Читать интересную книгу Повесть о каменном хлебе - Яна Тимкова

Менестрель отпил вина и продолжил петь. Аэниэ слушала. Иногда она закрывала глаза и начинала беззвучно подпевать, и ненадолго ей удавалось раствориться в голосе и музыке — и не думать, не думать о том, что… "Не думать о белой обезьяне," — язвительно сказала она себе и усмехнулась, смаргивая слезы. — "Рррры… Дура…"

А Лютик пел… Кажется, еще пару раз он встречался глазами с Аэниэ, но девочка тут же отводила взгляд.

Время шло. Часы девочки показывали уже три ночи — или это уже три утра? В спортивном зале уснули почти все его обитатели, а кто не спал, предпочитал слушать Лютика из положения лежа. На подоконниках уже никто не сидел, и даже самые стойкие сползли по стеночке, подстелили под себя все, что могли, и устроились поудобнее. Из спальника совсем недалеко от Аэниэ выглядывали две головы — девушка положила голову на плечо своему парню, прикрыла глаза, а он нежно перебирал ее волосы. Та светленькая все сидела у ног Лютика, преданно заглядывая ему в рот, хотя ее заметно клонило в сон.

Аэниэ очень хотела спать, но не хотела возвращаться на «стойбище». "Досидеть бы так до утра… А там Лави уйдет куда-нибудь… Точно, она обязательно должна…" — мысли плыли и путались, — "…тогда я вернусь и посплю… Нэр тоже уйдет… Нет, не Нэр… Как его… Неважно…" Пальцы Лютика скользят по грифу. Пальцы Лютика порхают по струнам. Белые-белые пальцы — мелькающие птицы в сумраке… "Как же он играет? Ведь ладов уже не видно…" Завораживающий танец, полет… "Как красиво…"

Последний аккорд — Лютик провел по струнам неожиданно ласковым, нежным движением и отложил гитару. Сидевшая у его ног девушка встрепенулась, привстала на коленях, подняла к нему светящееся надеждой лицо — губы полуоткрыты, в глазах вопрос, но Лютик уронил ей улыбку — и поднялся. Потянулся, словно кот, одернул рубаху, несколько плавных шагов — и вот он уже опускается на колени возле Аэниэ и грациозно подносит к губам ее пальцы:

— Прекрасная леди… Леди устала? — вкрадчивый голос-шепот.

— Нет, ничего… — девочка смешалась, опустила ресницы, — я пойду… — хотела встать, но как тут встанешь, если теплые сухие ладони все еще не выпустили, все еще держат — крепко, но бережно, как птичку…

— Мне кажется, милая леди не хочет уходить, — продолжил, пристально вглядываясь, а его лицо — тени, тени не дают рассмотреть как следует, только — поблескивают глаза, только — все еще таится в уголках губ улыбка. — Может быть, я могу чем-то помочь?

— Я… — и нет слов, и перехватило горло, и попробуй объяснить, что — там, а объяснять и не надо, а мимо проплывает, кипя от злости, та коленопреклоненная девушка, и где-то в углу — жаркий шепот, и кажется, что все смотрят на нее, что все говорят — о ней, — А… Мне сегодня… негде ночева… — не может договорить до конца, тьфу, идиотка, что он сейчас подумает! — Нашу комнату уже заперли… — опять не то! И скороговоркой, мучительно вспыхнув, — Вы только не подумайте!

— Леди, я буду счастлив предложить вам лишний спальник, — серьезно, без малейшей насмешки проговорил Лютик и поднялся, и помог встать Аэниэ. Торжественно, словно на королевском балу, подвел ее к своему месту в зале, поклонился, выпустил руку. Спальное место он приготовил моментально, тем более, что все составляющие — пенка и спальный мешок — уже были развернуты, оставалось только расстелить, обернулся:

— Леди, прошу. Не побрезгуйте…

Аэниэ плохо помнила, как забралась в спальник, как застегнула «молнию», как ворочалась, пытаясь устроится поудобней — жестко, непривычно, да еще и сквозняк — вот продует, и придется весь КОН проходить с температурой и хлюпающим носом… Уже сквозь сон девочка попыталась натянуть край спальника на голову, закрыть хотя бы затылок — получилось не очень… Внезапно рядом — шаги, тихий шорох, шелест… И — кто-то устраивается вплотную, тепло чужого тела — даже через несколько слоев плотной ткани… Аэниэ резко обернулась, привстала на локте — и увидела совсем близко успокаивающую улыбку Лютика:

— Леди, не бойтесь… Вы совсем продрогли — я просто буду вас согревать, и честью клянусь — не посягну на ваш покой… Позвольте мне… — не дожидается ответа, крепче прижимается к девочке, одна его рука — у нее под головой, другая — обнимает, носом зарывается куда-то ей в волосы, и — едва слышное:

— Теплой ночи, леди…

"Что он… Зачем… Это же…" — сначала Аэниэ не могла расслабиться, но через несколько минут, убедившись, что Лютик действительно не делает никаких поползновений, успокоено закрыла глаза. Так — с Лютиком под боком — и в самом деле было теплей…

Оставшиеся дни КОНа пролетели мгновенно, и когда позже Аэниэ пыталась разложить спекшиеся в один огромный ком воспоминания по дням — ей никогда это не удавалось. Только — смех, музыка, песни с утра и до глубокой ночи, и — глаза Лютика, его тепло — совсем рядом, бок о бок, вот его рука лежит у нее на плече, вот он обнимает ее за талию, вот он поет на сцене, поет, глядя ей в глаза, поет — а потом на виду у всех целует ей руку и торжественно ведет по коридору… Лютик со стаканчиком кофе — рано утром, когда девочка только продирает глаза, Лютик в кабаке — отстаивает змеей изгибающуюся очередь, чтобы принести ей пирожок и чай, Лютик с бокалом вина — и откуда он раздобыл бокалы на КОНе, где даже дорогущее «Киндзамараули» хлещут из горла? — вечером, нет, ночью, Лютик — укладывает ее спать, баюкает на руках и, когда ему кажется, что она заснула, укладывает, укрывает спальником — а сверху еще и своим плащом, сам осторожно устраивается рядом, и утром — опять горячий кофе с булочкой…

За все эти дни Аэниэ почти не вспоминала Лави. Только забежала на следующее утро в «стойбище» — сказать, чтобы за нее не переживали, она тут, недалеко, и придет ночевать (в чем она, честно говоря, и сама была не уверена). Ее выслушал Гэль, молча кивнул — секунду девочка вглядывалась в его лицо — понять, как он отнесся к ее словам, но пойди пойми, это же Гэль… Ухватила свою сумку — попутно успела бросить взгляд на то место, где обычно спала Лави, увидела, что та спокойно дрыхнет, обняв одной рукой Нэр — что-то неприятно царапнуло по сердцу — и убежала. В конце концов, Лютик согласился не провожать ее до «стойбища» только при одном условии — что она управится не просто быстро, а очень быстро.

Аэниэ не пришла ночевать. Все дни она провела рядом с Лютиком — была безумно счастлива, что он оказался московским, уже рисовала в мечтах, как они будут гулять по Москве, успела подсчитать разницу в возрасте, ужаснуться, наплевать и забыть, представить реакцию родителей… Ничего больше не имело значения. Оставалось только — сверкающее счастье, в котором она купалась с утра и до глубокой ночи…

Изредка они сталкивались с Лави — но так как девочка была не одна, да и за Лави паровозом тащилась вся свита, все ограничивалось приветственным кивком (он же прощальный). Пару раз Аэниэ все-таки пересеклась с эльфкой один на один. Лави пристально взглянула на девочку сухими покрасневшими глазами, неловко прижала к груди, быстро расспросила, как и что, выслушала все ее восторги, склонив голову набок. Секунду подумала, решительно встряхнула волосами и посоветовала быть осторожней. Мол, Лютика тут все знают. Такой… Мартовский кот. На это Аэниэ просто расплылась в улыбке — если бы было время, она, конечно же, объяснила бы все про внезапно возникшее взаимопонимание, про родство душ… Но пришлось только со всей доступной ей убежденностью сказать, какой он хороший. Лави, опять прыгнув в мужской род, хмуро прочитала наставление о хорошем поведении, посоветовала не забывать о времени отъезда и пожелала удачи. Уходя, эльфка обернулась, еще раз пронзила девочку внимательным взглядом темных миндалевидных глаз, и скрылась в толпе. Торопясь обратно к Лютику, Аэниэ не могла отделаться от странного ощущения, будто Лави — ревнует…

Лютик научил ее танцевать — обычно неловкая, в этот раз она хорошо схватывала все, что ей показывали, и на балу они составили красивую пару. Раскрасневшаяся, в синем атласном платье, с причудливым венцом светлого металла в пушистых волосах, Аэниэ была чудо как хороша — и Лютик гордо вел ее под руку, изредка наклоняясь и шепча комплименты, от которых девочка еще больше расцветала. Той ночью он целовал ее — в темном коридоре, когда выключили свет, и угомонились даже самые упорные гуляки. Девочка таяла в его руках, ее била дрожь, ноги подгибались, и Лютик усадил ее на подоконник, обнял, прижал к груди — сквозь тонкий шелк рубахи она чувствовала жар его тела. Поначалу Аэниэ просто уступала напору, подставив ему покорные, полуоткрытые губы — но он был мягок и нежен, и через некоторое время девочка осмелилась ответить на очередной поцелуй.

Выяснилось, что уезжают они в разные дни. На прощание Лютик подарил девочке красивый металлический браслет с вставленными камнями — матовые зеленые и красные — и выгравированной вязью рун, крепко поцеловал, взял у нее номер телефона, дал свой и пообещал звонить. К сожалению, он не смог помочь дотащить шмотки до станции — как раз в это время должен был проходить какой-то семинар, где он непременно должен был быть.