нарушили закон. Евгений Киселев, бывший ведущий НТВ, проницательно писал «Его стиль - развязать войну, а потом отойти в сторону... Путин развязал войну против НТВ, а теперь делает вид, что не имеет к этому никакого отношения».
Дело было не только в том, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Оставаясь в стороне, он мог вмешиваться и обвинять других в том, что они зашли слишком далеко, играя традиционную роль доброго царя в окружении злых бояр, которая вошла в русские народные сказки со времен Ивана Грозного. Он сделал это осенью того года, когда в Госдуму был внесен новый масштабный закон о СМИ, дающий властям право цензурировать практически любые материалы и запрещать любые издания, распространяющие "экстремистские взгляды" во время чрезвычайных ситуаций. С этой идеей выступил сам Путин. Но после возмущения он наложил вето, и был принят смягченный вариант.
Осада Дубровки стала предлогом для репрессий, которые все равно бы начались. Пресс-секретарь Путина Сергей Ястржембский за несколько недель до этого предупреждал, что "вакханалия свободы прессы в России", по его словам, подходит к концу.
К моменту трагедии в Беслане средства массовой информации уже находились на гораздо более жестком поводке. Последний из частных национальных телеканалов - ТВС - прекратил свое вещание. В Чечне независимые репортажи без сопровождения военных были запрещены. Когда Анна Политковская и Андрей Бабицкий, наиболее стойко сопротивлявшиеся кремлевскому контролю, отправились в Беслан, оба были остановлены по дороге. Бабицкий был задержан милицией за "хулиганство", когда собирался покинуть Москву. Политковской стало плохо во время перелета на Кавказ, по-видимому, после употребления отравленного чая, и она провела время в больнице. В обоих случаях ФСБ действовала на упреждение. Не потому, что Путин приказал: в этом не было необходимости. Применение внесудебных мер для усмирения слишком любознательных журналистов стало стандартной оперативной процедурой.
Были и другие изменения. На Дубровке Кремль солгал уже после окончания осады, заявив, что большинство погибших стали жертвами не производного фентанила, который был закачан в здание, а сердечных приступов и уже имевшихся заболеваний. В Беслане официальные лица лгали с самого начала, в течение нескольких дней утверждая, что заложников было всего сто, в то время как реальная цифра превышала тысячу и настаивая на том, что среди захватчиков были арабы и, по одной из версий, африканец, чтобы подкрепить официальную версию о том, что теракт был делом рук не чеченцев, а международных террористов, связанных с Аль-Каидой.
Еще более поразительным, чем сама ложь, было то, как СМИ продолжали ее передавать, хотя журналисты на месте знали, что она не соответствует действительности. Подобная самоцензура была новым явлением в путинской России. Когда начался последний штурм, BBC World и CNN прервали свои обычные программы и перешли к прямой трансляции событий в Беслане. Российское телевидение этого не сделало.
Впервые новый ограничительный климат почувствовала на себе и печатная пресса. После того как газета "Известия" опубликовала на своей первой полосе ужасающие фотографии убитых горем родителей, прижимающих к себе раненых детей, был уволен редактор Раф Шакиров. Официально Путин тут ни при чем. Ведь "Известия" принадлежат прокремлевскому олигарху. Неофициально объяснялось, что, публикуя графические изображения ужасов, которые творили террористы, Шакиров, намеренно или нет, потворствовал их делу. Другие газеты, не понеся наказания, давали властям гораздо более жесткие отповеди, чем "Известия". Но они не публиковали фотографий. Устная критика была допустима. А вот фотографии мученически погибших детей, которых правительство не смогло защитить, - нет.
В каком-то смысле освещение событий в Беслане в российской прессе стало напоминанием о том, что правила все еще сильно отличаются от тех, что были в советское время. Новая газета обвинила службы безопасности в "неэффективности, непрофессионализме, деморализованности и глубокой коррумпированности". Они нам врут, - негодовал "Московский комсомолец". 'Они врут так много, что голова идет кругом'. Последние пять терактов были одним длинным непрерывным потоком лжи". Тем не менее, в некоторых важных моментах после Беслана СМИ были подавлены. Редакторы теперь знали, что существуют запретные зоны, затронув которые, они могут быть уволены или их газеты закроют. Что это за зоны, официально никогда не оговаривалось. Каждая газета сама решала, с чем Путин согласится, а с чем нет.
Теракт в Беслане имел и другие далеко идущие последствия.
На следующий день после окончания осады Путин заявил, что она показала, что политическая система России нуждается в корректировке. Через неделю на встрече с главами всех областей и республик он разъяснил, что это значит. Для укрепления "вертикали исполнительной власти" губернаторы будут не избираться, а назначаться. Он будет предлагать кандидатуры, а региональные парламенты должны будут их утверждать.
На первый взгляд, изменения мало что меняли. Губернаторы редко избирались вопреки воле Кремля. Но теперь они напрямую зависели от президента, а не от избирателей своих регионов, что подрывало их легитимность и автономию, которой они пользовались ранее.
Это не было полной неожиданностью. Губернаторы должны быть профессионалами, - жаловался летом Путин, - а не просто людьми с громким голосом". Но он так часто обещал не менять систему губернаторских выборов, что ему нужен был убедительный повод, чтобы отказаться от своего слова. Беслан дал ему такой повод.
Другое изменение, о котором он объявил, было еще более масштабным.
До этого времени Дума состояла из 225 депутатов по одномандатным округам и такого же количества депутатов, избираемых по партийным спискам на основе пропорционального представительства. Со следующих выборов, по словам Путина, одномандатные округа будут упразднены, а все 450 депутатов будут избираться по партийным спискам. Это позволит усилить роль национальных партий, которые должны стать "одним из механизмов, обеспечивающих диалог и сотрудничество общества и государства". Этого Путин добивался с тех пор, как в 1999 г. пожаловался Биллу Клинтону, что в России люди голосуют за личности, а не за программы и идеи. Но его представление о роли, которую должна играть политическая партия, было не совсем таким, как в западной демократии. По мнению Путина, партия - это трансмиссионный ремень (эта идея была почерпнута им из курса марксизма-ленинизма, когда он был студентом), который объединяет своих сторонников для реализации политической программы в рамках параметров, установленных государством. Отмена одномандатных округов, в которых могут избираться депутаты-дилетанты, не подчиняющиеся партийным правилам, облегчила бы контроль над парламентской демократией.
Российские либералы не сомневались в том, что контроль - это цель Путина. Ольга Крыштановская, ведущий социолог Академии наук, предупреждала: «С одной стороны, ... говорят о важности многопартийной системы, но под прикрытием этой истории укрепляется бюрократическая иерархия и растет число государственных надзирателей». Сам Путин признавал: «Мы не можем и не должны