огромной солдатской палате на шестнадцать койко-мест в центре прохода семнадцатым пациентом. Время от времени о его лежбище спотыкались больные бойцы, крепко задевали, и эти толчки отдавались в спине и вызывали боль.
После завтрака объявилась необъятная в талии санитарка, со столь же необъятной злостью на окружающий мир и особенно на этих задохликов пролёживающих бока на казённых харчах, вместо того чтоб отдавать долг Родине доблестной и добросовестной службой. Швабра в её руках небрежно обмела пыль между койками, и всё было хорошо, до тех пор, пока она не упёрлась задом в дужку мешающей движению кровати.
— Ити ж твою душу! — выругалась тётка. — Чего разлёгся тут? А ну подвинься!
— Не могу, спина болит, — простонал Громобоев.
— Спина у него болит! А у меня тоже хребет ломит, особенно на погоду, но я ведь работаю. Подвинь свою койку, кому сказала!
Санитарка явно не собиралась униматься в своем уборочном рвении, поэтому Эдик из последних сил прошипел что-то нецензурное и велел убираться вон.
— Тетя, он офицер, — подсказал санитарке какой-то боец-задохлик, и шумная баба, осознав свою промашку, бочком-бочком покинула палату. Добравшись до поста, она на всякий случай уточнила, кто это лежит не на месте, крепко прикусила длинный язык и, убедившись в правоте солдатика, быстро переместилась наводить чистоту в другое помещение, а именно в кабинет начальника отделения.
Там она долго пыхтела, бурча о беспорядке, натирая видавший виды линолеум, пока врач не попросил прекратить терзать пол.
— Прекратить? Да я одна на отделении за порядком слежу! Везде форменный бардак, — заявила санитарка. — Замкомбата в палате с солдатами лежит, мыкается сердешный и ни кто к нему на помощь не идёт, не лечит.
Хитрая санитарка, таким простым способом, решила себя обезопасить от потенциальной жалобы на свою недавнюю грубость.
— Какой ещё замкомбата?
— А я почём знаю? Капитан, танкист. Валяется брошенный на проходе посреди солдатской платы, работать мешает.
Доктор потребовал принести медицинскую карту, а медсестра сразу вспомнила, что забыла сообщить начальству о новом пациенте. Доложила, получила нагоняй, а завотделением отправился на обход. Так или иначе, после осмотра Громобоев очутился в более комфортабельной палате для восьмерых.
Лечение капитана протекало медленно и болезненно. Медленно, потому что вставать пациенту строго настрого запрещалось, а лежать пришлось только на спине. И никаких движений, поворотов, подниманий, вставаний. Жить такой аморфной жизнью живчик Громобоев не привык. Полная беспомощность, особенно перед своими естественными надобностями.
— Если хочешь быть здоров — слушаться меня и выполнять! — велел подполковник-травматолог. — Примерно месяц придется полежать на спине, потом начнем осторожно поворачиваться на бок, а затем аккуратненько — на другой. А вставать разрешу месяца через полтора, не раньше. Все зависит от динамики, но будем надеяться на лучшее…
Диагноз капитана удручил. Травмированный капитан не выдержал и яростно застонал, а травматолог потрепал ласково и утешительно по руке больного и пошутил:
— Зато в бездвижимости есть и плюсы — отоспишься за всю предыдущую бурную жизнь…
Эдуард получил дозу обезболивающего укола и впал в забытье, наконец-то он смог действительно заснуть, а то ночь накануне была ужасным кошмаром полным мучений. Спал травмированный капитан чутко и нервно, часто пробуждаясь, ощущая ноющую боль, и вновь отключался на некоторое время, словно впадал в беспамятство. Как в бреду. Так он продремал до позднего вечера, а окончательно проснувшись, вновь застонал от острой боли и давления в мочевом пузыре.
«Опять придётся просить проклятую утку!» — подумал Эдик с содроганием, и энергично начал на кнопку вызова сестры.
Следующим утром Громобоев чуть ожил, и хотя боль не отступала, осмотрелся по сторонам. Нового соседа сразу поприветствовали старожилы, начали с ним знакомиться. Слева у окна обитал старлей Олежка с переломом ног и тазовых костей после неудачного прыжка из окна квартиры чужой жены, обитатели палаты в шутку величали его «Суп-набор». Соседом справа у самой входной двери был прапорщик Вася, со сложными переломами рук и новым прозвищем «Бриллиантовая рука», а напротив, лежал лейтенант Дима, разбившийся на личном авто и с переломами ноги и руки («Гонщик»), Рядом с лихачом стояли койки капитана по имени Семён, сломавшего обе пятки («Беспятый») и майора Тараса Остаповича («Тарас Бульба»), со спицей в руке и загипсованной по самое плечо, а у второго окна грустил подполковник Михаил Михайлович («Михалыч»), со сломанными рёбрами, и закутанный в корсет, словно в кокон. Одна койка пустовала — утром выписали выздоровевшего.
И тут в палату с шумом и гамом ворвался какой-то рыжий и вихрастый, с до боли приметным обликом. Рыжий говорун кого-то знакомого Эдику напомнил, но кого?
— Громобоев! — громко и радостно заорал прямо с порога оглядевшийся новичок. Рыжий быстро похромал, опираясь на палочку от дверей и раскрыл объятия, чтобы заграбастать лежачего. — Жив курилка! А мне говорили, тебя в Афгане грохнули!
Эдик вновь всмотрелся в лицо вновь поступившего. О! И точно! Да ведь это бывший однокашник Юрка Ануфриенко! Землячок из одного выпуска военного училища, но из параллельной роты.
— Отец Онуфрий! Ты ли это! — проскрипел Эдик, морщась, и предостерегающе вытянул вперёд перед собой руки. — Аккуратнее! У меня спина сломана.
— А попроще ты болезнь или травму не смог придумать, для того чтобы задержаться в Германии? — хохотнул Юрка. — Ну, ты брат, постоянно даёшь жару! По-иному не можем? То грудь в крестах, то голова в кустах?
— На вождении танка повредился. Компрессионный перелом первого поясничного, — пожаловался Громобоев на свалившееся несчастье.
— Везёт тебе, боевая травма. А я дома со стремянки упал месяц назад: ногу сломал, и плечо вывихнул. И никакой компенсации не получу, одни только вопли начальства. По второму разу ложусь, долечиваться. Значит, будем вместе болеть? Это хорошо! Будет теперь с кем и в карты поиграть и водочки выпить! Верно, я говорю, коллеги?
Пациенты палаты одобрительно закивали. Всем наскучило тихо лежать и тупо лупиться в потолок, пересказывая друг другу старые, пошлые анекдоты.
— Юрка, дай только чуть оклематься, сейчас ни до карт, ни до шахмат, и к стакану не тянет.
— Скажи ещё и не стоит! — не поверил рыжий. — Видали фрукта? К стакану его не тянет!
— Увы! И не стоит, а только часто ссыт… — подтвердил Эдик с огорчением догадку приятеля и с грустной миной на лице пробормотал: — И хорошо, что не стоит! Чего без толка стоять-то, только одеяло впустую поднимать…
С этими словами Громобоев приподнял одеяло, заглянул, убедился в своей правоте и снова тяжело вздохнул…
На второй день приехала санитарная машина из полка, в которой прибыла целая делегация: жена, замполит полка, замкомбата и начмед. Майор Статкевич осведомился о состоянии, посочувствовал,