Читать интересную книгу Сборник рассказов - Юрий Мамлеев

— Надо ложиться спать, — сказала она и, выпив полстакана водки, быстро разделась и завалилась в постель. — Завтра будет много забот, и все эти недоразумения забудутся… — И довольно быстро заснула.

Ей приснились глаза Елизаветы, подернутые дурманом. Потом сквозь сон послышалось, как будто ключом открывали дверь. Однако это было не сновидение, она чувствовала ясно. Но не хватало сил открыть глаза, усталость, водка сковали тело, а самое главное — ей уже было все равно. Часть ее сознания была во сне, другая — бодрствовала, и этой бодрствующей частью сознания она все воспринимала. Слышала, как кто-то вошел в кухню, потом различила голос мужа, его чавканье, звон тарелки и ложки. На минуту все затихло. Потом вдруг: мат, опять звон тарелки, шум и голос мужа, что все плохо приготовлено, кругом тараканы; потом опять мат, бульканье воды… Наконец она провалилась в сон, глубокий обморочный сон.

В десятом часу утра Наталья Семеновна проснулась. В поту и ужасе вышла на кухню; яичница была съедена, тарелка побита, вода пролита. Но в квартире уже никого, Наталья Семеновна взглянула на свое тело и закричала дурным голосом: на нем явственно проступали следы изнасилования…

— Гриша, родной, как же так? — закричала она.

Словом, Григорий Петрович мертвый лежал в земле, Григорий Петрович живой бродил по этой же так называемой земле и в момент, когда Наталья Семеновна проснулась, был совсем недалеко от ее дома. А бессмертный дух Григория Петровича покинул его — и живого и мертвого, и ушел далеко-далеко от них обоих, к своему Небесному Отцу, скрывшись от дыхания смертных и оставив Григория Петровича живого и мертвого один на один со Вселенной.

Космический бог Арад, в поле духовного зрения которого случайно попала эта история, так хохотал, так хохотал, увидев эти беды человеческие, что даже планета Д., находящаяся в его ведении, испытала из-за его хохота большие неприятности и даже бури на своей поверхности.

ВАЛЮТА

Шел 1994-й год. Зарплату в этом небольшом, но шумном учреждении выдавали гробами.

— Кто хочет — бери, — разводило руками начальство. — Денег у нас нету, не дают. Мы ведь на бюджете. Хорошо хоть гробы стали подворачиваться, лучше ведь гроб, чем ничего.

— Оно конечно, — смущались подчиненные. — Стол из гроба можно сделать. Или продать его на базаре.

— Я никаких гробов брать не буду, — заявила Катя Туликова, уборщица. — Лучше с голоду подохну, а гробы не возьму.

Но большинство с ней были несогласные, и потянулась очередь за гробами. Выдавали соответственно зарплате и, конечно, заставляли расписываться.

— У нас тут демократия! — кричало начальство. — Мы никого не обманем.

— Гробы-то больно никудышные, — морщился Борис Порфирьевич Сучков, старый работник этой конторы, — бракованные, что ли. Ежели что, в такой гроб ложиться — срам.

— А куда денешься, — отвечала юркая энергичная девушка-коротышка. — Я уже на эту зарплату два гроба себе припасла. Случись помру, а гробы у меня под рукой.

— И то правда! — кричали в очереди. — Мы свое возьмем, не упустим.

Борис Порфирьич покачал головой в раздумье. Был он сорокапятилетним мужчиной работящего вида, но с удивлением во взгляде.

В очередь набились и родственники трудящихся, ибо гробы, как известно, предмет нелегкий, и некоторым тащить надо было километров пять-шесть до дому, а кругом ведь живые люди, еще морду набьют… мало ли что.

Борис Порфирьич пришел один, без жены и сына, но с тачкой. На тачке он бы мог целое кладбище перевезти. В молодости он грешил пьянством, и тогда его папаша нередко забирал своего сына Борю из пивной на тачке. С тех пор эта тачка и сохранилась, хотя раз ее чуть не разгрызли злые собаки. Но самого Борю не тронули. Теперь тачка служила ему для перевозки гробов. Она и сама напоминала гроб, но с какой-то фантастической стороны.

Нагрузившись (гробы были дешевые, что тоже вызывало у трудового народа подозрение), Борис Порфирьич поехал домой. По дороге заглянул в пивную, опрокинул малость и продолжил путь.

Дома за чаем обсуждали гробы. Приплелся даже сосед, зоркий пожилой мастер своего дела Мустыгин.

— А нам чайниками дают! — крикнул он.

— Чайниками лучше, — умилялась полная, мягкая, как пух, Соня, жена Бориса Порфирьича. — Как-то спокойней. Все-таки чайник. А тут все же тоскливо чуть-чуть. Вон сколько накопилось их, так и толпятся у стены, словно пингвины.

— Чего страшного-то, мать! — бодро ответил сынок ихний, двадцатилетний Игорь. — Бревно оно и есть бревно. Что ты умничаешь все время?

— Брысь, Игорь, — сурово прервал его Борис Порфирьич, — щенок, а уже тявкаешь на родную мать!

Между тем Мустыгин осматривал гробы.

— Гробы-то ношеные! — вдруг не своим голосом закричал он.

— Как ношеные?! — взвизгнула Соня.

— Да так! Использованные. — Мустыгин развел руками. — Порченые, одним словом. Из-под покойников. Что, я не вижу? Да и нюх у меня обостренный. Я их запах, мертвецов-то, сразу отличу…

— Не может быть, — испуганный Сучков подскочил к гробам. — Вот беда-то!

— Горе-то какое, горе! — истошно зарыдала Соня.

— Молчи, Сонька! Я до мэра дойду! — И Сучков близоруко склонился к гробам.

Мустыгин покрякивал, поддакивал и все указывал рабочей рукой на какие-то темные пятна, якобы пролежни, а в одном месте указал даже на следы, дескать, блевотины.

— Первый раз слышу, чтобы покойники блевали, — взвилась Соня. Сын ее, Игорь, в этом ее поддержал. Но Сучков-отец думал иначе.

— Просто бракованные гробы, — заключил он, — Как это я не заметил!

— А если блевотина? — спросил Игорь.

— Могли ведь и живые наблевать, — резонно ответил Сучков. — С похмелюги и не то бывает. Ну, забрели, ну, упали… Подумаешь, делов-то.

— Да почему ж блевотина-то? — рассердилась Соня. — Что она, с неба, что ли, свалилась?

— Тише, тише, — испугался Мустыгин, — не хами.

— А во всем Костя Крючкин виноват, — зло сказал Борис Порфирьич. — Он выдавал зарплату. И подсунул мне запачканные. Друг называется! Предал меня!

— Да он тебе всегда завидовал, — вставила Соня. — Из зависти и подсунул.

— Обидно! — покачал головой Мустыгин. — Гробы должны быть как надо… Это же валюта, — и он вытянул губу. — Раз вместо зарплаты. К тому же международная! Везде ведь умирают — на всем земном шаре.

— Я этого Коське никогда не прощу, — твердо и угрюмо заявил Борис Порфирьич. — Морду ему вот этим облеванным гробом и разобью.

— Обменяй лучше. По-хорошему, — плаксиво вмешалась Соня. — Зачем врага наживать? Он тебе это запомнит.

— Конечно, папань, — солидно добавил Игорь. — Скажи, что, мол, ты, Костя, обшибся, — трусливо заволновалась Соня. — Со всяким бывает. И давай, мол, по-мирному. Сменяй гробы, и все тут. Эти ведь не продашь, даже самым бедным… Только гроб ему в харю не суй, слышь, Боря?

— Ну, что поделаешь! Сегодня уже поздно, а завтра суббота, — пригорюнился Сучков. — Как неприятно! Вечно у нас трудности. И в профсоюзе я скажу, чтоб ношеными гробами зарплату не выдавали. Наше терпение не бесконечно.

Все опять сели за стол.

— А может, спустишь гроб-то тот самый, бракованный? — замечталась Соня, подперев пухлой ладонью щечку. — А что? Я вот слышала, у Мрачковых только-только дед помер. Они бедные, где уж им нормальный гроб купить. Сбагри им. А с Крючкиным лучше не связывайся, что ты — не видишь человека? Да он тебя живьем съест, при первом удобном случае…

— Все равно отомщу, — прорычал Сучков.

И на следующий день пошел продавать тот самый подержанный и, возможно, даже облеванный гроб. К Мрачковым зашел быстро — не зашел, а забежал…

— Дед-то помер, Анисья! — с порога закричал Борис Порфирьич.

— Все знают, что помер.

— Ну вот, я с помощью к тебе. Хороший гроб по дешевке отдам! А то жрать нечего. Зарплату гробами нам выдают.

— Слышала.

— Ну раз слышала, так бери, не задерживайся.

Сучков действовал так резко, нахраписто, что Анисья Федоровна в конце концов поддалась.

— Возьму, возьму, — хрюкнула она, — только денег нет. Может, возьмешь чайниками?

— Я тебя, мать, стукну за такие слова, — рассвирепел Сучков.

— Чего меня стукать-то? — защищалась Анисья. — Денег ведь все равно нет. Стукай, не стукай. Сучков сбегал домой.

— Бери, Боря, бери! — увещевала его Соня. — Не будь как баран. Все-таки чайник лучше, чем гроб. Спокойней. Уютней. Еще лучше — возьми самоварами.

— Какие у нее самовары…

— Все равно бери.

Сучков позвал сына. Вдвоем дотащили гроб, перли через трамвайные линии, сквозь мат и ругань людей. Тачку не использовали, несли на своих.

Мрачковы встретили гроб полоумно.

— Какой-никакой, а все-таки гроб, — сказала сестра Анисьи. — Гробы на улице не валяются. Фу, целая гора с плеч.