Читать интересную книгу История Любви. Предварительно-опережающие исследования - StEll Ir

– Уум…ххх! Ну тя на! – из-под пизды показалось мокрое смешное лицо и полезло обратно к себе через стол. – Я с тобой, наверное, научусь нырять за жемчугом на огромную глубину!

– Ни хрена, люди там по девять месяцев живут, и ничё! – парировала я, скромно приотворачивая лепестки в губах и рассматривая ещё вздыхающую от кайфа пизду.

А потом я просто спала. Растянувшись на кушетке в лучах простирающегося по небу солнца и в лёгких ласковых дуновениях долетающего через распахнутое окно ветерка. Миша блуждал по ноту мышью, совершенно, казалось, забыв обо мне…

– Нина Михаловна, непорядок, как говорится! На подведомственной мне территории учтён перерыв на обед, хоть и в праздники! – расслышала я, пребывая ещё в обворожительной пелене моих розовых снов, от одного инопланетного вида персонажа напоминавшего помесь юного гиппопотама с деревом радостных фаллосов.

– Саввелич, пошёл на хуй, а! – промурлыкала я, улыбаясь по-прежнему слепящему меня солнцу.

– Отставить рассматривать! – Саввелич сидел невдалеке от кушетки на стуле, держал перед собой столовый разнос и последнюю команду, похоже, адресовал самому себе. – Нина Михаловна, я яешню нажарил-принёс! Вы участвуете?

– Милый мой! Саввелич! Да ты обалдел! – я подпрыгнула на своей медицинской банкетке так, будто меня не кормили три года. – Ну конечно участвую!

Мне было нормально и так, а Миша, собравшись к столу, с галантностью ньюсентаунского кавалера нацепил свисавшие почти до колена измятые напрочь “семейники”. Кому было не совсем нормально, так это Саввеличу. Он всё время ёрзал по стулу, глядя на меня, пока мы с Мишей потрескивали ушами, уминая еду. Тёр себе что-то там сквозь штаны, а потом и вовсе не выдержал – выпростал. Его яичница с помидорами и малосольными огурцами была просто откровенным восторгом от кулинарии! Я добивала уже это, казалось бы, нехитрое житейское лакомство, когда Саввелич «гарно крякнул», отвёл своего ствола и пустил пролонгированную струю в сторону места моего недавнего возлежания. Мне понравилось это настолько, что я отложила в сторону изысканнейшую алюминиевую вилочку стиля а-ля Совьет Юньон’з Obschepit Классик и наклонилась к Саввеличу между ног. Взяв конец его в рот, я со вкусом вобрала себе на десерт последние капли с ещё пульсировавшего в моих губах члена…

Саввелич ушёл, а мы целовались взасос, как двое свихнувшихся от сублимации влюблённых на парковой лавочке. Через каких-то полчаса этого «орального секса» губы мои по ощущениям напоминали два приличных вареника, а по всему Мишиному лицу можно было обнаружить следы моей стойкой помады.

И прощались мы с ним всё так же неотрывно целуясь: он дул мне «на стояка», а я беспомощно висла у него на шее, задыхаясь в объятиях и подмахивая животом. Он кончил быстро и бурно – по ногам у меня потекло. И предложил отлизать. Но я чувствовала себя на седьмом небе и так. И лишь произнесла: «Милый мой… Мишенька… пиздуй, родной… пока я тут не съела тебя…». «Кто кого!», рассмеялся в ответ и принялся разыскивать носки, сотрясая подопустевшими яйцами воздух под своей задницей. Я накинула срочно халат и отвернулась к окну, чтоб не видеть этих красот…

Вечер в кругу семьи

Когда-то очень давно один человек увлекавшийся, по-видимому, изучением чудесного мира животных не совсем справедливо, на мой скромный взгляд, заметил: все звери выглядят после соития устало и грустными… Звали этого человека Аристотелем, и ему принадлежала одна из моделей строения Вселенной. Мне неизвестно, к сожалению, как выглядел после соития Аристотель, но по моим, может и не столь тщательным наблюдениям, состояние животных после их брачных отношений скорей можно назвать состоянием глубокого удовлетворения с нотками лёгкой эйфории…

Так вот, сама я по дороге домой тем праздничным днём как животное не подпадала ни под какую модель строения вселенной – ни под аристотелевскую, ни под свою собственную. Ни грустной, ни утомлённой я себя не чувствовала совершенно, а состояние глубокого удовлетворения, казалось, лишь начинало зарождаться во мне. Эйфория, правда, была налицо, но опять же не лёгкая, а какая-то воздушно-безумная – меня просто влекло по усеянным флажками и шариками улицам (возможно, именно это чудо-ощущение называется полётом «на крыльях любви»). А на подходах к родному подъезду мне, совсем уже по-человечески нестерпимо (животные не сталкиваются с этой проблемой), хотелось до сведения в животике ссать.

Оставив в покое стремительность наших лифтов, замечу лишь, что вознесённая на третий этаж я чисто автоматически скорректировала действия ключа в замочной скважине и пулей влетела в наш туалет.

Там было хорошо… Мерно струилась вода из рассеивателя душа за занавеской, и звонко журчала бьющая о фаянс моя не сдерживаемая больше струя.

Блаженствуя на унитазе, я поневоле вспомнила свой “эксперимент” двухдневной давности и обернулась к зеркалу, полюбоваться на Тохину задницу. Предмет моей нечаянной страсти как нельзя более кстати находился в той же визуальной позиции, позволявшей наслаждаться его видом в полном инкогнито. Мне лишь показалось, что блестящие мокрые покровы выглядят несколько более смугло (загорел он, что ли, за один день?), когда я услышала над собой вполне привычное «Нинка, кыш!» и чуть не слетела с унитаза: в зеркало из ванны, обернувшись и прикрывая мочалкой достоинство, смотрел на меня вовсе даже не Тоха, а мой отец! Мне стало даже неловко за случившийся со мною переполох – в свои почтенные пятьдесят три я чуть не рванула сквозь двери, натягивая трусы на ходу, как нашкодившая школьница!

– Не-а! – возразила я тем же нахальным тоном, каким лет сорок назад отказывалась от приёма рыбьего жира, поудобней уселась на стульчаке, делая вид, что лишь приступаю к самому для меня интересному, и совсем уже непонятно для чего пошире раздвинула ноги в сжимающих их трусах.

– Ну и дура! – безобидно, как всё те же сорок назад, согласился отец и отвернулся, продолжив намыливание.

Мне вожжа попала под хвост и я принялась играться с нашим чешским унитазом в биде. Сняла трусы, переобулась в батины шлёпанцы, задрала подол и сняла со стойки душевой шланг. Направленные на пизду острые струйки смешно щекотали и приносили привычное ощущение легчайшего купального кайфа.

– Давай, Нин… – батя стоял весь в пене, зажмурив глаза, и водил рукой по стене. – Ну, не балуй…

Я вложила ему в ладонь ручку душа, растёрла ноги себе полотенцем, повесила его и потянулась уже было к шкафчику за чистыми трусами, но замерла вполоборота. Занавеска ванны слегка распахнулась, и батя отфыркивался голый передо мной ничего не видя и не слыша вокруг – купаться он всё-таки очень всегда любил! Я почувствовала тревогу в животе при взгляде на его свисающий, в хлопьях пены, кофейного цвета болт. Я крепко стиснула себя за пизду рукой и опустилась голой задницей на мокрое сиденье унитаза…

Отец кончил отфыркиваться и уставился на меня:

– Нинк, ты чего?

– Ничего… так… сижу… – посмотрела я прямо ему в глаза, хоть их строение у него, в отличии от всего остального, было мне прекрасно известно.

– А рука твоя где? – отец выглядел страшно растерянным. – Это что?

– Рукоблудие – ангельский грех! – вырвалось из меня нечаянно. – Не видишь, что ли, я занята!

– Как знаешь! – отец только руками развёл, отчего его член соблазнительно качнуло на сторону. – Вот приспичило же… хоть бы помыться дала…

– Не ворчи, пап! – я перестала стискивать вульву и действительно потрогала указательным пальцем приподнявшийся клитор.

Батя потянулся за полотенцем и, убрав занавеску в сторону, стал вытираться. Я потянулась на унитазе и охнула. Ноги мои непроизвольно стали вытягиваться вперёд. Зажмурив глаза, чтобы не смотреть на него, я мастурбировала на его болтающийся член.

– Нинка, стыд потеряла совсем! – донеслось до меня. – Я ж не железный всё это смотреть!

Я приоткрыла глаза, увидела батю с выпирающим из густых волос фаллосом и потянула платье через голову. Шаркнув шлёпанцами, я подалась всей задницей к ванне и упёрлась руками в коленки:

– Папа… Ага!

Он опустился прямо в ванне и крепко взялся за талию, хер одним толчком вошёл внутрь.

– Ох и справная ты у меня, Нинка, баба! – услышала я голос отца.

– Иб..би! – его движения во мне заставили меня вцепиться зубами себе в плечо.

Стало весело и хорошо изнутри. Захватило, и терпкий оргазм пробежал по телу мурашками изморози.

– Ай..я… Ай! – я вскрикнула и расправила плечи от ласкового тока по позвоночнику.

– То-то, что «ая-яй»! – наставительно жахнул отец ещё пару раз и прилип: внутри во мне разливалось его тепло.

– Ууфх, доченька!.. – через минуту он уже мог говорить, а я ещё нет. – Ну, даёшь! Прелесть, конечно же, если только не кровосмешение…