Разогнавшись и прыгнув слишком сильно, можно не успеть среагировать на последнем отрезке пути. Стабилизации в полёте нет, тебя может кувыркать, чем и воспользуется физика, шмякнув твою тушку об что-нибудь неудобным углом.
– Тебя подкинуть? – осведомился Максимыч.
– Спасибо. В другой раз.
Примериться раз. Другой. Третий. Учесть витающие в невесомости обломки конструкций ангара и ошмётки разбитых глайдеров. Убедиться, что ни одна собака шершавая не собирается пересечь мою траекторию: столкнуться с острыми кромками выдранного металла не улыбается от слова «нисколько». Ну, с Богом…!
Толчок минимальный. Настолько, чтоб просто оторваться от «прыгуна» и в режиме бумажной снежинки полететь через этот долбанный полтинник метров, где и ступить негде. «Прыгун» висит в невесомости, принайтованный тросом к переборке; я лечу в невесомости, застрахованный верёвкой; Максимыч курит бамбук в невесомости, страхуя меня на «прыгуне»… идиллия, ёптыть!
«По-пластунски быстрей бы дошёл…», – подумалось мне, когда я ещё даже половину пути не преодолел.
Тут ещё был риск натянуть верёвку: «Ёкай» выразил сомнение, что её длины хватит для наших нужд. Рывок верёвки на натяжение в лучшем случае неприятно дёрнет меня, но всё равно траектория изменится непредсказуемо. Это же не стоп-кран, который заставит тебя замереть там, где сработал. Точек опоры же нет. А так… даже, если конец окажется слишком коротким и фал натянется раньше времени, Максимыч просто подтянет меня и будет вторая попытка. Или не будет. Смотря, как натянется… В смысле, фал, а не Максимыч…
Вот и конечная остановка. Длины верёвки хватило: я как раз медленно проплывал вдоль переборки, откуда торчала непонятно как вонзившаяся ферма. Трёхгранная балка без видимых опасно заострённых кромок послужила идеальным дном, об которое можно заякориться. Аккуратно, подплывая к ней, ухватился руками и погасит об неё свой импульс. Слегка подтянуться, перехватиться, притянуть себя к ней, обхватить ногами. Чисто ради интереса попробовать активировать магнитные захваты на ботинках. Ну, да, конечно, пошёл я на хер… цветной металл. Хер тебе военно-морской, а не магнитные свойства. Ну и ладно. Так обойдёмся.
Сбросил с себя легко накинутую петлю и принайтовал конец фала к балке. Последняя с виду застряла в переборке надёжно, хрен выдернешь. Только если специально целью задаться. Интересно, на какую глубину она в ней сидит…?
– Я на месте, – доложил Максимычу. – «Прыгун» без присмотра оставим?
– А кто его тут угонит в полном вакууме? – усмехнулся «Ёкай». – Некроморфы? Не переживай, я программу самоуничтожения поставил. Без пароля никто никуда не улетит.
Предусмотрительно.
Электрику понадобилось куда меньше времени на преодоление пути, чем мне. Тот просто обхватил рукой фал, как страховочный леер, оттолкнулся от «прыгуна» и полетел в мою сторону, страхуясь об верёвку на всякий случай. Не прошло и минуты, как я уже помогал напарнику гасить импульс.
– Не люблю невесомость, – в динамике раздался голос соратника. – Вестибулярный аппарат хочет выйти в окно два раза и три из них разбиться насмерть.
– Нелегка доля технарская, – хмыкнул я в ответ. – Только потому, что ты знаешь чуть больше остальных, на тебя могут возложить все задачи мира.
– Хер на тебя могут возложить, а не задачи мира, – буркнул электрик. – Совсем технарей за людей не считают. Будто мы киборги какие. И в космос должны уметь выходить, и инопланетные технологии щёлкать вместо орешков, и руками делать непосильное для станков.
– Точно, – усмехнулся, припоминая наши послужные списки. – И на Даккаре с пулемётом крыть вместо штатной подгруппы усиления, и на «прыгуне» челночить по всей Солнечной системе, и на другом конце Вселенной людей спасать.
– Точнее, гробить, – выдохнул изливший душу «Ёкай», возвращаясь в рабочий режим.
Электрик посмотрел на детектор признаков жизни, что заблаговременно (видимо, ещё на планете) разместил у себя на предплечье.
– Прибор показывает, что в радиусе ста метров мы единственные живые существа. Жёстко вы их, конечно, раздолбали…
– Не спеши радоваться, – вздохнул уже я. – Не факт, что «люсики» решили «задвухсотиться». Тут звёздные врата должны быть на борту. Есть шанс, что куда-нибудь ушли сквозь них.
Путь из ангара в основной объём корабля нам преградили ворота шлюза, ныне находящиеся в закрытом положении. Видимо, экипаж флагмана вёл борьбу за живучесть борта. Обычно, на судах гоа`улдов в закрытых воротах шлюза нет необходимости: давление атмосферы в ангаре удерживает силовое поле, проницаемое для движения глайдеров в обе стороны. Если шлюз закрыт, значит, с разницей давлений невозможно справиться иными средствами.
С шлюзом долго воевать не пришлось. Корабль разбит, но какая-то толика энергии в аварийных аккумуляторах всё ещё осталась. Сумели пройти внутрь, не прибегая к помощи тяжёлой артиллерии наподобие болгарок и плазморезов.
Дальнейший час – это перемещение от разбитого ангара до грузового створа. И если в условиях известного проекта корабля или наличия хоть какой-то опоры это дело плёвое, то исследовать абсолютно незнакомый проект и при этом опасаться возможно оставленных ловушек, типа мин или растяжек – задача абсолютно иного порядка.
Весь путь от ангара до грузового створа – это наша игра с электриком в аркадный мячик. Где мячиками были мы. Отталкиваясь от одной переборки, летели до другой с тем, чтобы шмякнуться об неё, отрикошетив в непредсказуемом направлении, попытаться зацепиться хоть за что-то, и повторить процесс.
И всё было бы ничего, если бы не парочка «но».
Перовое – сие непотребство происходило в условиях никуда не девшегося дыма. Обстрел «Авроры» вызвал множественные вторичные взрывы на борту, сопровождающие поражения от снарядов. Видимость существенно снижена из-за задымления, а прожекторы на шлемах скафандров ни хрена не помогают.
Второе – оное же непотребство происходило в условиях окружения десятками тел. Их мы находили в преизбыточном количестве в каждом коридоре, каждом ходке и каждом отсеке. Каждому пульс не измеряли, но детектор признаков жизни на руке у Максимыча сообщал об отсутствии выживших.
– Надеюсь, не оживут, – пробормотал я. – Не то порвут на сотни маленьких слесарят…
– Не оживут, – спокойно отозвался электрик. – На борту ледник. Атмосфера замёрзла. Почти минус пятьдесят по Цельсию. Состав воздуха тоже неприятен. Кислорода почти не осталось. Его весь заместил угарный газ. В таких условиях выжить нереально.
– Давление атмосферы есть?
– Меньше допустимого, – оповестил соратник. – Без скафандров какое-то время протянуть можно, но ниже «единицы».
Значит, где-то была масштабная утечка воздуха с борта корабля. К счастью, купированная. В противном случае мы бы ступили на безвоздушные останки флагмана.
Врата нашлись там, где и сказал полковник Мигунов: в грузовом створе. Их подвесили под сводом огромного помещения на специально обученных для этого захватах. Рядом, чуть поодаль, было установлено наборное устройство. Дизайн обоих характерен для Млечного Пути. Из мощного распределительного шкафа выходили толстые жгуты силовых кабелей, подключённых к вратам и устройству набора адреса.
Короткое наблюдение. Атмосфера в грузовом створе также была насыщена большим количеством дыма, но видимые невооружённым взглядом конструкции не пострадали. Или возгорание было скрытым, или просто натянуло сюда местной вентиляцией.
Максимыч задумчиво оглядел картину своим взглядом электрика.
– Полагаю, бессмысленно спрашивать, можем ли мы очистить атмосферу и нагреть воздух? Жизнеобеспечение легло ещё до нашего прибытия.
– Задолго до нашего прибытия, – уточнил я. – Если даже полнокровный экипаж не справился с ним, то нам двоим и подавно ловить нечего.
Минус полтинник по Цельсию. Мы в сравнительной близости от достаточно горячей звезды. За бортом едва ли наберётся минус сто. С атаки на эскадру не прошло и недели. Корабль так остыл? Однозначно, у него были масштабные проблемы ещё до того, как мы его впервые обнаружили. Так быстро это корыто выстыть не могло.