Читать интересную книгу Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман

ЦК хотел так проводить внутрипартийную «рабочую демократизацию», чтобы партии были предоставлены широкие права единодушно голосовать за ЦК, а всякого, кто его критикует, можно было бы подвести под ленинские санкции из резолюции «о единстве партии». X съезда. Троцкий и «46» выступали против этого. Троцкий процитировал на XIII съезде как раз то место из резолюции 5 декабря, где сказано, что «только постояннная живая идейная жизнь может сохранить партию, какой она сложилась до и во время революции, с постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов. Только эти методы работы способны дать действительные гарантии того, чтобы эпизодические разногласия не превращались во фракционные группировки… Для предотвращения этого требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности…» (там же, стр. 152).

Закончив цитату, Троцкий сказал: «Это — составная часть той же резолюции ЦК, и я думаю, что мы не имеем ни прав, ни оснований выкидывать ее ни из нашей памяти, ни из истории партии» (там же).

Но ЦК все это выкинул из памяти и из истории, тем более, что, судя по стилю текста, автором этой резолюции был сам Троцкий, что, впрочем, впоследствии Сталин подтвердил, констатировав, что ЦК, несмотря и вопреки решению 5 декабря, рассматривает любую критику против ЦК как «мелкобуржуазный уклон» (оценка позиции Троцкого и «46-ти» на XIII конференции). Троцкий закончил эту часть речи указанием на то, что подобная политика ЦК вызывает у него «большие сомнения и величайшие опасения».

На требование Зиновьева, чтобы Троцкий вышел на трибуну и сказал, что в происходящей дискуссии права была партия («тройка»), а он ошибался, Троцкий ответил: «Никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права, потому что она есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его основных задач. Ничего нет легче, как сказать: вся критика, все заявления, предупреждения и протесты, — все это было сплошной ошибкой. Я, товарищи, однако этого сказать не могу, потому что этого не думаю. Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала… Правда или неправда в отдельные моменты, но это моя партия… Если я здесь, по мнению иных товарищей, напрасно рисовал те или другие опасности, то я, со своей стороны, считаю, что я выполняю только долг члена партии… Не только у отдельного члена партии, но даже у самой партии могут быть отдельные ошибки, таковы, например, отдельные решения последней конференции» (там же, стр. 158–159).

Троцкий решительно опроверг утверждения «тройки», что он был против фракций, но за право группировок. Он сказал, что и то, и другое одно и то же. Только ЦК должен вести такую политику, которая не дает повода для фракций и групп. Троцкий закончил речь словами: «И если партия выносит решение, которое тот или другой из нас считает решением несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия и я несу ответственность за последствия ее решения до конца» (там же, стр. 159).

Мы так подробно цитировали Троцкого, чтобы показать, как неуязвима была его позиция с точки зрения ленинской ортодоксии, как трудно было его соперникам разоблачать «троцкизм», и это все было причиной тому, что партаппарат боролся не против того, что Троцкий говорит, а против того, что он ему сам приписывает. Приписывала же ему «тройка» не желание бороться с бюрократизацией партии, а намерение, по словам Каменева, «попытаться сделать в партии революцию» (там же, стр. 202). Даже авторитетные заявления и опровержения всего этого Троцким перед всем съездом, перед всей партией «тройка» не принимает и не признает. Вот один пример о «фракциях» и «группах». Каменев острил по этому поводу: «т. Троцкий заявил, что он не признавал и не признает свободы группировок, ибо группировки есть другое название для фракции. Вот уж где у места повторить пословицу: дорого яичко к Христову дню! Если бы нам, москвичам, и мне лично эту формулировку Троцкий дал или опубликовал в ноябре месяце, сколько бы мы с т. Преображенским сохранили усилий и энергии» (там же, стр. 208).

Но Сталин в заключительном слове продолжал настаивать, что Троцкий был за группировки и что якобы поэтому в резолюции 5 декабря «ограничились ссылкой на резолюцию X съезда, которую тогда тов. Троцкий, по-видимому, не читал, ибо там говорится не только о запрещении фракций, но и о запрещении группировок» (там же, стр. 231).

Для такого одаренного комбинатора, как Сталин, утверждение, что «тройка» обманула Троцкого, пользуясь его невежеством в партийной политике, надо признать трюком совершенно неубедительным. Впрочем, вся цепь доказательств о мнимом вероломстве Троцкого и троцкистов и состояла из таких трюков, которые по мере приближения критического пункта борьбы за власть принимали характер и масштаб гигантской партийной дрейфусиады.

Последовавшие за выступлением Троцкого выступления на съезде «большевиков-пролетариев» показали, что «тройка» основательно подготовила XIII съезд как антитроцкистский съезд, безотносительно к тому, что сам Троцкий будет говорить на этом съезде.

Один из таких «пролетариев» из провинции, Угланов, назвав себя одним из «неграмотных, руководящих губернией», повторил слова Сталина, что Троцкий не знает партии, что «партия живет не в 1917, не в 1919 г… партия находится не в приготовительном классе… партия не так, как в 1918–1919 году управляет государством» (стр. 160), иначе говоря, «тройка» лучше управляет государством, чем управляли Ленин с Троцким (благодарная «тройка» через месяц-два назначила «неграмотного» Угланова первым секретарем Московского комитета партии вместо грамотного, но колеблющегося Зеленского).

Другой делегат-«пролетарий» Иванов говорил, что «вопрос о старых и молодых т. Троцкий, действительно, очень ловко обошел, но для нас, пролетариев, не искушенных в этих высоких материях, все же очень ясно… что т. Троцкий "загнул" и очень основательно» (там же, стр. 168).

Третий делегат-«пролетарий» Захаров сказал, что как раз у эсеров была такая демократия, о которой говорит Троцкий и из-за этой демократии партия эсеров погибла, поэтому «я бы хотел, чтобы т. Троцкий вышел и признался» (там же, стр. 171).

Вот на таком политическом уровне «пролетарии» спорили с Троцким. Крупская, вдова Ленина, решила указать делегатам на вредность искусственного раздувания разногласий. Она заявила, что Зиновьев неправильно формулировал вопрос, когда потребовал от Троцкого «скажи с трибуны, что ты не прав». Крупская сказала:

«Психологически это невозможно… Достаточно заявления оппозиции о желании совместной работы, а оно было в том, что говорил т. Троцкий…» (там же, стр. 225).

Крупская выразила свое явное неудовольствие искусственным обострением вопроса об оппозиции. Она сказала: «Не следовало, бы тут дублировать ту дискуссию, которая была… (это) вносит излишнюю остроту в отношениях между бывшей оппозицией и между ядром партии» (стр. 225).

Крупская явно не понимала, что для «ядра партии» оппозиция вовсе не была «бывшей», пока Троцкий политически не похоронен. В своих заключительных словах Зиновьев и Сталин дали это понять даже Крупской. Зиновьев, отвечая Крупской, сказал, что мы (ЦК) так поставили вопрос перед Троцким и его сторонниками «не из-за эстетического удовольствия от поражения врага… Мы хотели, чтобы они сделали это заявление, чтобы успокоить съезд, чтобы товарищи, разъехавшиеся на места, могли сказать: кончено, перестали бузить… Я вас спрашиваю, успокоили ли вас их заявления? (С мест: «Нет, нет!»). Удовлетворили ли они вас? (С мест: «Нет, нет!»). Что вы должны будете сказать, докладывая на местах о съезде? Не должны ли вы будете сказать, что они сызнова начинают старую историю… Вопросы, касающиеся основ большевизма, мы предать забвению не можем» (там же, стр. 256–257).