class="p1">— Нормально… — передразнил Жмуркин. — Это не нормально, это очень крупно повезло! Этой Рокотовой нужно бюст в баторе поставить! И вы все должны сказать спасибо этой красавице из батора! Кстати, надо мне туда заехать сегодня, поговорить…
— А ты сам вообще…
— Инструктор проекта, — объяснил Жмуркин. — Что-то вроде пионервожатого.
Жмуркин замолчал. Он откинулся в пластиковом кресле и смотрел на меня с видом победителя.
— Как?
— Ничего. Только я-то тут при чем? Я на волынке не играю…
— Как при чем?! — Жмуркин уронил пальцем вазочку. — Ты не только при чем, ты, можно сказать, центральная фигура.
— Я?
— Конечно. Ты — почти блогер-тысячник, печатаешься в газете, в твиттере, сайт развиваешь. Кстати, если совсем уж честно…
Жмуркин перешел на доверчивый шепот:
— Быдлески — отличная идея, ты на ютюбе в рейтингах. Конечно, это немного на грани фола, но народу нравится. А сейчас принято к народу прислушиваться.
— Ты же говорил, что это…
Но Жмуркин уже похлопал меня по плечу.
— Ты, друг мой, творческая личность, даже несколько известная за пределами области… А потом ты вроде как столп провинциальный независимой журналистики — а на Западе это ценят. И у нас ценят.
— В каком смысле? — осторожно поинтересовался я.
— В прямом. Такие люди нам нужны. Про вертикальную мобильность слыхал?
— Не…
— Я потом расскажу. Одним словом, ты, Виктор, ценный кадр. И я тебя включил в список.
— В какой?
— В черный, — спокойно ответил Жмуркин.
— Ага.
— Шутка, — успокоил Жмуркин. — В список одаренных и незаменимых. Мы в ваш Департамент образования две недели назад звонили, просили составить список одаренных детей в количестве десяти персон. Они прислали, а тебя там нет почему-то.
— Я недостаточно одаренный, — сказал я.
— У вас в управлении мне так и сообщили. Есть-де такой, Виктор ака Supostat, скандально известный в узких кругах маргиналов, но особо не одаренный, включать его нельзя, ибо он деструктивный элемент, может опорочить высокое звание, запятнать, ну, и все в том же духе. Не оправдать доверие, короче.
Жмуркин сощурился.
— А ты? — спросил я.
— А я им говорю — деструктивный не деструктивный, однако немцы хотят именно его. Потому что он борец за свободу слова, стальной человек, можно сказать, Махатма Ганди. Что тобой заинтересовались международные организации… Знаешь, словосочетание «международные организации» всегда производит мощное воздействие на чиновников небольших городов.
Что-то я не сильно верил в то, что кто-то там за меня заступился, с каких это перепугов? Хотя, с другой стороны, кто-то же Лауру Петровну впечатлил.
Жмуркин принялся грызть зубочистку.
— И?
— И ты был немедленно вписан. А иначе никак, мероприятие проходит под патронатом губернатора.
Жмуркин замолчал.
— А немцы действительно хотят, чтобы я…
— Какая разница, что хотят немцы? — перебил Жмуркин. — Немцы — это… Эфир. Деус екс машина, вникаешь?
Я вникал. Жмуркин продолжал:
— Вообще, самый главный немец в этом походе — твой старый друг и учитель, так что если у тебя возникнут какие-нибудь немецкие вопросы, то сразу ко мне. Вообще, поход предстоит непростой, можно сказать, два мира — две системы…
Жмуркин прищурился, уставился на меня.
— Или ты спрыгиваешь? В следующую пятницу ты смертельно занят?
Я хотел сказать, что пока никуда еще не запрыгивал…
— Не разочаровывай меня, Виктуар, — опередил Жмуркин. — Мне кажется, это судьба.
— Что судьба?
— Судьба свела нас снова вместе. Впрочем, не будем о мистике. Видишь ли…
Жмуркин сощурился. Мимика у него стала богаче, и вообще, артистизм прорезался.
— Видишь ли, я с одаренной молодежью давно работаю, хорошо ее знаю… — Жмуркин нервно погрыз ноготь. — Одаренная молодежь — это, брат, ого, к ней в одиночку лучше не соваться, загрызет. Это не мы, однако… Короче, ты что, не можешь помочь своему старому другу?
— Я? Нет… То есть я не против помочь. Просто так… Неожиданно.
— Настоящее дело всегда начинается неожиданно. Вдруг. Внезапно.
Что-то ему надо, подумал я. Раньше Жмуркин бескорыстием ни разу не отличался, скорее, наоборот, задаром и не икнет, не то что о молодежи заботится. И вот этот корыстнелюбивейший Жмуркин вспомнил вдруг старую дружбу, живет-де в городе Г. Петр Иванович Добчинский, в детском саду на соседних горшках сидели, здравствуй, здравствуй, милый…
Что-то надо. Но, конечно, не скажет что. Ну ладно, здравствуй, милый.
— Счастье — оно как голубь, всегда капает неожиданно, — изрек Жмуркин. — Если оно, конечно, действительное. А вообще, юноша, от нашего путешествия тебе приключатся одни сплошные плюсы.
Тут я едва не поперхнулся. Вспомнил, что все наши прошлые невзгоды начинались как раз именно с такой же вот фразы — ну, про сплошные плюсы. Сейчас эти плюсы он живописует.
И Жмуркин немедленно живописал:
— Поход, свежий воздух, немка-флейтистка, кстати, весьма симпатичная. Опять же культурное развитие, Золотое кольцо, оно само по себе возвышает, одним своим воздухом. Комфортабельный немецкий автобус. В институт опять же немецкий пристроишься…
— Культурное развитие, говоришь?
Жмуркин кивнул.
— Ну, понятно, — сказал я. — Мне от этой затеи сплошные печеньки. Тебе… дружеская поддержка. А проекту? Зачем проекту нужен я?
— Проекту нужен летописец, — ответил Жмуркин.
— То есть?
— Вести блог, записывать путевые впечатления, мысли, происшествия. Как раз для тебя. Потом книгу издадут. В Германии, само собой.
Я почесал подбородок.
— Ну, вот и хорошо, значит, послезавтра отъезжаем, — сказал Жмуркин.
Он поднялся из-за стола.
— Уже послезавтра?
— Есть проблемы?
Есть. Сто двадцать тысяч разных проблем.
— Нет, — сказал я. — Хоть завтра.
— Вот и отлично. Ознакомься со списком участников, завтра в три организационное собрание в кинотеатре. Изволь. И еще вот.
Жмуркин извлек из портфеля лист бумаги, оставил его на столе.
— Изучи, — Жмуркин постучал по бумаге пальцем. — Табель о рангах с подробным именованием пристрастий. Может, кого-нибудь стоит вычеркнуть, погляди?
— Это одаренная молодежь? — поинтересовался я.
— Самая отборная. Лучшие люди. Можно сказать, элита.
Жмуркин цинически зевнул, почесал под мышкой и направился прочь, попрощаться со мной не удосужился.
Глава 5
Лучшие люди
Отец был «за».
Мать была «против». Но недолго.
Меня отпустили.
Я собрался за два часа. Взял тапочки, трусы, три майки, штаны. Камеру, ноутбук, блокнот, термос. Мать настояла на кипятильнике и теплых, невзирая на лето, носках. Отец не знал, что дать в дорогу, дал раскладной стульчик и родительское благословение.
— А кто еще едет? — спросил он. — Знакомые ребята?
— А как же. Лучшие люди, одаренная молодежь. Как один, сплошные дартаньяны. И парочка дартаньяниц.
— Лучшие люди? — насторожилась мать. — А именно?
Я передал ей список, она близоруко сощурилась, прочитала.
— Пятахин… Пятахин? С каких это пор он лучший? Да еще и поэт… Поэт?!
— Это правда, — сказал я. — Поэт. Знаешь, как там это… лишь солнце за рощу зайдет… Короче, он