Читать интересную книгу Квартирный вопрос (сборник) - Алекс Клемешье

Я снова начала бо́льшую часть времени проводить в саду, не столько работая, сколько прячась. Так прошел еще один месяц.

А в августе заболела Мисси…

Я не сразу забеспокоилась, когда она пропала: Мисси — кошка вполне самостоятельная, уходила по своим надобностям, когда хотела, и могла не возвращаться, пока не нагуляется. Но обычно ее отлучки не длились более пары дней, а если такое и случалось, то она всегда находила время проведать если не меня, то свою любимую мисочку с молоком. А тут мисочка оставалась нетронутой уже третий день, хотя я утром и вечером наполняла ее свежим молоком, и я начала волноваться.

А потом ее обнаружил садовник — и прибежал за мной, поскольку с Мисси было явно что-то не то и он побоялся к ней приближаться. И я поспешила за ним, как была, в клеенчатом фартуке и грубых садовых перчатках: я тогда как раз пыталась придать подобающую форму разросшемуся сверх всякой меры кусту шиповника на центральной аллее.

Мисси лежала в сухой канавке и выглядела ужасно: пушистая и густая ранее шерсть слезала с нее клочьями, обнажая покрытую струпьями кожу, ее трясли непрерывные судороги, изо рта шла кровь. Садовник кричал, чтобы я не трогала ее, поскольку это может быть заразно, но я не могла оставить бедную Мисси в таком плачевном положении. Я перенесла ее в пустующий флигель, устроила поудобнее на меховой лежанке и послала мальчишку в деревню за доктором. Сама же попыталась напоить несчастную молоком, зная, что молоко помогает при многих болезнях и отравлениях. Но Мисси была настолько слаба, что не могла даже пить. Ее трясло, дыхание было тяжелым и прерывистым, иногда она начинала рычать или плакать, один раз даже попыталась меня укусить, но не смогла пробить зубами жесткую садовую перчатку, которую я так и не успела снять.

И тут как раз пришел доктор.

Мальчишка всё перепутал и привел обычного доктора, а не ветеринара. Узнав, что его вызвали к кошке, доктор пришел в крайнее негодование, но тройная оплата визита примирила его с необычной пациенткой — я понимала, что спасти Мисси может только чудо и ждать прибытия другого врача нельзя. Впрочем, доктор ничем не смог помочь, да и никто бы не смог, наверное. Мисси умерла у него на руках, прямо во время осмотра вдруг сильно вытянувшись и окостенев в считанные секунды. Шерсть к тому времени с нее слезла практически полностью, лысый трупик выглядел ужасно, но почему-то сильно заинтересовал нашего доктора. Он говорил, что никогда не видел столь быстрого трупного окоченения, и хотел произвести вскрытие. Обещал отказаться от платы за вызов, если только я позволю ему забрать труп несчастной кошки с собой. Я не могла допустить подобного издевательства над телом моей бедной подруги, доктор настаивал и уже даже начал сам предлагать мне деньги. Возможно, он чувствовал мою слабость — мне было плохо, хотелось поскорее остаться одной и оплакать несчастную Мисси, — потому и был таким настойчивым. Не знаю, чем бы всё это кончилось, но тут во флигель заглянул Берт и, узнав причину спора, принял мою сторону и быстро выпроводил назойливого доктора.

Я была слишком слаба и решила отложить похороны Мисси до следующего утра. Оставила ее тельце там же, на меховой подстилке во флигеле. Никогда не прощу себе этой слабости, обернувшейся для моей четвероногой подруги посмертным надругательством.

Утром, когда я, прихватив шляпную картонку, которая должна была послужить бедному животному последним пристанищем, заглянула во флигель, Мисси там уже не было. Обежав весь сад, я обнаружила части ее тела на подъездной дорожке — кто-то обезглавил и выпотрошил несчастную, а тело разрубил на несколько кусков, да еще и облил керосином. Хорошо, что я ранняя пташка: наткнись на это безобразие кухарка — и разговоров хватило бы на пару месяцев. Поэтому я поспешила собрать останки несчастной кошки в коробку из-под шляпки и похоронить под кустом сирени на клумбе под нашим окном. Я надеялась, что ей там понравится, — во всяком случае, при жизни она любила греться на этой клумбе.

Домашним я ничего про это не рассказала, достаточно с них и прочих переживаний. Сама же ломала голову и никак не могла понять, кто и, главное, зачем мог совершить подобное зверство? Не хотелось думать, что солидный доктор мог дойти до такого безумства в своем рвении, чтобы под покровом ночи тайком возвратиться в наш сад и совершить столь вожделенное вскрытие. Но если не доктор, то кто?

А еще через пару недель умер садовник. Сначала он жаловался на боли в суставах и горле, но он и раньше на них жаловался. И мы не придавали этому особого значения, пока однажды он не упал прямо на дорожке и не смог больше встать. Пришлось звать шофера, чтобы помог отвести его в дом, и снова посылать за доктором. Сначала я испугалась, что с садовником приключилась та же напасть, что и с Мисси, — а значит, это действительно заразно и мы все на очереди, особенно я сама. Но приехавший доктор успокоил нас, заявив, что столбняк не заразен и нам ничего не грозит — если, конечно, я не поцарапаю одной и той же иголкой сначала руку несчастного до крови, а потом и свой прелестный пальчик, да и тогда исход сомнителен. Доктор считал это веселой шуткой и долго смеялся, а ведь рядом лежал умирающий… Все-таки я вынуждена признать, что он оказался не слишком деликатным человеком, этот доктор…

Садовник умер через три дня. Я сидела с ним до последнего, видя в этом свой долг. Даже если не принимать во внимания проклятие, человек пострадал, пытаясь сделать лучше мой сад, и посидеть рядом — самое малое, что я могла для него сделать. Сначала постоянно заглядывал Берт и всё пытался уговорить меня пойти отдохнуть, но сдался, видя мою непреклонность, и оставил одну. К тому времени несчастного садовника уже окончательно парализовало, он не мог даже говорить, только смотрел на меня. И в глазах его я видела отражение собственной вины. Он не обвинял меня — я сама себя обвиняла.

Я не пошла на похороны — заснула тяжелым сном, и меня долго не могли добудиться. Больше я не работала в саду и вообще старалась не выходить из своей комнаты, даже к обеду. Сидела у окна целыми днями, смотрела на осенний сад и старалась ни о чем не думать. А особенно — не думать о том, остался бы садовник в живых, послушайся я слов той цыганки и вернись в Лондон.

Осень постепенно раскрашивала сад золотом и багрянцем, а я смотрела, как ветер играет листьями сирени, пока однажды не обратила внимание, что листья эти начали вянуть.

Это было вечером, и поначалу я не поверила своим глазам, списав всё на неверную игру освещения. Вернее, нет… Я поняла всё сразу, просто хотела убедиться, потому и спустилась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});