— пьянящий и неуправляемый.
Через какое-то время мы устали и ослабили наши объятия. Отстранившись, мы поедали глазами друг друга. Я видела лицо, которое, казалось, готова целовать без устали. На меня смотрели глаза, полные… полные страсти… или как там говорится в книжках про любовь… Горячие, опухшие приоткрытые губы обдавали яблочным почему-то дыханием.
Я со стоном уткнулась Антону в шею. Потом двинулась щекой и губами к груди — горячей и мохнатой, как у папы. Я лизнула один сосок, другой. Тело Антона одервенело, живот, по которому уже скользил мой рот, втянулся и напрягся, в нём бешено бился пульс.
Резинка трусов. Правой щекой я почувствовала под тканью что-то крупное и подрагивающее. Я положила на это свою ладонь.
— Зоя… — застонал Антон, — Зоя… остановись… — Он пытался оттащить меня, я сопротивлялась.
Я прижималась лицом к горячему твёрдому, как кость, объекту, а рукой проникала внутрь, под резинку. Кожа на этом объекте была удивительно гладкая и нежная. Ниже прощупывалось что-то округлое и упругое — покрытое мягкой бархатистой оболочкой.
Я резко выпрямилась и сказала:
— Я хочу на тебя смотреть! — И скинула одеяла с себя и с Антона.
Он лежал, закинув руки за голову, вытянувшись в струнку. На лице гримаса невыносимой муки, вместо дыхания — стоны.
Сама я тоже балансировала на грани обморока. Я уткнулась лицом в его подмышку и решила немного отдохнуть. Словно возвратившись в покинутую оболочку, я ощутила своё тело: руки, ноги, живот, грудь…
Вот тело моего мужчины. Вот два коричневых соска в шелковистых волосах — они прохладные под моими горящими губами и твёрдые, как живые камешки.
Вот его живот, с узкой дорожкой из таких же гладких волос — я тёрлась и тёрлась лицом об этот шёлк.
Дорожка уходит в трикотажные плавки. Там по-прежнему бьётся большая птица. Я решила освободить её и стала сдвигать резинку.
Антон снова громко задышал:
— Зоя, Зоя…
То, что я увидела, оказалось таким неожиданным, что я замерла в восхищении.
— Вот это да! — сказала я.
Антон засмеялся сквозь стон — это было похоже на рыдания.
Я принялась гладить руками и губами неизвестное мне доселе живое существо. Я перебирала пальцами каждый сантиметр тонкой, нежной кожи и касалась её ртом. Всё моё возбуждение куда-то делось, я была зачарована.
— Почему, — сказала я, — почему повсюду изображают женскую грудь, а это… — я снова нежно поцеловала своего нового знакомца, — а эту красоту игнорируют? Ведь это же есть у всех мужчин? — Я посмотрела на Антона. — Да?… Скажи! Или нет?…
Он сдавленно усмехнулся:
— Ты серьёзно?
— Что, серьёзно? — удивилась я.
— Спрашиваешь… серьёзно? — Сказал он.
— Конечно, серьёзно. Откуда мне знать… У всех?
— Зоя…
— Но ведь это красивей, чем самое красивое женское тело!
И я сжала в ладонях подрагивающий — такой прекрасный! — отросток любимого мужчины.
Антон вскрикнул:
— Зоя! — Схватил трусы, прижал их к паху и скорчился, подтянув колени к подбородку.
Я испугалась:
— Что?! что? Антон! я сделала тебе больно? прости меня! что случилось? я не хотела… Антон…
— Глупышка ты моя! — рыдающим голосом произнёс он, обнял меня и прижал к себе.
— Что, Антон?… — Я ничего не понимала.
Антон снова лёг, как лежал — на спину. Только теперь он стал другим: напряжение ушло, тело расслабилось и словно отяжелело.
— Неужели, ты и вправду не знаешь ничего? — Он смотрел на меня с утомлённой улыбкой.
— Всё, чего я не знаю, я хочу узнавать только от тебя, — сказала я.
— Гляди, — сказал он и убрал руку.
На месте прежней красоты, во влажных слипшихся волосах, лежало нечто невразумительное.
— Гляди, что ты наделала.
— Оно лопнуло?! — Я была в ужасе. Я переводила растерянный взгляд с лица Антона на место моего разбоя.
Он рассмеялся и долго не мог прийти в себя. Это дало мне надежду, что я всё же ничего не повредила.
Я выждала, когда Антон успокоится, и спросила:
— Это было не больно?., а что теперь?…
— Это было… это было сладко… А теперь, — сказал он, — всё может повториться сначала.
— Как?
— Если ты снова будешь ласкать меня. Только давай немного отдохнём.
И он пристроил меня рядом с собой, совсем как когда-то папа: я прижималась щекой к его груди, он обнимал меня за плечо, а свободной рукой перебирал мои волосы.
Мы немного помолчали, и Антон сказал:
— Давай подождём с этим.
— С чем? — спросила я.
— С близостью.
— С какой? — я чувствовала, что за этим словом стоит не совсем то, что я привыкла понимать.
— С интимной близостью, — сказал Антон, — с тем, чем занимаются взрослые мужчины и женщины.
— Я взрослая, я скоро буду совершеннолетней.
— Вот до того времени и подождём.
— Осталось полтора месяца, это ужасно долго.
Он снова засмеялся:
— Ты ещё такой ребёнок! — И прижал к себе моё лицо, не давая возможности возмутиться.
— А что мы будем делать до этого? — насторожилась я.
— Жить, как жили.
— Нет, я не хочу, как жили, я хочу, как сейчас! — И я принялась снова ластиться к нему губами, руками и всем телом.
Теперь я тоже ощутила возбуждение — такое же сильное, как в самый первый раз, жарким летом в Крыму.
— Погладь меня, — попросила я.
— Зоя… мы измучаем друг друга.
— Нет, мы заласкаем друг друга, а это разные вещи!
Я взяла его ладонь, прижала к своей груди и стала водить ею то туда, то сюда — то на шею, то на живот… Но Антон не долго позволил собой управлять.
О, как же это было здорово! Любимый мужчина впервые видел меня обнажённой — меня обжигало его взглядом… Нет, это его горячее дыхание.
Его руки, его губы касались моей кожи — кровь вскипала… Нет, леденела…
Мой возлюбленный ласкал меня с исступлённой нежностью… Он дышал громко и тяжело, а я едва сдерживала себя, чтобы не закричать.
Снова вязкий хмельной мёд заклокотал в голове. Но я старалась не отключаться, чтобы не пропустить ни единого мига этого оглушительного блаженства.
Его руки блуждали по моему телу, а я осторожно направляла их туда, где полыхал пожар.
— Там, там… — говорила я, — Да, да, вот так…
Теперь скрючилась я — это была боль, но какая-то… да, сладкая… и желанная. И совсем не такая, как с Дорой.
Когда я пришла в себя, я вспомнила о том, что меня, возможно, уже ждут.
Я уложила Антона на спину. Мой новый знакомый предстал передо мной в том же великолепном виде, в каком я увидела его впервые. Я стала играть с ним пальцами, губами, я прижималась к нему лицом, сосками, и это было