– Мне необходимо срочно позвонить...
– Адвокат сейчас вовсе не нужен, – перебил меня Уайатт. – Сядь, пожалуйста.
В его голосе, помимо властности, прозвучало что-то еще, что заставило меня сесть.
Бладсуорт подвинул стул и уселся лицом ко мне, так близко, что колени наши почти соприкасались. Я невольно отклонилась, совсем немного – так, как это сделает любой, если собеседник вдруг оказался слишком близко. Этот человек не имел права занимать мое личное пространство – уже два года как не имел.
Лейтенант сразу заметил движение и недовольно сжал губы. Однако ничего не сказал, а перешел прямо к делу.
– Блэр, нет ли у тебя каких-нибудь неприятностей, о которых нам следует знать?
Вопрос оказался очень неожиданным и вовсе не в полицейском духе. Я даже прищурилась.
– Ты же знаешь, что я думала, будто стреляли в меня, а вместо этого оказалась свидетельницей убийства. Разве этого не достаточно?
– В твоих показаниях сказано, что днем ты серьезно поссорилась с убитой, когда отказала ей в продлении абонемента, и что женщина пришла в ярость.
– Именно так. Инцидент произошел при свидетелях. Их имена я сообщила детективу Макиннису.
– Об этом мне известно, – спокойно кивнул Уайатт. – Убитая угрожала тебе?
– Нет. То есть, конечно, она кричала, что напустит на меня своего адвоката, но меня это ничуть не испугало.
– Угроз физической расправы не было?
– Нет. Все это я уже сказала детективам.
– Знаю. Не нервничай. Если убитая не угрожала, то почему же, увидев на парковке ее машину, ты решила, что находишься в опасности?
– Да потому, что она... она была настоящей психопаткой. Во всем меня копировала. Покрасила волосы в мой цвет, начала носить точно такую же одежду, сделала такую же прическу, купила такие же сережки. Даже приобрела белую машину с откидным верхом. Она довела меня до нервного тика.
– Она настолько тобой восхищалась?
– Не думаю. Напротив, я почти уверена, что Николь Гудвин ненавидела меня лютой ненавистью. И кое-кто из членов клуба тоже так считает.
– Но в таком случае к чему эта имитация?
– Понятия не имею. Возможно, она не могла самостоятельно создать собственный имидж и поэтому повторяла чужой. Ее нельзя назвать слишком умной. Хитрая – да, но вовсе не умная.
– Понятно. А кто-нибудь еще угрожал тебе?
– После развода – нет. – Я нетерпеливо посмотрела на часы. – Лейтенант, у меня больше нет сил. Сколько еще я должна здесь оставаться? – Этот вопрос задавать не стоило. И без того можно было не сомневаться, что сидеть придется до тех пор, пока не уйдут все полицейские, чтобы можно было запереть клуб. Конечно, парковку окружат желтой полицейской лентой, но вывести машину, надеюсь, разрешат.
В этот момент мне пришло в голову, что скорее всего желтой лентой окружат все здание и обе стоянки. А это значит, что я не смогу открыть клуб ни завтра, ни послезавтра, ни в обозримом будущем.
– Еще совсем чуть-чуть. – Уайатт вернул мое заблудшее внимание. – Когда вы с мужем разошлись?
– Пять лет назад. Почему ты спрашиваешь?
– Он причинял тебе какие-нибудь неприятности?
– Джейсон? Да нет! После развода я даже ни разу его не видела.
– И тем не менее он тебе угрожал?
– Во время развода. Он обещал разбить мою машину. Но разумеется, ничего подобного не произошло.
На самом-то деле Джейсон обещал разбить мою машину в том случае, если я обнародую определенную информацию. А я, в свою очередь, грозилась непременно обнародовать эту информацию, если он не заткнется и не отдаст мне все, что я просила. Вернее, угрожала Джейсону не я, а Шона. Но вряд ли Уайатту стоило знать все эти подробности.
– А не мог твой бывший муж затаить злобу?
Очень хотелось бы думать, что так оно и есть. Ведь именно для этого я до сих пор ездила на «мерседесе» с откидным верхом. Однако сейчас я лишь покачала головой:
– Не вижу причин. Несколько лет назад Джейсон женился во второй раз и, насколько мне известно, очень счастлив в браке.
– Так, значит, больше тебе никто и никогда не угрожал?
– Нет. С какой стати ты задаешь все эти вопросы?
Лицо лейтенанта было непроницаемым.
– Убитая одета так же, как ты. Приехала на такой же машине – белой, с откидным верхом. Когда я увидел тебя и осознал сходство, то невольно подумал, что убить хотели вовсе не ту женщину, которую убили.
Эта мысль меня поразила.
– Не может быть! Правда, я решила, что стреляют в меня, но исключительно потому, что у Николь явно поехала крыша. Она единственный человек, с которым мне не удалось поладить.
– И не возникало никаких разногласий, которые ты могла бы счесть пустячными, а другой человек воспринять более серьезно?
– Нет. Не было даже мало-мальски серьезных споров. Я живу одна, и моя жизнь течет относительно спокойно.
– А кто-нибудь из сотрудников не мог затаить обиду?
– Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Кроме того, все сотрудники прекрасно знают меня и прекрасно знают Николь. Никто из работников клуба не смог бы нас перепутать. У меня собственное место на стоянке – неподалеку от служебного входа. Не думаю, что речь может идти обо мне – я совершенно случайно оказалась там в это время. Так что я не смогу помочь тебе, назвать какого-то конкретного человека, с которым у меня не сложились отношения. А вот Николь принадлежала к тому типу людей, которые постоянно раздражают окружающих.
– А ты знаешь, кого конкретно она выводила из себя?
– Да практически всех женщин в нашем клубе. В то же время многим мужчинам нравились ее сладенькие сексуально-кошачьи манеры. Стрелял в нее, несомненно, мужчина, и это кажется странным, но в то же время заставляет вспоминать о существовании такого чувства, как ревность. Николь принадлежит... принадлежала к тому типу женщин, которые с большим удовольствием разыгрывают карту ревности.
– А ты знала кого-нибудь из ее парней? Или, может быть, существовал лишь один, постоянный?
– Нет, о ее личной жизни мне ровным счетом ничего не известно. Ведь мы не были приятельницами, а значит, не делились сердечными тайнами.
Во время разговора Уайатт ни на секунду не отводил от моего лица пристального, изучающего взгляда. Это начинало меня нервировать. Дело в том, что его светло-зеленые глаза резко контрастировали с темными волосами и бровями, и из-за этого взгляд казался резче и напряженнее. При светлых волосах такие глаза выглядели бы вполне обычными и не производили бы столь сильного впечатления. А вот взгляд Уайатта казался пронзительным. Страшно было даже пошевелиться – так крепко он держал.
Кроме того, меня раздражала излишняя близость. На почтительном расстоянии я функционировала гораздо эффективнее. Если бы между нами существовали определенные отношения, то все выглядело бы иначе. Но отношений не было, а после неприятного опыта двухлетней давности мне вовсе не хотелось вступать на тропу чувств вместе со столь непредсказуемым человеком. Уайатт сидел так близко, что я ощущала тепло его ног, а потому мне пришлось еще немного отодвинуться. Стало лучше. Не то чтобы совсем хорошо, получше.