пустынный казарменный двор и совершенно не думает о занятиях. Ему вспоминается городской парк, пруд, кусты, окрашенные ноябрем в бледно-красный цвет, гувернантка у фабриканта Лейбига и ее темные, как сливы, глаза, «Ты меня любишь, моя маленькая ящерка?» — «Одного тебя, одного тебя на целом свете, Фаноушек!» Поручик вспоминает заросли акаций, где под ногами шуршат опавшие листья. Губы его слегка улыбаются, и на лицо ложится печать мечтательной мягкости.
Кто-то проходит по двору. Верхняя губа поручика приподнимается, обнажая прекрасные зубы. Кивком головы Мазанец дружески отвечает на приветствие. Он оборачивается и видит устремленные на него тридцать девять пар глаз, среди которых выделяются большие голубые глаза стоящего навытяжку Хомяка.
В конце концов не так уж несуразен этот Хомяк! А его загорелое лицо, пожалуй, даже приятно. Но вообще, что и говорить, убогий народ русины. Офицеров своих нет, священников нет, интеллигенции нет, даже школ — и тех нет. Обитают где-то на востоке монархии в лесах, в горных пещерах, в соломенных хижинах, питаются кукурузой и пьют самогон. Летом пасут свиней, а зимой травят волков. Попасть в армию — великое счастье для такого свинопаса. Там по крайней мере его хоть немного человеком сделают.
Поручик разглядывает Хомяка.
— Ну-с, Хомяк, — говорит он, — что такое родина, ты не знаешь… А фамилии своих начальников ты знаешь, а? Мою фамилию, например? Мою, мою! — Поручик тычет себя пальцем в грудь. Ну?
Хомяк улыбается.
— Герлетенант Франц Мазанец.
— Ну-с, хорошо. А как зовут нашего пана капитана?
— Геркаптан Кал Бавер.
— Ну-с, так. Герр капитан Карл Бауер. Ладно. А как фамилия нашего полковника?
— Геробст литер фёдор гртфрт рт гртфртквер.
Пан поручик несколько ошеломлен. Он разевает рот, таращит глаза и хватается за голову. Полное имя пана полковника — Теодор Риттер Грассерн Эдлер фон Штрандвер.
— Иезус Мария!.. Иезус Мария! Садись, осел! Садись! Получишь завтра взыскание. Садись!
Хомяк в отчаянии озирается по сторонам.
— Сесть… Сесть! Nieder![8]
Хомяк знает, что такое «нидр», но ему как-то в голову не приходит шлепнуться прямо на пол среди сундучков, да и места здесь маловато. И он стоит, не понимая, почему, собственно, на него кричат и чего от него хотят.
— Schrecklich! Schrecklich! Ужас! — надрывно кричит пан лейтенант. — Посадите этого вола!
Сосед берет Хомяка за рукав и притягивает к себе на сундучок, а бедняга русин, теперь уже совершенно растерявшийся, еще долго не может взять в толк, что это происходит.
— Капрал Граздера, подайте на Хомяка рапорт за леность и нерадение и вечером научите его говорить «Dass ich zum Rapport befohlen bin»[9] или я вас посажу вместе с ним!
— Melde gehorsam[10] подать на Хомяка рапорт и научить его говорить…
— Gut. Setzen. Сесть.
Тут поручик вспоминает, что нужно еще как-то убить оставшийся час злополучной любовью к родине.
— Ну-с, пойдем дальше, — говорит он. — Ефрейтор Чижек!
— Хир![11]
— Что такое родина?
— Родина — это страна, в которой мы родились.
— Ну-с, Gott sei dank! Ладно. Ты слышал, Хомяк?
— Хир! — Перепуганный Хомяк вскакивает с сундучка.
— Сиди, дурак! Итак, родина — это страна, в которой мы родились. Ну-с, хорошо. Скажите, ефрейтор Чижек, где, например, родились вы?
— Осмелюсь доложить — в Румынии!
— В Ру-мынии? Гм… Да… Значит, в Румынии? Хорошо… А знаете, ефрейтор Чижек, я нарочно подстроил вам ловушку. Сейчас я все объясню… Скажите только сначала, как случилось, что вы родились в Румынии?
— Мои родители работали там на строительстве дороги.
— Гм!.. Ja…[12] Это верно, в Румынии сейчас много строят. Между прочим, из Румынии также вывозят скотину. Вы, надеюсь, знаете, ефрейтор Чижек, что из Румынии вывозят ско-ти-ну, а?
Молодцы считают своим долгом посмеяться этой великолепной остроте.
— Ну-с, ruhe, ruhe! Спокойно! Теперь я вам все объясню. Значит, ефрейтор Чижек родился в Румынии, так?
— Так точно!
— Хорошо, скажите мне, ефрейтор, — значит, Румыния — ваша родина?
— Никак нет!
На лице поручика мелькает улыбка одобрения. Он кивает головой.
— Ну-с, то-то… Очень хорошо. А скажите, есть вам какое-нибудь дело до Румынии?
— Никак нет!
— А почему вам нет никакого дела до Румынии?
Этого ефрейтор не знает.
— Ну-с… Вам потому нет никакого дела до Румынии, что Румыния не ваша родина, так ведь? А до этого, как его, румынского князя Александра вам есть какое-нибудь дело?
— Никак нет!
— Ну-с, хорошо. Скажите мне теперь, подданным какого государства вы являетесь?
— Австро-Венгрии!
— Стало быть, Австро-Венгрия — ваша родина?
— Так точно!
— А почему Австро-Венгрия ваша родина?
— Потому что я подданный Австро-Венгрии.
— А почему не Румыния — ваша родина?
— Потому что мне нет до нее никакого дела!
— Так-с… повторите им еще раз, что является нашей родиной?
— Нашей родиной является Австро-Венгерская монархия!
— Так-с.
Пан поручик, упоенный победой над Румынией, пускается в триумфальный марш к дверям.
— Опять этот балда с ума сходит, — шепчет своему соседу по сундуку, ефрейтору Мацеку, старый тертый калач Пекарек, тот самый Пекарек, который в наказание служит в армии уже четвертый год.
— Угу, — равнодушно отвечает Мацек.
Дойдя до двери, поручик оборачивается и впивается в Чижека строгим взглядом.
— Откровенно говоря, ефрейтор, меня радует, что вы сами до этого додумались. Ну-с, gut, setzen!
Ефрейтор Чижек краснеет и садится.
— Запомните раз и навсегда, что такое родина! — вдруг начинает кипятиться поручик. — И чтобы мне в другой раз никто не болтал, что наша родина там, где мы родились! Этак, чего доброго, рядовой Вопршалек может родиться где-нибудь в Трамтарии{7}, а рекрут Блбоунек вообразит, что его родина — какая-нибудь Зламана Льгота!{8} Ну-с… повторим еще раз. Рядовой Мах, что мы называем своей родиной?
— Своей родиной мы называем Австро-Венгерскую монархию.
— А почему?
Солдат молчит.
— Ну, потому что мы являемся ее под… подда…
— Потому что мы являемся ее подданными.
— Ну-с, а как мы обязаны относиться к ней?
Солдат не знает.
— Как мы обязаны относиться к ней? — угрожающе повторяет поручик.
— Мы должны уважать ее, любить, воевать за нее, — неожиданно вспоминает Мах.
— А почему?
— Во-первых, потому, что солдату приказывают это делать…
— М-м… Так говорить не следует. Во-первых, потому, что это долг солдата. А во-вторых?
— А во-вторых, потому, что солдату это на роду написано!
— Blöde! Болван! А не солдату — не написано, так, что ли, по-твоему?
— Никак нет! Тоже написано!
— Ну-с! А ты вообще знаешь, что значит выражение «написано на роду»?
— Так точно. Знаю.
— Ну-с… Возьмем хотя бы, к примеру, грудного ребенка. Вот он сосет у матери грудь, а ведь его никто не учил этому, стало быть тут и можно сказать, что это ему на роду написано. Или вот другой пример: два человека любят