— Нам нужно заехать к Франсиско и Фаустине и сообщить им о том, что случилось с их капелланом.
— Я с тобой согласен, Мария Эмилия. Подожди меня в карете. Прежде чем мы отсюда уедем, мне нужно дать своим людям кое-какие распоряжения.
Мария Эмилия поднялась по склону, на вершине которого стояла их карета, и, сев в нее, закрыла глаза и стала размышлять о происшедшем событии. И вдруг она вспомнила о насильственной смерти своего приемного сына Браулио и об охватившей ее тогда жажде мести.
Да, она очень хорошо помнила, что, лежа в своей постели, она тогда изо дня в день мечтала только об одном — уничтожить тех, кто убил Браулио. В своем воображении она подвергала этих людей ужасным мукам, наслаждаясь их агонией, радуясь их страданиям. В те бесконечно долгие дни она очень сожалела о том, что все это происходит лишь в ее воображении и что она так и не сможет насладиться местью в реальной жизни.
Не прошло и пяти минут, как появился Хоакин. Он сразу же приказал кучеру отвезти их в резиденцию графа и графини де Бенавенте.
Мария Эмилия была по-прежнему погружена в размышления. На вопрос Хоакина, о чем она думает, она ответила загадочной улыбкой.
— Что для тебя значит месть?
Тревелес, удивившись ее вопросу, решил, что на нее произвело уж слишком сильное впечатление увиденное.
— Злонамеренная реакция на причиненную боль?
— Не отвечай вопросом на вопрос. Ты и в самом деле думаешь, что месть заключается только в этом?
— Думаю, что да. А что по этому поводу скажешь ты?
— Что месть — это самая специфическая из всех форм энергии, какие только способен выработать человек, — и самая опасная. Поскольку мне довелось испытать жажду мести после гибели Браулио, я могу тебя заверить, что это чувство способно полностью завладеть человеком. А еще этим чувством мы, люди, оправдываем свои самые жестокие поступки. Жажда мести — это чувство, противоположное любви. Оба эти чувства обладают одинаковой силой и интенсивностью, однако имеют совершенно разные первичные мотивы. Я пришла к выводу, что за местью кроется наивысшее проявление зла, а за любовью — добра.
— Я слушаю твои рассуждения, но пока не понимаю, к чему ты ведешь. — Хоакин тщетно пытался вникнуть в смысл слов Марии Эмилии.
— Мне кажется, что существует некая опасная связь. Желание своими собственными руками убить тех, кто оборвал жизнь моего сына и сделал несчастной мою жизнь, было таким сильным, что я не осуществила его на практике только потому, что мне не представилась такая возможность.
— Эти чувства в подобных случаях испытывают многие люди. Гнев, вызванный безнаказанностью чужой жестокости… Горькое осознание того, что уже нельзя ничего исправить, потому что время вспять не повернешь…
— Именно так, Хоакин, но тут кроется и кое-что еще. Вместе с жаждой мести в тебя вселяется зло, которое полностью тобой овладевает. Ты становишься для него формой — и главным смыслом — его существования. Зло появилось в этом мире в результате неповиновения воле Господа — как месть за изгнание из рая. Именно так об этом говорится в Святом Писании. Мне кажется, что если зло и обладает какой-то вещественной формой, то это именно тот человек, которого охватывают подобные чувства. Зло — вот главный виновник ужасной энергии, о которой я говорила. Эта энергия захватывает человека и подавляет его волю.
Мария Эмилия посмотрела на Хоакина, и взгляд у нее был печальным и выразительным.
— Именно это со мной тогда и происходило. Я потеряла контроль над собой. Зло затмило мой рассудок, и я не могла найти в своем сердце ни одного возвышенного чувства, потому что зло не позволяло мне этого сделать.
— То есть ты хочешь сказать, что все эти преступления были совершены людьми, в которых вселился дьявол? И ты тем самым пытаешься в какой-то степени оправдать их зверства?
— Ты лишь отчасти понял то, о чем я говорила. — Она взяла его руки и приложила их к своим щекам, словно это могло помочь Хоакину понять ее. — Нам уже известна главная причина, по которой совершались эти убийства, — месть. Масоны убивали тех, кого считали виновными в уничтожении их общества. И доказательством извращенности их сознания и подчинения его дьяволу являлось то, что они использовали различные сатанинские символы. Но это уже в прошлом. Теперь же наша проблема заключается в том, что мы не знаем, кто стоит за двумя последними преступлениями — или, лучше сказать, у кого могло возникнуть настолько сильное желание отомстить, что он решился на подобные преступления.
— Ну, тогда мое предположение о существовании второй группы масонов является вполне разумным.
— Ты, возможно, подумаешь, что я сошла с ума, но мне кажется, что масоны тут ни при чем. Я только что догадалась, кто мог совершить эти два преступления, и, поверь мне, я очень хотела бы, чтобы мое предположение оказалось ошибочным… — Мария Эмилия обняла Хоакина, как будто остро нуждалась в его поддержке и защите.
— И кто же это?
— Беатрис… — Она испуганно посмотрела на Хоакина, как будто сама ужаснулась этому предположению.
— Мне кажется, что ты себя не совсем хорошо чувствуешь. Видимо, на тебя очень сильно повлияло то, что ты сегодня увидела… — Он нежно погладил ее по щеке.
— Нет, это не так. Несмотря на весь этот ужас, я себя вполне нормально чувствую. А ты подумай сам. Разве не ты мне только что сказал, что месть — это злонамеренная реакция на причиненную боль? — Она немного помолчала. — Несчастья, которые пережила Беатрис за свою короткую жизнь, были настолько ужасными, что вполне могли таким образом трансформировать ее сознание. Помнишь, как она отреагировала на смерть своего мужа? Она не только не горевала, а едва ли не радовалась. Тебе никогда не приходило в голову, что она могла быть причастной к его смерти? А у меня были такие подозрения, но я по понятным причинам их скрыла. Ну что, тебе мое предположение все еще кажется неправдоподобным?
— Может, ты и права. Трагическая гибель ее родителей вполне могла негативно отразиться на ее рассудке.
— В одиннадцать лет стать свидетельницей смерти своих родителей!
— То же самое произошло и с Браулио… — задумчиво сказал Хоакин.
— С моим Браулио… — На глазах у Марии Эмилии выступили слезы. — А еще Беатрис потеряла ребенка… Что может быть более тяжким в этой жизни, Хоакин?
— Я согласен, что ее жизнь была трагической, но чтобы она из-за этого превратилась в убийцу…
— А разве не отец Парехас написал донос на ее отца?
— Да, об этом мы уже говорили.
— И разве не иезуит Кастро присутствовал при аресте ее отца?