Потому что без холодной воды в лицо кажется, что церемониальный сон продолжается. Налип на кожу как пыльца по весне.
Дом — это подарок к свадьбе. Невозможно отказаться, не оскорбив. И дом — земля Аурелии, а не земля Ромы. Это тоже важно. Теперь как посол Ромы я — подданный Его Святейшества. А как муж Шарлотты — вассал короля. Жалко, что это раздвоение только юридического свойства. Можно было бы подменять друг друга.
Нашелся. Вернее, все время был. Оказывается это сооружение — рукомойник, а не украшение…
«Ты не один.»- говорит Гай.
Я помню.
Невеста… нет, уже супруга, и нужно привыкнуть, наконец, — устроилась на кресле. Не в, на. Потому что на подлокотнике, лопатками опираясь на широкую спинку. Качает ногой, того гляди уронит туфельку. И если я ее правильно понимаю, это она меня пытается развеселить или хотя бы утешить. Что само по себе никуда не годится. Потому что все должно быть наоборот, и нужно оторваться уже от воды, от мокрой, прохладной, гладкой воды и подойти к ней… но если по голове и дальше будут шарахаться цветные пятна, ничего хорошего не выйдет.
— Как вы думаете, господин мой супруг, — спрашивает жена, — вот этот стол следует считать комплиментом — или оскорблением?
Стол сам по себе вполне хорош. Но свободного места на нем нет. Настоящей еды, впрочем, тоже почти нет — одни сложные несъедобные сооружения. Хотя… барашек в вишневом соусе Шарлотте, кажется понравился. Запас — на две недели осады. Видимо, всем этим следует подкрепляться в промежутках. Взрослому дракону, как их в бестиариях описывают, будет в самый раз. Виверна, наверное, тоже справится. Лев уже нет.
— Возможно, в древние времена у франков статус не только существовал, но и питался отдельно.
Шарлотта улыбается. Совсем не так, как обычно. Иронично и не опуская голову. Может быть, шутка не удалась. А может быть, все дело в том, что здесь никого постороннего нет, и увидеть никто не сможет. Дверь закрыта и заперта. Окно занавешено. Можно только подслушать, но улыбку, взгляд, приподнятый подбородок не подслушаешь.
«Кто бы говорил о франках и варварах.»- фыркает Гай.
Тоже мне, ромей, — отвечает Чезаре, — вся семья из Альба-Лонги.
Это старая шутка и старая перепалка. Не место и не время. Но помогает. Пятна послушно разбегаются по углам. Там они со временем растают. Вместе с пятнами уходят цвета. Не все. Черный, белый и серый остаются. Это хорошо. Значит можно будет сосредоточиться. Это осень в Городе. Осень, вечер, все выцветает, но свет еще есть, сам свет, его существо, эссенция… все точно и четко, и кажется, можно смотреть сквозь дома.
— Насколько вы устали, госпожа моя супруга?
— Не настолько, чтобы немедленно уснуть к величайшему огорчению родственников и гостей.
— У родственников и гостей еще шесть дней впереди, госпожа моя. Но я во всем буду следовать вашим желаниям. — И это тоже счастье, когда не нужно старательно подбирать… или не подбирать выражения. Знать, быть уверенным, что поймут. Точно и с первого раза. Странное чувство. Даже не само понимание, а то, что оно было достигнуто без труда, без необходимости долго составлять словари, строить мосты — даже с самыми близкими. Чужая молодая женщина, воспитанная на другом краю материка. И ей не нужно объяснять, о чем идет речь, и как, и в каких границах.
— Родственники и гости, — с притворным, и очень напоказ притворным смущением признается супруга, — это только предлог.
— В таком случае я очень рад, что они есть.
— Тогда не соблаговолите ли вы оставить сей колодезь фарфоровый?
Ах да.
— Но я же из него не пью, госпожа моя. — «сестра моя, невеста, колодец запечатленный», хорошо, хоть вслух не сказал. Или сказать? Будет вполне уместно.
«Лжец.»- говорит Гай.
Конечно.
Очень хорошая девушка — и его жена. Он не обидит ее. Постарается не обидеть. Очень постарается. Это трудно — слышать другого, следить за ним, совпадать с ним. Это даже в беседе не всегда возможно, а когда все вокруг и сразу… В бою почему-то легко, а тут трудно. Мигель пытался давать советы, но очень бестолково. От Гая было больше пользы — он натащил трактатов и объяснил все словами. Но на практике получалось странно. Либо женщина пропадала вовсе, либо получалась еще одна работа, которую можно сделать хорошо. Тут будет второе. Цвета ушли, усталость смыло — и совсем легко, во всех смыслах легко, подхватить жену на руки — одним движением, с подлокотника, как она хотела, точно, вот так и наклонилась вперед, рискуя потерять равновесие, подхватить — перенести, поставить… постель бесконечна и уходит в темноту. Франки спят в ней по пятеро, каждый со своим статусом.
Все должно быть хорошо — для нее, и я знаю, как. Знаю, что делать. Как определить, что уместно, нужно, ко времени, а о чем стоит забыть или повременить пока. Не чувствую — знаю. Ничего не остается, ни окружающего, ни меня самого, только предельная сосредоточенность на женщине, на всех мельчайших признаках удовольствия и его отсутствия, на дыхании, едва уловимом сопротивлении или движении навстречу… Заметить, понять, ответить.
С оружием намного легче, и в танце легче, там получается само… но это все неважно. Я хочу, чтобы моей жене было хорошо.
Вдруг понимаешь, в чем смысл столь распространенного желания жениться непременно на девственнице. Дело не в ревности к тому, кто был до тебя, не в том, что он мог быть лучше, а сравнение выйдет не в твою пользу, и даже не в том, что твой ребенок может оказаться и вовсе не твоим… нет, все это ерунда, глупости и пустое тщеславие. Просто тебе доверяют — никто еще не успел напугать, обидеть, задеть и заставить замирать под прикосновением. Тебя встречают легко, смело и открыто, с удивлением, но без малейшего испуга. Доверие — и движение навстречу…
…сначала показалось, что — засыпает, не рассчитал силы, вымотала проклятая церемония, и нужно — необходимо — немедленно вернуться, сосредоточиться, любой ценой, не терять внимания, но все окружающее тонуло в тумане, вдвоем и вместе тонули в этом тумане. Внимание расплывалось, стены сворачивались вокруг — пестрый шар из обстановки и драпировок, мыльный пузырь, плывущий по ветру. Туман, вода, слишком плотная и слишком теплая, быстро текущая — невозможно сопротивляться. Морская волна, шторм.
Себя… себя и так было мало, но тут словно оглох и ослеп, утратил и осязание, и обоняние. И, хуже всего — возможность понимать, сопоставлять и угадывать. Нужно было проснуться, выплыть, вынырнуть… не получалось.
Потом, очень быстро, оказалось, что и не нужно.
Вокруг слишком много, как всегда, как обычно, только ты не захлебываешься, не стараешься удержать голову над водой — плывешь, летишь, дышишь… И не ты. Один утонул бы. Не ты. Мы. Мир как был — большой, быстрый и громкий. Но человека вдвое больше — и теперь все впору. Все так, как надо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});