Мы уже говорили, что княгиня де Сен-Дизье умела, когда нужно, быть очаровательной и надевать маску благожелательности. Кроме того, сохранив с юности галантные привычки и на редкость вкрадчивое кокетство, она так же применяла их для своих ханжеских интриг, как раньше извлекала из них выгоду в любовных похождениях. Будучи светской дамой, с присущей для них сдержанностью, она умела присоединять к обаянию внешности оттенок сердечной простоты и благодаря этому получала возможность превосходно разыгрывать роль простодушной женщины. Такой она появилась перед дочерьми маршала Симона и перед Дагобером. Изящное платье из серого муара, очень туго стягивавшее чересчур полную талию, черная бархатная шляпа и белокурые локоны, обрамлявшие лицо с тройным подбородком, хорошо сохранившиеся зубы, приветливая улыбка и ласковый взгляд придавали ей выражение самого любезного благожелательства.
Не только девушки, но и Дагобер, несмотря на его дурное настроение, почувствовал невольное расположение к любезной даме, которая с самым изящным поклоном и ласковой улыбкой спросила:
— Я имею удовольствие говорить с барышнями де Линьи?
Роза и Бланш, не привыкшие, чтобы их называли почетным титулом их отца, сконфузились и молча переглянулись.
Дагобер, желая их выручить, сказал княгине:
— Да, мадам, эти девушки — дочери маршала Симона, но они привыкли, чтобы их звали просто сестрами Симон.
— Я не удивляюсь, — отвечала княгиня, — что скромность является одной из добродетелей дочерей маршала. Но надеюсь, что они меня простят за то, что я назвала их славным именем, напоминающим о доблестной победе их отца, его бессмертном подвиге.
При этих лестных, ласковых словах Роза и Бланш с благодарностью взглянули на княгиню де Сен-Дизье, а Дагобер, гордый похвалами маршалу и его дочерям, почувствовал, что его доверие к сборщице подаяний возрастает. А она продолжала трогательно и задушевно:
— Я явилась к вам с просьбой о помощи, будучи вполне уверена, что дочери маршала Симона, следуя примеру благородного великодушия отца, не откажут в ней. Мы устроили общество вспомоществования жертвам холеры; я одна из дам-патронесс и смею уверить вас, что всякое пожертвование будет принято с живейшей благодарностью…
— Благодарить должны мы, что вы удостоили вспомнить о нас в этом добром деле, — сказала Бланш.
— Позвольте, мадам, я сейчас принесу то, что можем пожертвовать, — прибавила Роза и, обменявшись взглядом с сестрой, направилась в спальню.
— Мадам, — почтительно заметил Дагобер, совсем очарованный словами и манерами княгини, — прошу вас, окажите нам честь и присядьте, пока Роза сходит за кошельком.
Затем солдат с живостью заметил:
— Извините меня, что я смею называть дочерей маршала по имени, но ведь они выросли на моих руках…
— После отца у нас нет друга лучше, нежнее и преданнее, чем Дагобер! — прибавила Бланш.
— Я этому верю, — отвечала княгиня, — вы с сестрой достойны такой любви и преданности. Подобные чувства делают честь тому, кто их питает, равно как и тому, кто их умел внушить, — прибавила она обращаясь к Дагоберу.
— Клянусь, мадам, это правда… — отвечал Дагобер. — Я горжусь этим чувством… А вот и Роза со своим богатством…
В эту минуту вошла Роза с довольно туго набитым кошельком из зеленого шелка.
Княгиня несколько раз незаметно для Дагобера оглядывалась, как будто кого-то поджидала.
— Мы хотели бы, — сказала Бланш, — предложить больше… но это все, что у нас есть.
— Как, золото? — сказала святоша, увидев, как сквозь петли кошелька сверкнули луидоры. — Но ведь ваш скромный дар редкая щедрость. — Затем, глядя с умилением на девушек, княгиня добавила. — Несомненно, эта сумма предназначалась на развлечения и наряды? Дар от этого становится еще более трогательным… Я не переоценила ваши сердца… Вы обрекаете себя на лишения, которые часто столь тягостны для девушек.
— О мадам… — смущенно сказала Роза. — Поверьте, что наш дар — вовсе не лишение…
— Верю вам, — любезно перебила ее княгиня, — вы слишком хороши, чтобы нуждаться в излишних изощренностях туалета, а ваша душа слишком прекрасна, чтобы не предпочесть наслаждение, получаемое от дел милосердия — всякому другому удовольствию.
— Мадам…
— Ну полноте, не конфузьтесь, в мои годы не льстят… Я говорю вам это, как мать… да что, я вам ведь в бабушки гожусь! — сказала княгиня, улыбаясь и принимая вид простодушной женщины.
— Мы очень будем рады, если наше подаяние облегчит участь кого-нибудь из страдальцев, — сказала Роза. — Их мучения, несомненно, ужасны.
— Да… ужасны… — грустно проговорила ханжа. — Их утешает только общее сочувствие всех классов общества… В качестве сборщицы подаяний я могу, более чем кто-либо, оценить благородную преданность, которая является даже заразительной, потому что…
— Видите, девочки! — с победоносным видом прервал княгиню Дагобер, желая воспользоваться ее словами как предлогом для отказа девочкам. — Видите, что говорит эта дама? В некоторых случаях преданность тоже становится своего рода заразой… а что может быть хуже заразы и…
Солдат не мог продолжать, потому что вошедший слуга сказал ему, что кто-то желает его немедленно видеть. Княгиня искусно скрыла радость, вызванную этим обстоятельством, ловко подстроенным ею же, благодаря которому солдат был на время удален.
Дагобер с большим неудовольствием согласился выйти. Но, уходя, он обменялся многозначительным взглядом с княгиней, и сказал:
— Благодарю вас, мадам, за ваши последние слова о том, что преданность заразительна. Прошу вас, повторите их девушкам, и вы окажете им, их отцу и мне громадную услугу… Я сейчас вернусь… я непременно желаю еще раз поблагодарить вас. — Затем, проходя мимо девочек, он шепнул им: — Слушайтесь эту добрую даму, дети, лучше ничего и придумать нельзя…
И он вышел, почтительно кланяясь княгине.
Когда солдат ушел, княгиня, как ни велико было ее желание воспользоваться его отсутствием, чтобы выполнить поручения, только что полученные ею от Родена, начала, однако, очень издалека, непринужденным тоном:
— Я не совсем хорошо поняла последние слова вашего старого друга… или, лучше сказать, он не так понял мои последние слова… Когда я говорила о великодушной заразительности преданности, я была далека от мысли порицать это чувство… напротив, я глубоко им восхищаюсь.
— Не правда ли, мадам? — живо воскликнула Роза. — Мы так и поняли ваши слова.
— И как они теперь для нас кстати! — прибавила Бланш, переглянувшись с сестрой.
— Я уверена, что такие благородные сердца, как ваши, должны были меня правильно понять… — продолжала святоша. — Несомненно, преданность заразительна, но эта заразительность полна великодушия и героизма. Если бы вы знали, чему я бываю ежедневно свидетельницей: сколько я вижу трогательных, восхитительных поступков, проявлений высокого мужества! Я иногда трепещу при виде этого от радостного восторга. Да… да… Слава и благодарение Богу! — набожно добавила княгиня. — Кажется, все сословия, все возрасты соперничают в христианском усердии и в подвигах милосердия. Ах! Если бы вы видели эти больницы для оказания первой помощи заболевшим. Какие там совершаются подвиги самоотвержения! Бедные и богатые, молодые и старые, женщины и мужчины, — все стараются помочь… ухаживать за больными… поддерживать их мужество… и считают это за честь и благочестивое дело…