Хэл поднялся на ноги, бледный и дрожащий. Слова, толпясь, слетали у него с языка, он даже не вполне отчетливо сознавал, что говорит.
- Ты слишком много выпил, - медленно проговорил Генри. - Мне сразу так показалось, как только мы сели обедать. И это не в первый раз. Аделина меня предупреждала. Она говорит, что у тебя это вошло в привычку, а она всегда знает, сколько ты пьешь, у нее есть свои способы определить. Она видела, как ты пробираешься к буфету и угощаешься, когда думаешь, что поблизости никого нет.
- А почему я это делаю, как ты думаешь? Да потому, что мне невыносимо сидеть здесь между вами и видеть, как ты с каждым днем становишься все более жалким человеком, безнадежным человеком, все больше и больше зависишь от нее решительно во всем, черт бы все это побрал. Никто из нас - ни Молли, ни Кити, ни я, ни Лизет - ничего для тебя не значим, абсолютно ничего. А теперь она заставляет тебя продать Клонмиэр. Слава Богу, что я могу этому воспрепятствовать. Я не позволю нарушить майорат, даже если вы предложите мне десять тысяч фунтов...
Он внезапно замолчал, так как в комнату вошла Аделина.
- Что здесь происходит? - спросила она. - Мне даже в гостиной было слышно, как кричит Хэл. Ты что, хочешь, чтобы сюда сбежались слуги?
- Пусть приходит, кто угодно, мне это безразлично, - сказал Хэл. Однако должен вам сказать, что на этот раз вы просчитались. Я не доставлю вам этого удовольствия, не позволю себя подкупить, чтобы вы могли продать Клонмиэр.
- Уходи отсюда и ложись спать, - коротко велел ему отец. - Утром с тобой можно будет разговаривать более осмысленно.
- Вполне возможно, - заметила Аделина, - если он предварительно не приложится к графинчику. - Она с презрением указала на его трясущиеся руки. - Посмотри на него, вполне можешь гордиться своим сыном. Месяц, проведенный в ваших прекрасных краях, пошел ему на пользу, не так ли? Он едва стоит на ногах. Там его ничто не стесняло, вот он и принял свой истинный облик. Теперь ты, наконец, видишь, Генри, каков он есть. А раз уж зашла об этом речь, можешь полюбоваться на счета, которые пришли за время его отсутствия. Оксфордские торговцы не любят ждать до бесконечности, так же, как и все другие. Весьма красноречивые счета, доложу я вам, во всяком случае, большинство из них. Вот, например, этот: пятьдесят фунтов за вино, доставленное молодому джентльмену в прошлом семестре. - Она бросила счет на стол. - А вот еще один, даже целая пачка. Тебе хватит работы на целое утро, если ты пожелаешь ими заняться. И, наконец, весьма приятное извещение из банка, мастер Хэл, в котором управляющий уведомляет, что у вас дефицит в двести фунтов.
Хэл видел перед собой два лица: холодная непроницаемая маска отца и красная торжествующая физиономия мачехи.
- Как вы смеете вскрывать мои письма? - закричал он. - Какое вы имеете право?
- Мой дорогой Хэл, к чему такая театральность? У вас с отцом одинаковые инициалы, я считала, что это его письма, и, естественно, вскрыла их. А вот еще и billet-doux* с той стороны, полученная сегодня с вечерней почтой. Тысяча извинений за то, что я на нее взглянула. Судя по почерку, эта особа, которая подписывается "Джинни", не иначе, как судомойка.
[* Любовная записка (фр.).]
Она смеялась, держа письмо перед его лицом.
Он ударил ее в слепой дикой ярости, угодив в самый уголок рта. Она пошатнулась и подалась назад, схватившись за лицо; из рассеченной губы потекла тонкая струйка крови. В тот же момент Генри набросился на Хэла, схватил его за шиворот и отшвырнул к столу.
- Сопляк! Паршивый пьяный идиот! - кричал он. - Ты что, совсем с ума спятил?
Хэл стряхнул с себя руки отца и стоял перед ним, бледный и потрясенный.
- Боже мой, Хэл, как тебе только не стыдно? Ударить женщину! Это недостойно мужчины. Вот мой платок, Аделина. Ступай к себе и позови Марсель. Но прежде этот щенок перед тобой извинится.
- И не подумаю, - сказал Хэл.
Генри посмотрел на сына. Он был бледен, волосы у него растрепались. Счета были разбросаны по всему полу, письмо Джинни валялось под столом, смятое и позабытое.
- Либо ты извинишься перед Аделиной, либо можешь убираться из моего дома, - сказал Генри. Выражение его лица было холодно, твердо и беспощадно. - Ты всегда причинял мне одни заботы и неприятности, - продолжал он, - с того самого момента, как родился. Твоя мать безобразно тебя баловала, и поэтому ты возомнил о себе Бог весть что. Через три месяца тебе будет двадцать один год, а чего ты добился? Отличился только тем, что пьянствуешь, мотаешь мои деньги да малюешь скверные картины. Как ты думаешь, могу я гордиться таким сыном?
Хэл медленно вышел из столовой в холл. Аделина ничего не говорила. Она смотрела на обоих, прижав к губам носовой платок.
- Запомни, - сказал Генри. - Я говорю совершенно серьезно: либо ты извинишься перед Аделиной, либо оставляешь этот дом навсегда.
Хэл ничего не ответил. Он даже не обернулся. Открыл парадную дверь, постоял немного, глядя на улицу, и вышел под дождь, даже не надев шляпы.
4
В двадцать пятый день своего рождения Джинни Калаген решила устроить генеральную уборку. Слишком много вещей скопилось в ее комнатке в Ректори. Во-первых, старые школьные учебники, которые ей больше не нужны, и гораздо больше пользы принесут патеру в Дунхейвене, если только он захочет их взять. Она попробует отнести их ему на следующее же утро, рискуя нарваться на отказ. Дар от иноверцев, повязанный красной ленточкой. Папа с мамой, по крайней мере, посмеются. Сентиментальные рассказы для девочек она приберет для своей крестницы, дочурки Молли, пусть полежат до того времени, когда она сможет их читать. И рабочую корзинку, первую ее рабочую корзинку, подаренную мамой, когда ей исполнилось десять лет. Как весело сидеть на полу, подобрав ноги под юбки, и перебирать свои сокровища. Вот фотографии, их она никак не может выбросить. Папа в университетские времена со своими друзьями-студентами. Какой он милый. Сразу видно, что готов на всякие проделки. Таким он, наверное, и был. Рядом стоят мистер Бродрик и его брат Герберт, который тоже стал священником и иногда пишет отцу. Все они такие веселые. А вот она сама ребенком, сидит на коленях у мамы в белом накрахмаленном платьице. Ну и уродка! Глаза словно пуговки на башмаках. А вот целая компания на пикнике в Глен-Бей - их семья и все дети Бродриков. Молли совсем не изменилась, такая же веселая и жизнерадостная, как и десять лет тому назад. Но кто бы мог подумать, что Кити, гадкий утенок, станет такой красавицей? Джинни поискала свадебную фотографию Кити, снятую два года тому назад - она вышла за своего кузена Саймона Флауэра. Они стоят на ступеньках перед парадной дверью замка Эндриф. Кити просто прелестна, а она сама в роли подружки - настоящая дурнушка по сравнению с ней. Бедняжечка Лизет, у нее, наверное, так на всю жизнь и останется худенькое настороженное личико, однако по росту она почти догнала Кити, а ноги ее никто не видит под длинным платьем подружки. Какая умница Кити, как это великодушно с ее стороны - настояла на том, чтобы Лизет жила у нее в замке Эндриф, а С
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});