Чтобы понять, что может за этим скрываться, и заглянуть за кулисы нашего цирка, можно попробовать воспользоваться... все теми же источниками. Теми самыми «биографиями» и «мемуарами», которые и сформировали в 90-е известный миф — произведения Хаттона, Фристоуна, Эванса-Миннса, Лесли-Энн Джонс, Рика Ская... Этих базовых книг — менее десятка. Все остальное — бесконечное переписывание и повторение источников, лишь изредка разбавляемое новыми байками от старых и новых «авторитетов».
И все эти источники с небольшим расхождением в деталях воспроизводят одну и ту же, как мы уже знаем, фальшивую версию, описывают фальшивые события от имени фальшивых «свидетелей», занимаются все той же мистификацией. Напрашивается вывод, что у всех этих книг — один источник. Это не значит, что их лично написал один и тот же человек (или группа авторов). Но это значит с очень высокой долей вероятности, что у этих марионеток — один кукловод.
И в первую очередь рекомендую обратить внимание на мемуары Фристоуна. Только попробовать посмотреть на эту книгу другим взглядом.
Не как на достоверные мемуары близкого друга. И не как на недостоверные мемуары далекого проходимца.
А как на часть Игры.
Мемуары Фристоуна наиболее интересны по нескольким причинам. Прежде всего именно эту книгу на официальном уровне настойчиво называют самой лучшей и самой достоверной книгой о Фредди Меркьюри, написанной «человеком, который знал его лучше всех». Подобная рекомендация сама по себе заслуживает особенно внимательного рассмотрения источника.
Важно и то, что именно «мемуары Фристоуна» наиболее близки к пародийному постмодернистскому роману. Любопытно и резкое расхождение между визуальным образом Питера Фристоуна, его официальной биографией и текстом мемуаров.
Или, если точнее, мемуаров, написанных от имени человека, называющего себя Питером Фристоуном.
Его официальная биография противоречит сама себе и вызывает вопросы. Фристоун описывает себя как выходца из состоятельной семьи среднего класса. Отец — владелец гостиницы и собственной компании, учеба в хорошей школе, планы на будущее, первые писательские и музыкальные опыты...
Тем более непонятно, что потом случилось с человеком, почему он всю жизнь перебивался исключительно неквалифицированной работой продавца, костюмера, мальчика на телефоне, мальчика на посылках, медбрата, упаковщика сувениров, а вершиной его карьеры стала должность ассистента и домашней прислуги у богатого человека?
Можно, конечно, с натяжкой предположить, что бедняга умственно отсталый, потому ни на что иное и не сгодился. По крайней мере с внешностью Фристоуна это предположение совпадает.
Если бы не текст книги.
Который при всей откровенной абсурдности написан совсем не придурком. И не слугой низкого ранга. Не мальчиком с обочины. И даже не мальчиком из среднего класса.
Достаточно чуть внимательнее читать «скучные» эпизоды хозяйственной деятельности Фристоуна (особенно поймут меня женщины), чтобы понять: автор книги в жизни не держал в руках веника и тряпки, не подходил к плите, да и об устройстве тостера имеет самое общее представление. Этот человек никогда и никому не готовил и не убирал. Причем он и не стремился написать достоверный роман от имени слуги. Это всего лишь игра. Тонкая, по-своему остроумная, постмодернистская игра автора с читателем.
Настоящий слуга знаменитости, как бы он ни завирался и каким бы «близким другом покойного» себя ни объявлял, все же понимает дистанцию между ним и недоступным для него миром своего хозяина. Фристоун даже не пытается изобразить пиетет и эту самую дистанцию. У читателей давно вызывала недоумение та необъяснимая развязность, с которой Фристоун говорит не только о Меркьюри и его коллегах, но и об элите британского общества — об известных музыкантах, артистах, спортсменах, политиках, аристократах и даже... о членах королевской семьи.
«...Элтон Джон продолжает гастролировать. Теперь он у нас рыцарь».
«...Рассел Малкахи вырос, теперь кинорежиссер».
«...Фред Мандел. Вот уж не пташка».
«...Брайан Мэй все никак не может избавиться от пристрастия к звукозаписи».
«...Баронесса Франческа фон Тиссен поднялась еще выше, стала эрц-герцогиней. Так же прекрасна, как всегда».
«...Лорд Сноудон (фотограф и бывший муж принцессы Маргарет. — Авт.). Сейчас вылетит птичка!»
На протяжении всей книги Фристоун говорит об элите, глядя не «снизу вверх» и даже не как равный, а «сверху вниз». Как человек, занимающий более высокое положение в обществе.
Можно, конечно, заподозрить, что у него с годами развилась мания величия, и бедняга искренне вообразил, что люди, которым он мыл посуду и подносил бутерброды, ему ровня. Если бы этим отношением вся странность Фристоуна ограничилась...
Однако из-за строк этой книги постоянно выглядывает совсем другой человек. Как только автор перестает валять дурака в стиле «передо мной были три картины, одна темная, а вторую я не разглядел, потому что третья завладела моим вниманием» (цитата), перед нами предстает Некто с иным, чем вышеупомянутый придурок-чернорабочий, уровнем образования, кругозором, словарным запасом. Он играючи вставляет в свои фразы французские, немецкие и итальянские слова — причем не расхожие и известные всем из популярной литературы и туристических путеводителей:
«...сказал он sotto voce[1] с нехорошей ухмылкой». (107)
«Приветствовать олимпийский флаг также пришли Хосе Каррерас (это было его первое выступление после лечения от лейкемии), Дионна Уорвик, Эдди Грант, Рудольф Нуриев, Spandau Ballet und viel andere[2]». (174)
«Их всегда завершал какой-нибудь шедевр кондитерского искусства, который только могла придумать наша фантазия, воплощаемая в жизнь в том числе такимиpatissieres[3], как Джейн
Эшер и Ким Браун (в девичестве Озборн), а также сестрой Дианы Моусли, Фионой». (268)
«Эта detente[4] [5] в отношении Фредди к его рекорд-компании была существенным изменением».(284)
«А вообще кормить кошачье miinage5 было одной из наших обязанностей». (320)
«Мы пошли смотреть «Die Unendlicher Geschichte[6]». (Наш слуга помнит немецкое оригинальное название фильма «Бесконечная история». — Авт.)
Он блестяще знает классическую музыку, оперу и балет на уровне, который не мог получить «костюмер из королевской оперы». Он цитирует произведения классической и современной литературы, он играется с чужими текстами, вплетая их в нить собственного повествования и создавая такой тонкий постмодернистский гипертекст, что не всякий филолог уловит, где автор подмигивает Вудхаузу с его умным и ироничным камердинером Дживсом при богатом бездельнике Вустере, где — Диккенсу с мистером Пиквиком и Сэмом Уэллером, где — «Остаткам дня» Кадзуо Исигуро с темой верного дворецкого и подробностями жизни аристократической усадьбы, где — плутовскому роману, дамскому любовному чтиву, мемуарам «близких друзей» звезд... Он говорит о Бетховене так, как молодежь говорит об известных музыкантах за чашкой кофе, — небрежно и уверенно. Он неплохо разбирается в живописи.