Читать интересную книгу Костры амбиций - Том Вулф

Вдруг, как-то слишком уж быстро, рисунок исчез, и на экране появился Вейсс, заслоненный целым лесом направленных на него микрофонов. Микрофоны стояли перед ним на рабочем столе, торча из своих маленьких металлических подставок, — то была пресс-конференция, которую он давал сразу после судебного разбирательства. Сегодня утром он дал еще одну. Вейсс знал, как приковать к себе внимание. Это уж точно. У среднего телезрителя явно должно сложиться впечатление, будто во всем этом шоу главный — Эйб Вейсс, а помощник окружного прокурора, этот Ларри Крамер, — всего лишь орудие для приведения в действие гениальных планов хрипатого стратега. За все время, что Вейсс был в должности, то есть за четыре года, он ни разу не выступил в суде. Но Крамера это не раздражало, а если и раздражало, то не очень. Воспринималось как данность. Так уж оно ведется. И не только у Вейсса, а в каждой окружной прокуратуре. Нет, сегодня у Крамера с Капитаном Ахавом полное взаимопонимание. Теленовости и газеты так и пестрели упоминаниями Лоренса Крамера, да еще и эта прелестница Деллафлориа, эротичнейшая Люси Нежненький Цветочек написала его портрет, запечатлев мощные Крамеровы формы. Нет, тут полный порядок. Кстати, Вейсс сам только что специально дал понять это, показав материал, отснятый на видео. Подспудный смысл такой: «Все верно, я себя изобразил звездой, потому что я тут начальник и мне предстоят перевыборы. Однако сам видишь: я и тебя не заслоняю. Ты у нас человек номер два».

Все так же вдвоем, глядя на вмонтированный в стенку экран телевизора, они досматривали окончание репортажа по Первому каналу. Вот Киллиан, он стоит перед зданием Уголовного суда; на сей раз частокол микрофонов окружает его.

— Гляди, как этот мудень вырядился, — пробормотал Вейсс. — Прямо смех. — Крамера же в этот момент занимала мысль о том, сколько должен такой наряд стоить.

Киллиан гнул свое насчет того, что это, дескать, «цирк, а не арест» и «цирк, а не судебное слушание». Вид у него был чрезвычайно рассерженный.

— Вчера мы достигли соглашения с прокуратурой, что мистер Мак-Кой сегодня утром явится сюда, в Бронкс, и предстанет перед судом — мирно, по собственной воле, без принуждения, а окружной прокурор вдруг решил нарушить соглашение и арестовать мистера Мак-Коя как какого-нибудь опасного преступника, как зверя, и спрашивается: ради чего? Ради вас, ради ваших камер и ваших голосов на выборах.

— Катись ты, — сказал Вейсс экрану телевизора.

Киллиан продолжал:

— Мистер Мак-Кой не только отрицает обвинения, более того, он настаивает, чтобы были выяснены все факты, связанные с этим делом, и, когда они выяснятся, вы убедитесь в том, что сценарий, которым теперь пытаются связать события, лишен всяческих оснований.

— Мели, мели, — сказал Вейсс экрану.

Камера переместилась к человеку, стоявшему сразу позади Киллиана. Мак-Кой. Галстук на нем приспущен и свернут на сторону. Рубашка и пиджак мятые. Спутанные волосы. Вид как у утопленника. Глаза закачены к небу. Будто он вообще не от мира сего.

Теперь на экране лицо Роберта Корсо, который говорит о Мак-Кое, Мак-Кое, Мак-Кое. Речь уже не о деле Лэмба. Речь о деле Мак-Коя. Этот высокий БАСП с уолл-стритскими связями и аристократическим профилем придает делу некий эротический ореол. А прессе только того и нужно.

Стол Вейсса был завален газетами. Вчерашний вечерний выпуск «Сити лайт» все еще лежал сверху. Огромными буквами на первой странице значилось:

СБИЛ И СБЕЖАЛ

УОЛЛ-СГРИТСКИЙ ДЕНДИ

УЛИЧЕН И СХВАЧЕН

Слова подпирали узкую вертикальную фотографию, где изображался Мак-Кой: весь мокрый, руки с переброшенным через них пиджаком держит перед собой, явно скрывая наручники. Выдающийся его скульптурный подбородок поднят, свирепый взгляд направлен в камеру как бы сверху вниз. Всем своим видом как бы говорит: «Да, ну и что с того?» Даже в «Таймс» этот материал вышел утром на первой полосе, но ни одна газета так не бесновалась, как «Сити лайт». Шапка утреннего выпуска гласила:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ

ТАИНСТВЕННАЯ

БРЮНЕТКА

Заголовок шрифтом помельче сообщал: «Разделение труда в „мерседесе“: он сбил, она сбежала». Фотография была взята из светского журнала «Дабл-ю» — та самая, на которую указал Роланд Обэрн: ухмыляющийся Мак-Кой во фраке, а рядом жена, вся из себя правильная и обыкновенная. Под фотографией подпись: «Свидетель показывает, что спутница Мак-Коя моложе, на вид „клевая“, этакая „штучка с ручкой“, не то что его сорокалетняя жена Джуди, снятая здесь вместе с мужем на благотворительном вечере». Белыми буквами на черном фоне понизу страницы было выведено: «Протестующие зрители в зале суда требовали: „Не под залог, а под замок“ уолл-стритского лихача. См. стр.3». И еще: «Город Мак-Коя и город Лэмба: Повесть о двух городах. Фотографии на стр. 4 — 5». На страницах 4 и 5 на одной стороне — снимки апартаментов Мак-Коя на Парк авеню (те самые, из «Архитектурного обозрения»), а на другой — снимки маленьких комнаток семьи Лэмба в дешевом многоквартирнике. Под фотографиями длинное пояснение: «Когда спортивный „мерседес-бенц“ стоимостью пятьдесят тысяч долларов, принадлежащий уолл-стритскому банкиру Шерману Мак-Кою, сбил примерного школьника Генри Лэмба, между собой столкнулись два совершенно разных Нью-Йорка. Мак-Кой живет в четырнадцатикомнатной двухэтажной квартире, стоящей три миллиона долларов и расположенной на Парк авеню. Лэмбы снимают за 247 долларов в месяц трехкомнатную квартирку в одной из новостроек Южного Бронкса».

Каждая буковка в газете — Вейссу маслом по сердцу. Теперь с болтовней насчет «белого правосудия» и «Йоханнесбронкса» покончено. Правда, поднять Мак-Кою залог до 250000 долларов не удалось, но уж бучу подняли, да какую! Бучу? Крамер улыбнулся. У Сэмми Ауэрбаха глаза на лоб полезли, когда Крамер принялся трясти перед ним петицией. Немножко, конечно, это было неприлично, но зато, что называется, в тему. Прокуратура Бронкса поддерживает живую связь с людьми. А к требованию повысить сумму залога мы еще вернемся.

Нет, Вейсс положительно доволен. Это очевидно. Первый раз Крамера пригласили в кабинет Вейсса одного, без Берни Фицгиббона.

Вейсс нажал кнопку, и экран погас. Крамеру:

— Заметили, в каком виде там Мак-Кой стоял? Полный раздрызг. Милт говорит, что он и в суде был такой же. Говорит, в жутком был виде. В чем дело-то?

— Так ведь… — начал Крамер. — В общем, всего и делов, что дождь. Пока стоял в очереди в Центральный распределитель, промок. Его заставили ждать вместе со всеми в очереди, в чем весь и смысл был. Чтоб никаких поблажек.

— Это ладно, — отозвался Вейсс, — но, бога ради, мы притащили в суд Парк авеню, а Милт говорит, что у парня был вид, будто его только что из реки выудили. Да тут еще Берни мне из-за этого кровь портит. Вообще не хотел его через распределитель тащить.

— Ну, не такой уж у него был скверный вид, мистер Вейсс, — сказал Крамер.

— Зовите меня Эйбом.

Крамер кивнул, про себя, однако, решив, что для приличия надо немного выждать, прежде чем пробовать обращаться к начальнику по имени.

— Вид был как у каждого, кого приводят из вольеров.

— Да тут еще Томми Киллиан из-за этого вонь подымает, — Вейсс махнул рукой в сторону телевизоров.

"Ну, — подумал Крамер, — вот и пришлось тебе выйти лицом к лицу против двух «ослов». Берни был, мягко говоря, недоволен, когда Вейсс вопреки его воле приказал Крамеру поднять вопрос о пересмотре суммы залога для Мак-Коя с десяти тысяч долларов до двухсот пятидесяти, после того как Берни с Киллианом сговорились на десяти тысячах. Фицгиббону Вейсс объяснил, что все это лишь для того, чтобы успокоить разгневанных людей; пусть соседи Лэмба видят: к Мак-Кою не будут относиться по-особенному, — дескать, он знал заранее, что все равно Ауэрбах не станет устанавливать такой высокий залог. Но для Берни это было нарушением контракта, отступлением от правил «Банка Взаимных Услуг», от тайного кодекса ирландской взаимовыручки в системе уголовного права.

Крамер заметил, что по лицу Вейсса прошла тень, и тот сказал:

— Ладно, пусть Томми повякает. Если ублажать каждого, можно с ума спятить. Я должен был принять решение, и я его принял. Фицгиббону Томми нравится, ну и пусть себе. Мне самому Томми нравится. Но Берни прямо расстелиться перед ним готов! Наобещал Киллиану такого, что, дай ему волю, Мак-Кой продефилировал бы мимо нас словно принц Чарльз. Сколько он там просидел, в этих вольерах?

— Да так, около четырех часов.

— Ну, это ведь примерно в пределах обычного, правда?

— Приблизительно. В моей практике бывало, что обвиняемого возили из одного полицейского участка в другой, потом в Центральный распределитель, потом на Райкерс-Айленд, потом обратно в Центральный распределитель и только после этого с ним разбирались. Если арестуют в пятницу вечером, попадаешь в круговерть на весь уик-энд. И вот уж у таких обвиняемых потом видок — не позавидуешь. Мак-Кою даже не пришлось начинать с полицейского участка и ехать в распределитель в тюремном фургоне.