Все очень заинтересовались убежищем пиратов.
— Пожалуйста, Марни, — воскликнула Карла, глаза ее возбужденно блестели. — Напомни мне, как найти тот гвоздь.
Эспер колебалась недолго. Больше не было причин хранить тайну укрытия, хотя хотелось бы уберечь ее от постороннего любопытства. Кроме того, дом когда-нибудь перейдет к внучке, а ее любви и уважению к нему можно было доверять — только Карла могла спасти его от разрушения. Дом был гордостью Карлы, и сейчас это проявлялось в том, что она хотела показать его гостям со всеми его особенностями. Слыша громкий смех и быстрые шаги на лестнице, Эспер думала, что дом был терпимым ко всем проявлениям юношеского легкомыслия, как он был терпимым к взрывам человеческих страстей.
Когда гости устали от танцев и игр, они собрались вокруг пианино. Пение рождественских песен заставило их проникнуться необыкновенной торжественностью и удивительным благоговением, пока Карла не рассеяла это настроение игрой, в которой нужно было выхватывать изюминки из блюда с горящим спиртом. Для этой традиционной рождественской игры она взяла самое большое блюдо с засахаренными фруктами, плавающими в голубом огне горящего бренди. Все гости в притворном ужасе разбежались от пианино, а потом со взрывами смеха бросились вытаскивать изюм из охваченного огнем блюда.
Эспер проводила Чарити до входной двери у переднего крыльца и, остановившись на пороге, смотрела, как она взбиралась в наемный экипаж. Перед этим две старинные подруги на прощание расцеловались с необычайной теплотой.
— Спасибо, Хэсси, — сказала Чарити, — это было очаровательно — чудесный рождественский вечер!
«Она осталась последней из тех, кто звал меня «Хэсси», — подумала Эспер, — а ведь когда-то давно мы недолюбливали друг друга. Дорогой Эймос», подумала она, вспоминая ту старинную историю; но он был так далеко, как звезды, которые слабо мерцали в чернильно-черном небе. В воздухе пахло снегом, становилось холодно, и ветер усиливался. Эспер слышала шум и плеск воды о скалы, затем все звуки заглушили автомобильные гудки машин, высланных из Нека родителями, чьи дети были гостями на сегодняшней вечеринке.
Эспер вернулась в дом, чтобы быть рядом с Карлой и попрощаться с ее друзьями. Все те, кто проживал в Марблхеде, уже разошлись пешком по своим домам.
Тони уходил последним:
— Большое спасибо, миссис Портермэн. Это было замечательно! Меня всегда очень сильно влекло в ваш дом, с той самой ночи, когда Уолт притащил меня сюда, как утонувшую крысу.
— А теперь смотри, что из этого вышло! — насмешливо сказала Карла. — Ему ни за что не надо было этого делать, — она бросила на Тони капризный и в то же время восхищенный взгляд, и Эспер, улыбнувшись, оставила их наедине.
Направляясь в свою комнату, она прошла через кухню, рассеянно посмотрев на царивший там беспорядок, но уборкой можно было заняться на следующее утро, и Эспер вышла из кухни. Вся ее энергия иссякла, и она едва могла передвигать ноги. В спальне Эспер разделась, выпила лекарство и, умиротворенная, улеглась в постель. Сверху доносился мощный храп Уолта. Ее сын за целый вечер ни разу не появился среди гостей — после полудня он ушел в свою комнату и отказался участвовать в вечеринке.
Эспер еще какое-то время слушала шум ветра и волн, доносившийся снаружи, затем заснула.
В четыре часа утра она проснулась от приглушенного шума и чьих-то криков. Удивленная, она села на постели, сжимая в руках одеяло. Затем она сообразила, что в комнате можно было задохнуться от жары и едкого дыма. Эспер выскочила из кровати и надела халат и комнатные туфли. Снаружи донесся взволнованный голос Карлы, зовущий ее, а через стену за спинкой кровати она услышала мгновенно вспомнившееся ей зловещее потрескивание. «Нет! — затаив дыхание, снова и снова повторяла она. — Нет-нет-нет».
Эспер действовала не задумываясь, инстинктивно. Она сняла со стены картину Ивэна и прижала ее к себе, затем открыла дверь Старая кухня была вся в дыму. За печью, между старой лестницей и пивным залом, метались языки пламени.
Эспер пробежала через кухню, отодвинула засов задней двери и выскочила наружу. Там стояла Карла, ее искаженное страхом лицо смутно проступало в предрассветной мгле; девушка обеими руками что было сил стучала в дверь.
— Марни, дорогая, — вскрикнула она, подхватывая покачнувшуюся Эспер, — слава Богу, ты вне опасности! Это ужасно… Я выбежала по другой лестнице… Слава Богу, пожарные уже здесь!
Вокруг собирались разбуженные соседи. Стоял шум, были слышны крики и команды пожарных.
— Где мой сын? — резко спросила Эспер. — Он выбрался? — В то время, пока она говорила, в окне своей комнаты показался Уолт, кто-то подбежал к нему с лестницей, и Уолт, не торопясь, спустился на землю.
— С тобой все в порядке, ма? — спросил он, подходя к Эспер, стоящей около сарая. Уолт был в рубашке и брюках — видимо, он спал одетым. Судя по его виду, он никак не мог прийти в себя.
Со стороны Франклин-стрит послышался стук копыт, и подъехала еще одна пожарная бочка.
— Как это могло случиться? Я не представляю, как это произошло! — простонала Карла. — Я была так осторожна со свечами. Мы с Тони все убрали.
— Мне кажется, виновата кирпичная печь, — хрипло сказал Уолт. Его сонное лицо выглядело безучастным.
— Ты не заделал в ней трещину?! — воскликнула Эспер, наблюдавшая за шипящими струями воды и действиями пожарных.
Уолт покачал головой.
— Я не думал, что это так важно. Один из угольков, вероятно, упал на дрова и тлел в течение какого-то времени.
Он вдруг сел на землю и закрыл лицо руками. Эспер, застыв, молча стояла около сына. Затем шок отпустил ее. Она наклонилась, схватила Уолта за плечо и стала неистово его трясти.
— Иди и помогай! — закричала она. — Что с тобой случилось?!
Уолт что-то пробормотал, уставившись на высокую худощавую фигуру матери, стоящей во фланелевом халате, ее испуганные глаза под прямыми бровями и разметавшиеся по плечам седые волосы. Он вскочил на ноги и побежал к дому. Карла и Эспер бросились за ним. Они достигли дорожки, ведущей к открытой двери пивного зала, куда были проведены пожарные шланги. Уолт бросился в дом сквозь клубы дыма, обе женщины хотели последовать за ним, однако один из пожарных оттеснил их назад. Женщины молча стояли около голого дерева — сбросившего свою листву конского каштана — и смотрели на то, как гибнет их дом. Карла тихо плакала. У Эспер не было слез; ее душа была полна жгучей ненависти. «Этого я не перенесу!» — кричала она равнодушному ослепшему Богу. Значит, в мире нет ни жалости, ни снисхождения, если кров, послуживший десяти поколениям, мог быть разрушен всего за одни час. «Глупец, — крикнула она в безжалостную пустоту, — глупец тот, кто когда-либо верил во что-то доброе и нежное, в помощь и утешение».