Читать интересную книгу О кораблях и людях, о далеких странах - Гец Рихтер

- Пусть лошади думают, ослы вы эдакие! На бак - марш! Бе-еегом!

И вот уже слышится топот на палубе - приказ есть приказ!

Но порой вдруг какой-нибудь юнга и заартачится. Еще несколько минут назад он не лазал - летал по вантам: вверх-вниз-вверх-вниз! И вдруг... быть может, к нему вернулась способность думать? Но юнгам на корабле "Пассат" думать не положено: они обязаны только повиноваться.

- А тебе, дружок, надо будет сегодня вечером явиться с матросским мешком ко мне. Попляшешь ты у меня, хэ-хэ!

Мятежников "обрабатывают" после отбоя. Им приказывают делать гимнастические упражнения с полным матросским мешком за плечами или каждые пять минут являться пред ясные очи боцмана в другом костюме. А то их заставляют выкрикивать у фальшборта бранные слова по собственному адресу, да так, чтобы это разносилось по всему порту... Да, Медуза - мастер поиздеваться! Лишь один раз в неделю юнги его группы могут вздохнуть свободно - Медуза отправляется на берег. Боцман Глотка тоже гоняет юнг своей группы, особенно когда капитан где-нибудь поблизости. И только одна группа по вечерам в полном составе собирается на палубе, чтобы попеть и повеселиться, - юнги боцмана Иогансена. Куделек в восторге от длинного боцмана. А Руди молчит. Он не может забыть пощечину, которую получил от Иогансена.

Постепенно юнги привыкают ко всему, в том числе и к характерам своих боцманов. Теперь юнги уже научились быстро глотать горячую капусту и не так голодны после обеда, как в первые дни. Только ночью кое-кто иногда встает, чтобы выпить полкофейника желудевого кофе и хоть как-нибудь утихомирить урчащее брюхо. Все они уже в робе и судно знают как свои пять пальцев. Неделю не пробыли они на нем, а уже мечтают променять "старую калошу" на настоящий корабль. Но четыре месяца надо оттрубить на "Пассате" - таков закон. Особенно обескураживает ребят то, что "калоша" не выходит в море. Корабль намертво пришвартован к чугунным тумбам на берегу.

Правда, кто-то кому-то как-то говорил, будто на паруснике установят вспомогательный мотор, но ребята уже не верят к то, что их старый "Пассат" когда-нибудь снова поплывет.

2

Руди тоже плакал несколько раз. И не из-за тоски по дому, а от злости, от возмущения и обиды. Нет, не может он привыкнуть к несправедливости! "Как с преступниками здесь с нами обращаются, - написал он домой, - каждый день нас кормят капустой, и никто никогда не наедается досыта. Пришлите мне хлеба и хоть кусочек масла". На следующий же день он получил свое письмо обратно - мешок с почтой, оказывается, упал в воду. "Случайность, - заявил капитан, - хорошо, что еще удалось вовремя выловить мешок". Но прочитать уже ничего нельзя было - чернила расплылись.

Руди уже не считает дни. Да и зачем? Многое стало ему теперь безразлично. Он не "новичок": уже четыре недели как он уехал из дому. Все юнги старого набора списались. Не пройдет и трех месяцев, как Руди тоже попадет в "бывалые" моряки и наймется на настоящее судно. Но ведь до этого еще... А служба отупляет.

Руди внутренне восстает против этого, и порой ему удается стряхнуть с себя противное безразличие. Тогда глаза его светятся, он снова смеется и радуется, что будет настоящим моряком. Но, как обычно, он не знает удержу и обязательно выкинет, как говорят ребята, какой-нибудь фортель. В результате: "На нижнюю палубу - ать-два!..

Колени согнуть! Запевай!.. Три-четыре!.." Разочарование, бешенство, отупение. Снова замыкается проклятый круг.

Но Руди решил выдержать. Он не намерен с красным от стыда лицом удирать домой, "к мамочке". Он хочет быть только моряком. С тех пор как Руди помнит себя, он всегда играл в кораблики. И пусть они были из бумаги или из кусочка дерева с гвоздем вместо мачты! Он и не ожидал, что здесь будет легко, что все пойдет как по маслу. Отец ему не раз рассказывал о службе на паруснике. Но невозможно спокойно переносить издевательства, видеть, с каким наслаждением Медуза и Глотка мучают ребят.

3

- Три скамьи! - гаркает вдруг Глотка, когда Руди, перечисляя румбы компаса с первого до последнего и с последнего до первого, три раза запинается.

"Три скамьи" означает, что Руди после отбоя, то есть в самое хорошее, свободное от учения время, должен принести с нижней палубы три длинные деревянные скамьи, намочить их водой и написать на сиденьях все 128 румбов: главных, четвертых и дробных - с первого до последнего, и в обратном порядке - с последнего до первого, до тех пор, пока вся скамья не будет исписана, - так все три...

И буквы не должны быть больше одного сантиметра.

Часы показывают без двадцати двенадцать ночи, когда Руди дописывает последнюю букву. Обливаясь потом, он перетаскивает скамьи в каюту боцмана. Немного отдохнув, он решается постучать.

Каюта ярко освещена. Руди зажмуривается. Глотка сидит за столом в майке и трусах, попыхивает трубочкой и читает журнал. На голых ногах стоптанные домашние туфли. Руди еле сдерживает смех - такой занятный вид у этого обычно свирепого боцмана.

Глотка дочитывает страницу и встает. Руди проталкивает скамейки через узкую дверь.

- Красота! - говорит боцман совсем незнакомым голосом. - А теперь возьми-ка "молитвенник" и почисть скамеечки.

У Руди навертываются слезы. Он бросает взгляд на часы. Боцман перехватывает этот взгляд. И снова Руди слышит чужой ласковый голос.

- Это недолго. Скажешь мне, когда справишься.

Руди быстрым движением руки смахивает слезы. Дикая злоба застилает ему глаза. Ему так и хочется сейчас сделать что-то, разбить эти часы на столе или разорвать журнал. Но он знает, что этого нельзя, - хорошее настроение боцмана в мгновение ока может превратиться в страшное бешенство, если Руди только посмеет пикнуть. Сколько раз Руди наблюдал это за последние недели.

Не сказав ни слова, он хватает первую скамью и выволакивает ее из каюты.

Ночь не очень темная, но Руди вышел из ярко освещенной каюты и в первый момент ничего не видит, да и слезы совсем застлали ему глаза.

На трапе, ведущем с кормы на палубу, Руди, поскользнувшись, падает и, больно ударившись, летит вниз. Скамейки гремят ему вслед. Возмущение, злоба, а затем и отчаяние ослабили Руди, сделав его как бы снова маленьким мальчиком. Он чуть не рад боли. Падение довершило его страдания! Пусть! Он так и останется лежать здесь. Он знает, чем все это кончится!

Его найдут на палубе ночью, а скорее всего только утром, когда он уже будет мертв. Кто-нибудь приподнимет веки, и Глотка начнет каяться. Все увидят исписанные скамьи, а длинный боцман Иогансен скажет: "Вот что его убило!" Глотка будет стоять рядом и бормотать себе под нос: "Нет, нет, я не виноват!" Потом придет капитан и, растолкав ребят, так и окаменеет при виде Руди. "Кто убийца?" - воскликнет он. Глотка сделает шаг вперед. Руди и сейчас видит, что на ногах боцмана все те же стоптанные шлепанцы, слышит, как он бормочет: "Я не виноват..." Капитан все расследует и скажет, что нельзя измываться над ребятами. И, может быть, если Руди будет не совсем мертвым, ему дадут поесть. И тогда накажут повара и Медузу за то, что они воровали" продукты, и ребята всегда будут сыты. Да, за такое доброе дело стоит все-таки умереть!

Но Руди никак не может дождаться смерти. Он ждет еще немного, ему приходится даже повернуться - уж очень давит бок скамейка... А Руди теперь не хочет, чтобы ему было больно. И, так как никто не приходит, Руди встает и перетаскивает скамейки на нижнюю палубу. Потом он приносит цементный кубик - ребята называют его "молитвенником", ведро воды и ящик с песком.

Кубик не легкий, и Руди крепко нажимает на него, но все же работа подвигается медленно. Здесь, на нижней палубе, жарко, и скоро Руди чувствует, что вспотел. Вся скамья вымазана чернильным карандашом, от воды он расплывается, и следы его никак не выскоблишь из канавок.

Руди думает о том, что ребята давно уже спят. Снова приходит в отчаяние. "Как с преступниками с нами здесь обращаются! Завтра же напишу домой открытку!" - решает он.

Но тут он вспоминает, что в шкафчике Куделька за бельем стоит портрет матери и что несколько дней назад в рамке разбилось стекло. Руди бросается к койке Куделька и расталкивает его. Куделек вскакивает и даже бежит вместе с Руди на нижнюю палубу. Осколками стекла им вдвоем очень быстрее удается дочиста выскоблить все три скамейки.

Снова Руди отправляется в боцманскую каюту, и, как и в первый раз, слезы снова льются из глаз. Беспомощно опустив руки, стоит он перед Глоткой.

- Ну, ну! - говорит тот. - Что это ты целый пруд напрудил! - Он кладет руку на плечо Руди и добавляет: - Порядок! Точно новые! А теперь - живо на койку! Завтра ты уже все забудешь!

Руди долго еще слышит ласковый голос боцмана. В нерешительности он стоит перед ним и не знает, что ответить.

- Вон! - орет вдруг боцман. - Я тебя научу бегать!

Руди вздрагивает и хватает скамейку. Никак он не может понять, что за человек этот боцман.

"А вдруг это у него от морской службы голова испортилась?" - спрашивает себя Руди.