Ирис держал меня за руку, но я еле ощущала его прохладные пальцы: он, Ирис, находился сейчас по большей части там же, где весь этот остров, и весь этот воздух и лунный свет, а здесь, со мной — была лишь тень его, почти бестелесная, почти прозрачная, постоянно ускользающая тень. Эхо, отзвук, небыль, игра воображения…
Каменные ступени в лунном свете прорастали странным собственным свечением. Стопы не ощущали тверди, лестница текла под ногами, вознося нас выше и выше, к лиловым громадам сосен. Кроны грозовым облаком затмили луну — и тень, как вздох, опустилась на нас.
В тени пел соловей, четко выговаривая колдовское заклинание, перемежаемое то воркующими, то искристыми трелями смеха. Куда уж больше — у меня и так голова кругом от всего этого колдовства.
Лес распахнулся будто занавес, открывая сплошь заросшую папоротником дорогу.
— Ирис… погоди. Мне надо отдышаться, или я упаду.
Услышала собственный голос как со стороны. Вообще-то я только подумала, что грохнусь, если мы не остановимся, а сказать об этом пока как-то еще не решилась…
Оказывается, нет — говорю.
— Лесс?
Он смотрел мне в лицо, чуть хмурясь. Глаза его плыли где-то над моей головой, далеко, и чуть сбоку — совсем не там, где я.
— Постоим. Пожалуйста.
Крепко зажмурилась. Да что ж это такое? Я конечна, как замкнутый круг, мир безграничен, неохватен, он вблизи, рядом, в стороне, он проходит мимо, мимо, мимо, задевая меня лишь дыханием своим, кончиком крыла, пальцами по щеке…
Пальцами по щеке. Ладонями по плечам. Крепко охватывает локти, прижимая их к бокам.
— Лесс. Так лучше?
Держит меня. Перевела дыхание. Разлепила веки.
Ирис приблизился, вернулся из своего далекого далека, куда мне путь заказан. Почти целиком вернулся. Стал почти осязаем. Светлые серо-сиреневые глаза заглядывали в душу, в них качались камыши, порхали ночные мотыльки, всплескивала легкой волной река Ольшана.
— Стеклянный Остров, — тихонько проговорил Ирис, — Такое место. Ты привыкнешь.
— Вряд ли.
— Ты сопротивляешься.
— Разве?
— Конечно. Тебе кажется что ты — запертый дом. Открой двери. Выйди наружу.
Легко сказать! Я не знаю, где запоры. Где двери я тоже не знаю. Я бы взломала их, честно, но где они?
— Я хочу к тебе, Ирис!
— Ну иди. Иди за мной.
И он удаляется, словно падает в пропасть.
Я перестала ощущать его ладони, между нами возникла стеклянная стена. Это было тем страшнее, что он стоял вплотную и руки его сжимали мои локти. Вцепилась в одежду у него на груди, пальцы смяли несуществующую ткань, плоть его — лишь порыв ветра, если я сделаю шаг — я пройду насквозь…
Лбом, грудью, ладонями — в стеклянную стену, с размаху! И еще раз! И еще!
— Неееет… Не могуууу…
Со дна пропасти, из полной тени бездны звали его глаза:
— Ну иди же ко мне. Иди!
— Не могу…
— Иди, Лесс.
— Не получается! Вернись! Побудь со мной, мне страшно.
— Хорошо. Хорошо. Как ты хочешь.
Закапываюсь лицом в складки одежды, в расшнурованный ворот, в шелк рубахи. Легкое тепло, горьковатый пресный запах воды, тины, ивового листа. Виском упираюсь в порожек ключицы, под щекой — твердый покатый свод его груди, сердце стучит… Зараза! Сердце стучит, как у нормального человека, часто стучит, громко, зараза…
Пауза.
— Пойдем, — сказала я.
А то у меня опять ум за разум заходит, только уже в другую сторону…
Отодвинулся. Улыбнулся:
— Не бойся ничего.
Когда ты рядом, я ничего не боюсь. Потерять тебя боюсь. Собственно, только этого я и боюсь…
Проклятье, зачем я тебе?
Всего лишь — игрушка. Э, пусть игрушка, пусть что угодно, только…
Папоротники — по колено. Перистая сумеречная прогалина вглубь соснового леса, обрамленная искрами светляков. Колоннады стволов перевиты лентами тумана. Меж стволами колыхалась живая прозрачная тьма, полная шелеста и движения. То ли там ходили пугливые звери, касаясь боками шершавой коры, то ли взмахивали крыльями ночные птицы, поглядывая на нас с ветвей. Над головой зеленая проточина неба стремительно теряла золотой оттенок; из-за спины, со стороны материка споро растягивала свой плащ темная звездная синева.
И еще раз раздвинулся занавес — сосны расступились и мы вышли на самую вершину холма, словно снегом заметенную лунным сиянием. Волны высокой травы казались сугробами, черные вертикали стоячих камней полосовали тенями лунный снег, а небо за ними густело ночным кобальтом, наискосок перечеркнутое Млечной Дорогой.
Близость неба была очевидна — луна, огромная как соседний холм, показывала спину из-за края земли. Тело луны изрыто оспинами, складывающимися в улыбку. Оспины ее напоминали отверстия в теле свирели, и неоглядное пространство переполняли переливы неслышных нот, выдыхаемых ночью.
Свет луны легок как разбавленное вино. В воздухе — терпкость и неистовство, и еще пропасть всего того, что я не чуяла, но каким-то шестым чувством знала, что оно есть и оно действует на меня.
На вершине одного из камней сидел филин.
Он повернул кошачью голову, следя за нашим приближением, и я вдруг поняла, что это не филин, и что голова у него в самом деле кошачья. Узкие глаза горели зеленью.
— Кто это, Ирис?
— Это камана.
— Камана? Такая же, как у верховного короля на гербе?
— Наверное. — Ирис пожал плечами.
Камана переступила когтистыми лапами, боком перебираясь на край камня. Распахнула совиные крылья, и ее вдруг бесшумно снесло вниз разлапистым кленовым листом. И повлекло — низко, над самой травой, до темной стены леса, где косматая хвойная тьма проглотила ее. Из мрака донесся печальный кошачий крик.
Ирис потащил меня вперед, но я не могла оторвать глаз от сосен, скрывших чудесную тварь. Лавен Странник некогда начертил на своем гербе птицу с рысьей головой, каману-посланницу. Вот уж не думала никогда, что увижу ее въяве.
— Королева.
Вздрагиваю от рывка — Ирис прибавил шагу.
Между двух камней, перекрытых третьим наподобие ворот, сгустилось снежное сверкание. Высокая статная фигура, прямая, словно луч, в медлительном вихре переливающегося серебра. Едва проступающие очертания змеино-тонкого тела, летящие волны пепельных волос, лицо будто ледяное лезвие, жадная жесткая улыбка, глаза ярче лунного света.
— Моя королева.
Ирис упал на колено. Я опустилась рядом с ним в белую от луны траву; по левую руку угольным провалом протянулась тень гигантского камня.
Королева не отбрасывала тени. Королева сама — источник света, хрустальная ваза, ледяной меч, холодный, свернувшийся жгутом ветер. Плоть ее почти прозрачна. Сила ее пугала даже малой частью своего присутствия.
— Королева. Эта смертная — моя. Я ручаюсь за нее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});