Читать интересную книгу Странник (Любовь и доблесть) - Петр Катериничев

Так всегда было. Так всегда и будет. Подумай, где ты хочешь ехать.

– Из пункта "А" в пункт "Б".

– Именно. Только поставив себе четкую цель, можно к ней прийти. Все остальное – демагогия. Ты видел? – спросил он Данилова, кивнув на угасший экран монитора.

– Масштабно. И убийственно.

– Вот именно! Они послали Сереньку Корнилова за этим. Что он такое? Ничто!

Головин подошел, выдвинул ящик стола, взял отвертку, грубо ковырнул полусгоревший компьютер раз, другой, третий, извлек жесткий диск, положил на пол и двумя точными ударами рукояти превратил в груду металла.

– Рухлядь. – Головин улыбнулся самодовольно, постучал себя по лбу:

– Все, что мне нужно, здесь. И им придется с этим считаться. Согласен?

Данилов скроил на лице ироничное безразличие.

– Ум, целеустремленность и отвага – вот что их заставит. Я знаю, чего я хочу, и добьюсь этого. Ты знаешь, чего хочешь ты?

– Счастья.

– Как у Пушкина? «В мире счастья нет, а есть покой и воля...» Покой и воля. Покой – это для мудрых, познавших, постигших. Это – личное понимание Бога, когда стесненная миром душа находит отдых в убогом скиту, отрешившись от мирских соблазнов, отвергнув мирскую лесть и власть, и радость ее безмерна и бесконечна... А воля на Руси – это и высшая свобода, и высшее проявление силы.

Вот воля мне и нужна. И не бывает она в ладу с покоем. А счастье... Когда-то я думал, что оно есть. Может быть, кто-то и сейчас счастлив... Но не я. Как сказал другой поэт: «Увы, он счастия не ищет и не от счастия бежит».

– Все мы идем из дома домой.

– Да? Может быть, – безразлично отозвался Головин.

Данилов замолчал. Да и что он мог сказать? Каждый человек всю жизнь ударяется об один и тот же камень. Мир, сложившийся в его душе, подкрепленный опытом того мира, в котором он постоянно вращается, кажется ему универсальным для всех, именно кажется, а не осознается. Человеку представляется, что он действует вопреки всем канонам и установлениям, что еще рывок – и он будет наверху, потому что нашел правильный алгоритм... Но вот – камень срывается почти с вершины и летит к подножию «покоренной» горы, погребая под собою покорителя.

Данилов знал примеры. Все, что логично и стройно в политике или бизнесе – баланс, временные союзы, интриги, компромиссы, – на войне называется предательством и является губительным. Корнилов полагает, что с финансовым ареопагом он в состоянии игры, торга, но для них это – состояние войны.

В мире финансовых схем, как и в мире вообще, просчитать можно все, кроме людской души: люди мнительны, ретроградны, недоверчивы, порочны, алчны. А тем, кто ведает финансовыми схемами мира, более всего нужна незыблемость; они живут будто вне мира и не для него, на тех этажах существования, но не жизни, где царят спокойствие и стабильность. Все пророки и гении, даже финансовые, располагаются куда ниже И могут вести свои игры только с высочайшего соизволения. Поэтому Головин обречен: он отважен в своей гордыне, но перешел черту; никто не станет делать ему предложение, которое нельзя отклонить.

Решение уже принято.

– Если вас решили убить, Александр Петрович, вас убьют. Вам нужно скрыться. Исчезнуть. Навсегда.

Рот Головина скривился брезгливо.

– Когда я хочу услышать чье-то мнение, я его спрашиваю. И – оплачиваю в соответствии с рангом и компетенцией, – отчеканил он. – Меня не интересует твое мнение, солдат. Как не интересует мнение моего шофера о том, куда я еду. Ему платят за то, чтобы следил за дорогой. – Уголки губ чуть приподнялись, изображая улыбку. – Если мне понадобится купить пистолет, может быть, я обращусь к тебе. Но скорее, поступлю проще и эффективнее: куплю роту таких вот солдат, и они будут стрелять туда, куда им укажут.

Головин развернулся, направляясь к выходу. Один из его подчиненных держал на руках сонную Дашу. Олег встал, попытался подойти, но двое людей Головина преградили путь; взгляды их были пусты и спокойны.

– Роман или повесть о Даше забудь, – вполголоса произнес Головин. – Для тебя она – Дарья Александровна Головина. Вы незнакомы. И это – не обсуждается.

Это первое. И второе. – Он заглянул в комнату-кабинет, вернулся с выдернутым ящиком письменного стола. Вытряхнул семь плотных пачек на столешницу, четыре забрал и рассовал по карманам, оставшиеся три бросил поверх серой папки с «делом» Данилова. – Тридцать штук. За службу. – Ухмыльнулся почти игриво:

– Неплохо за пару дней, а? Можешь остаться здесь, покутить. Бар в твоем распоряжении. Мало – закажи еще. Вызови девок. Ты хорошо поработал, солдат.

Отдыхай.

Данилов сидел уткнувшись взглядом в столешницу. Он хотел что-то сказать или даже сделать, но горький, как наждак, комок застрял в горле и мешал дышать.

– Что? Ошалел от счастья? Ну вот, а ты говорил – его не бывает.

Щелкнул входной замок.

Олег прошел в комнату и обессиленно упал на кушетку и прижался лицом к подушке. Она пахла Дашей. Так он лежал, наверное, с час. Потом встал, подошел к двери. Специалисты, что сняли дверь быстро и беззвучно, уже все установили на место. Дверь была заперта.

Вялое отупение овладело всем его существом. Он открыл бар, набрал разнокалиберных бутылок, сколько мог унести, вошел на кухню, сел за стол. Налил стакан чем-то до краев и выпил одним махом, не чувствуя ни запаха, ни вкуса.

Следом – другой.

Открыл картонное «дело», выдрал все листки, опустил в эмалированную кастрюлю, полил сверху спиртным... Прикурил, бросил горящую спичку. Листы занялись сразу, а Олег бездумно смотрел, как они сгорают. В голове крутилась и крутилась какая-то мелодия, но он все никак не мог ухватить ее, пока не пропел в голос:

Близится эра светлых годов – Клич пионера: «Всегда будь готов!»

Данилов поперхнулся дымом, закашлялся, налил еще стакан и снова выпил до дна. По телу разлилось усталое безразличное умиротворение.

Взгляд Олега упал на деньги. Он выудил из пачки сотенную, намочил в коньяке, прилепил себе на лоб, покачиваясь, прошел в комнату, кое-как набрал номер телефона. Ответили после третьего гудка.

– Сашка? Ты жив?

– Жив. Но пьян.

– Я тоже. Ты всегда готов?

– Всегда.

– И я всегда. Споем?

– Споем.

Будь готов всегда во всем, Будь готов ты и ночью и днем – Чем смелее идем к нашей цели, Тем скорее к победе придем, – прохрипели они нестройно в два голоса.

– Что ты хотел мне сказать, Данилов?

– Мир не изменился.

Олег опустился на кушетку, прилег, свернулся клубочком. Лежал и смотрел в одну точку. Ему было душно. «Значит, есть душа», – вспомнил он. И еще он вспомнил... Только любовь способна пробудить душу и научить ее летать.

Соленый комок в горле набух и растаял. Лицо почему-то стало мокрым, и спина вздрагивала, словно от ледяного ветра... А потом он понял, что спит. Это океан, безбрежный и непостижимый, вздымает вокруг тяжелые зеленые валы, лунно светящиеся на гребнях, и обдает лицо солоноватыми брызгами.

Глава 99

Равнина была наполнена мутной мглистой дымкой; она вся была укрыта ею так, что нельзя было понять ни ее начала, ни ее конца. Небо не сливалось здесь с горизонтом, а тоже пропадало в этой дымке, и порой казалось, что его и нет вовсе.

Седобородый человек, закутанный в длинную одежду, сидел перед ветхим деревянным столиком на маленькой резной скамейке. Лицо его было коричнево и изборождено морщинами, а узловатые пальцы то и дело перебирали несколько истертых медяков.

– Плохи сегодня твои дела, меняла? – спросил странник. Он был молод и статен, но лицо его было сумрачно: под стать окутавшей все мгле.

– Дела не бывают хороши или плохи. Они идут своим чередом, как светила на небе и люди на земле. Ты ко мне, странник?

– Нет. Я сам по себе. Но сегодня я готов тебе кое-что предложить.

– Что ты можешь предложить? У тебя ничего нет. Даже дома.

– У меня есть ум и воля.

– Хороший товар. Но ты знаешь... Мне бы лучше...

– Нет. Это я продавать не буду.

– Зачем тебе это эфемерное тело? Душа то ли есть, то ли ее нет, никто не знает.

– Раз ты это покупаешь, значит, она есть.

– Пусть так. Я и цену дам хорошую. И от тебя не убудет. Людям ведь она, если разобраться, ни к чему. Вот здоровое сердце, печень, мужская сила, женское обаяние... А что душа? Звук пустой. – Меняла помолчал, позванивая медью, добавил вкрадчиво:

– И за эту безделицу ты получишь все, что пожелаешь.

– Зачем мертвому все? – ответил странник. Меняла помялся, поднял удивленно брови:

– Мертвому? Ты будешь жить.

– В странствиях я изучил древний язык. На нем «душа» и «жизнь» – единое слово.

Меняла поблудил глазами, предложил как бы нехотя:

– Ты меня поставил в трудное положение, странник. Я обязан что-то купить у тебя: таков порядок. Если хочешь – я куплю совесть. За пару медяков. Поверь, она ничего не стоит, и спроса на нее никакого. Многие даже забыли, что это такое, и у себя держать – накладно. Просто хочу тебе помочь. Да и для почина...