Черная ярость хлынула по жилам подобно яду. Альен отшатнулся от двери. Схватился за рукоять клинка и занес ногу. Бешенство придало сил, соединилось с давно позабытой магией. Толстая дубовая панель оглушительно взорвалась. В комнату ударили облако пыли и мелкие древесные щепки. Бывший граф ворвался в спальню, взревел как дикий зверь…
Комната была такая же, как и у него, обставлена похоже. На столе — кубки с недопитым вином, в подсвечниках — оплавленные огарки. А в воздухе чувствовался тот специфический дух, который возникает в момент любовных утех. В кровати лежали двое. Шелковые простыни подчеркивали фигуру Катрин, из-под ткани лукаво выглядывал розовый сосок. Светлые волосы рассыпались по плечам. На щечках прелестный румянец, в глазах томная поволока. Рядом нагой мужчина, судя по остроконечным ушам — эльф. Худой и жилистый, гибкий как тростинка. Лицо молодое и яростное, во взгляде огонь фанатизма и испуг.
Оба явно не ожидали такого поворота событий. Графиня вжалась в перины, вполне по-женски попыталась спрятаться под простыней. А вот молодой любовник после первой секунды немого изумления воспылал яростью. Ловко свалился с постели и зашипел:
— Ах ты зверушка! Да как посмел?…
— Подохни, остроухий ублюдок! — страшным голосом изрек Альен, занося клинок.
Светлорожденный с невероятной быстротой извернулся, подхватил со стола тонкий меч. Но пол неожиданно вздыбился. Воин пошатнулся, охнул в удивлении… Краткого промедления оказалось достаточно. Свистнула отточенная сталь, полумрак рассекла серая молния. Голова любовника покатилась по полу, из разрубленной шеи со свистом брызнули ярко-алые струйки. Тело рухнуло навзничь и забилось в предсмертных конвульсиях…
— Что ты наделал, идиот? — резко, но вполне внятно спросила графиня. Сильнее закуталась в простыню. И даже не заметила, что по белой ткани расплываются кровавые пятна. — Ты вообще понимаешь, что будет? Я два года отваживала клановых карателей от Скифра, направляла на Запад. Если узнают, что на моей земле погиб светлорожденный… а они узнают, поверь… я стану изгоем. Меня осудят и начнут засылать убийц!
Взгляды мужа и жены пересеклись. Эльфийка захлебнулась гневными словами, беззвучно открыла и закрыла рот. В глубине зрачков родился страх. Графиня медленно отползла подальше, подняла руку в ритуальном защитном жесте. По пальцам пробежали злые зеленоватые искры, запахло свежестью…
Аш несколько секунд пристально смотрел на супругу, изучал. Покрытый кровью клинок то поднимался, то опускался. Но в конце концов Альен просто отвернулся, буркнул невнятно:
— Сука.
— Да как ты смеешь? — взвизгнула эльфийка. — Ты… ты… Я тебя презираю! Ты разрушил прекрасную многоходовую комбинацию. Гад! Урод! Тряпка!..
— Холодная сука, — констатировал бывший граф. Остановился на пороге, быстро оглянулся и добавил ласково: — Прода-а-ажная…
Катрин еще кричала, но Аш не слушал. Вышел, неспешно побрел по коридору. Челядь и воины замечали графа издалека, разбегались, как трусливые крысы. Сначала Альен недоумевал, но затем вспомнил об окровавленном клинке, засунул в ножны… В одном из залов остановился и осмотрелся. Роскошь, позолота, шелка. Кому? Для кого? Пыль и прах, если нельзя передать по наследству. А что делают с сором? Правильно, сжигают. Уходить, так с музыкой!..
Сосредоточившись, Альен провел ладонью по стене и поймал полузабытое ощущение. Отыскал среди сотен энергетических нитей нужную, разорвал одним быстрым движением. Прислушался, удовлетворенно хмыкнул. Девять лет назад после инцидента с Эскером укрепил стены обители, защитил от мечей и чужой магии. А еще сделал один простенький контур на случай захвата замка. Чтоб врагам ничего не досталось. Сколько прошло, а плетение до сих пор активно…
Издалека долетел приглушенный хлопок, щеки овеял горячий ветер. Камни разогрелись, запахло гарью и дымом. В дальнем коридоре полыхнуло и победоносно загудело пламя. Послышались изумленные и испуганные крики, топот множества ног — челядь и придворные быстро сообразили, что творится нечто ужасное.
Аш спустился по лестнице, вышел во внутренний двор. В конюшне долго боролся с уздечкой. Но победил, оседлал первого попавшегося коня. Выехал, направил животину к воротам. За спиной затрещало, по одежде хлестнула плеть раскаленного пепла. Отчаянные вопли огласили подворье, по камням пробежались грозные багровые блики…
Только тут Альен сумел немного прийти в себя. Оглянулся, равнодушно осмотрел замок. Донжон пылал, как карточный домик. Бездымные языки пламени охватили верхние этажи и крышу. С одинаковой легкостью пожирали дерево и камни, железо. А вокруг метались изумленные, устрашенные и просто потерянные люди. Рыцари и простые воины пытались тушить, таскали воду из колодца. Орали и бранились слуги, спасали утварь. Из дверей нескончаемым потоком текла обезумевшая толпа, разлеталась, как мошкара-Катрин стояла на крыльце — маленькая съежившаяся фигурка, закутанная в окровавленную простыню. Прижималась к стене и дрожала, старалась не попасть под ноги мечущимся воинам и работникам. Из-под ткани проглядывали полная грудь, нежная кожа. Супруга, разгоряченная после коитуса, припорошенная гарью и сажей. На щеках болезненный румянец, в глазах изумление и злость.
— И куда ты теперь? — крикнула эльфийка.
— Домой… — шепнул Альен и неожиданно счастливо рассмеялся. — Домой!..
Стражники торопливо сняли тяжелый брус и распахнули ворота. Бывший граф лихо свистнул, пришпорил коня. А застоявшийся мерин с радостью ударил копытами о мерзлую землю, выбил фонтаны ледяных брызг. Секунда — и всадник исчез среди сияющего снежного великолепия. Оставил далеко позади горящий замок, испуганных и злых людей, прошлую жизнь…
Обычно провинциально-спокойный и тихий Орон бушевал. Ветер скрывал звуки. Но в краткие моменты затишья до вершины холма долетали крики и грохот, женский плач, стенания. Даже в пелене, казалось бы, вечного снегопада сверкали алые цветы пожаров, поднимались жирные столбы дыма. Полыхали дома купцов и местных богачей, склады и амбары, кузницы. По улицам бестолково метались люди. Крушили здания, сидели на коленях с молитвенно воздетыми к небу руками, лежали в парующих лужах крови… старики, крепкие мужчины, грудные младенцы.
Иерарх Авестий стоял возле парапета у дверей в храм. Зябко кутался в теплый шерстяной балахон, вздрагивал и ежился. И неизвестно — то ли от ледяных порывов ветра, то ли от увиденного. Лицо настоятеля кривилось в болезненной гримасе, во взоре сквозило множество эмоций: от ужаса до жаркой ненависти. Седые брови сдвинуты на переносице, рот некрасиво искривлен…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});