор, пока Создатель не призовет нас к себе».
Дед кивнул и уже мягче посмотрел на нас.
— Обладая нашим священным даром гипноза, мы всегда стоим перед соблазном пренебречь этим законом. Мол, с толпой справлюсь и так, что захочу с ними, то и сделаю. Захочу — натравлю друг на друга, захочу — заставлю лечь на землю и подставить горло для последнего удара. Но нельзя забывать об откате, который наступает после применения нашего дара. Тогда вслед за этой толпой выйдет один единственный мастер, и ты будешь не готов к бою с ним. Даже имея в руках оружие, ты будешь гол и беззащитен перед ним, и тут уже он сделает с тобой всё, что пожелает.
Дед перевел взгляд на меня.
— Ты хорошо изучил Родовую книгу. Скажи мне, сколько было случаев, когда после применения дара наших предков спасало умение сражаться?
— В жизнеописаниях таких случаев было сто тридцать восемь! — отчеканил я.
— Вот! — дед поднял указательный палец вверх. — Сто тридцать восемь. Но если бы ты почитал еще и мою летопись, которая, к счастью, пока не окончена, но обязательно когда-нибудь появится в нашей книге, то ты обнаружишь там еще два таких случая.
Дед отложил палку в сторону и задумчиво посмотрел в окно.
— Этот прием один раз спас мне жизнь, и я жалею, что не успел передать его Сергею, а тот Ивану, и тот уже тебе. Рано он ушел от нас. Поэтому и не дошли до вас эти, как вы их называете, финты!
— Дед, ты это сам придумал?
— Нет, что ты! Когда-то давно, еще в мою молодость я подсмотрел его у моего самого закадычного друга, знаменитого героя того времени — генерал-лейтенанта царской армии Дениса Давыдова! Мне понравилось, как он это проделывал. Затем я подогнал эту технику под свои возможности и применял с успехом не один раз. И однажды это реально спасло мне жизнь.
Дед замолчал.
— Отчаянный рубака был Денис, природный! — вновь заговорил он. — Да еще и поэт, каких мало.
Илларион Пантелеевич поднял глаза к небу и прочитал на память:
«Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой…»
— Да, были времена… — вздохнул дед и улыбнулся.
Зов усилился
Сегодня с утра погода преподнесла нам хороший сюрприз.
Норд-ост вопреки всем прогнозам компетентных людей из Москвы пробушевал не шесть дней, как они обещали, а все девять, а на десятый день утром он окончательно успокоился.
Море всё еще немного штормило, и наш капитан попросил у нас один день на то, чтобы привести судно в порядок. За дни ненастья на палубы яхты нанесло много разного мусора и цементной пыли, всё это надо было отмыть, оттереть, привести в божеский вид. Поэтому с самого утра весь экипаж носился по палубам с какими-то там пылесосами, шлангами, щетками, швабрами, сбивая ими всю пыль и грязь. Одним словом, приводили всё в соответствующий классу яхты вид.
Сегодняшним ранним утром мы все вместе завтракали на хозяйской палубе. Экипаж прибрал от мусора и отмыл ее самой первой. Погода над Цемесской бухтой стояла прекрасная, и душа радовалась спокойной и безветренной погоде.
Господин Паскаль приготовил легкий завтрак, который состоял в основном из местных продуктов. Жульен из черноморских мидий и рапанов, щучья икра и яйца, сваренные по какому-то особому, очень секретному и известному только одному господину