Читать интересную книгу Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг - Пелам Вудхаус

Именно это произошло с Китаем и Японией. Именно это кроется за всеми неприятностями с Польским коридором. А поглядите на Индию? Отчего Индия охвачена волнениями? А оттого, что ее обитатели питаются горсточкой риса от случая к случаю. В тот день, когда Махатма Ганди усядется за добрый кус сочного бифштекса да заест его пудингом с вареньем и стилтонским сыром напоследок, вы увидите конец всей этой чепухи с гражданским неповиновением.

А до тех пор нас ждут Беды, Беспорядки… одним словом — Хаос.

Впрочем, все это слишком глубокие проблемы. Вернемся к моему дальнему свойственнику Уилмоту.

В краткой речи, которую произнес врач, прописывая диету, он, как было у него в обыкновении, подробно остановился на духовном подъеме, обычном следствии диеты на апельсиновом соке. Сок одного апельсина, подчеркнул он, не только богат важнейшими витаминами, но также обладает мистическими свойствами, которые укрепляют и расширяют душу. И набросанный им портрет души, растопыривающей локти и выпячивающей грудь, в тот момент заметно смягчил муки, которые испытал Уилмот, выслушав свой приговор.

В конце-то концов, подумал молодой человек, переносить физические страдания изголодавшегося удава тяжко, зато приятно предвкушать свое преображение в современного Франциска Ассизского.

И вот теперь, как мы видели, произошло прямо обратное. Теперь, когда его обязали переделать себя в простой чан или бочонок под апельсиновый сок, Уилмот Муллинер начал поглядывать на своих ближних с омерзением. Его обаятельная улыбка сменилась кривой усмешкой. Ну, а его глаза, недавно такие добрые, пришлись бы в самый раз акуле-людоеду.

Приближение официантки, исполненной намерения убрать со столика его стакан, и открытие, что он сидит один в опустевшей столовой, напомнили Уилмоту о неумолимом беге времени. В два часа он должен был принять участие в совещании по сценариям в кабинете мистера Шнелленхамера — том самом, о котором этот последний упомянул в беседе с мистером Левицки. Уилмот поглядел на часы и увидел, что час настал.

Настроен он был угрюмо-мятежно. О мистере Шнелленхамере он вспомнил с отвращением. В нем крепло убеждение, что он, Уилмот Муллинер, будет знать, что делать, если мистер Шнелленхамер вздумает командовать.

При подобных обстоятельствах тот факт, что мистер Шнелленхамер, не успев до этих пор перекусить из-за многочисленных телефонных звонков, распорядился, чтобы перед ним на стол поставили тарелку с бутербродами, обретает значительную драматичность. Сценарист, которому стала бы известна подноготная происходящего, несомненно, нарек бы эти бутерброды Бутербродами Судьбы.

Мерзопакостную тарелку Уилмот заметил не сразу. В первые минуты его сознание воспринимало только привычное течение совещания по сценариям. Мистер Шнелленхамер критиковал эпизод сценария, стоявшего на повестке дня.

— Этот парень, как я себе представляю, — говорил он, имея в виду героя фильма, — попал в переплет. Увидел, как его жена целует какого-то типа, и, не зная, что на самом-то деле он ее брат, уехал в Африку охотиться на крупную дичь, и вот, значит, этот лев его завалил и примеривается сжевать его физию. Он смотрит в жуткие глаза зверя и понимает, что конец близок. Так вот, Левицки, по-моему, вы ошибаетесь, считая, что тут надо вмонтировать эпизод в кабаре.

— Видение! — объяснил мистер Левицки.

— Видения — это хорошо. В нашем деле, думается, нет человека, который бы так уважал видения, как я. Но всему свое место. А тут самое место появиться морской пехоте Соединенных Штатов Америки. Я прав?

Он сделал паузу и обвел глазами присутствующих, будто хозяйка на званом обеде своих гостей.

Дакалки дакнули. Головы кивателей закачались, как тополя на ветру.

— Само собой, — сказал мистер Шнелленхамер. — Мисс Поттер занесите в протокол.

И с ублаготворенным видом он впился в бутерброд.

Следует учесть, что глава кинокорпорации «Идеало-Зиззбаум» не принадлежал к тем людям, которые способны поглощать бутерброды отвлеченно и, так сказать, втихомолку. Он ел бутерброд откровенно, ничего не утаивая. Для всех глаз и для всех ушей он неопровержимо был человеком, едящим бутерброд. Причем с виртуозностью, со смаком, не оставлявшим места игре в прятки. Его бутерброд колыхался перед ним, будто знамя.

На Уилмота Муллинера это подействовало, как удар грома. Я упомянул, что до этой секунды он не знал, что среди присутствующих имеются бутерброды, и нежданное внезапное чавканье с похрустыванием пронзило его, словно нож.

Поэты с чувством описывали многие значимые, властные звуки… шелест ветра в ветвях, рев валов, разбивающихся о дикий скалистый берег, воркование горлиц на ветвях извечных вязов, а также трели соловья.

Но ничто, ничто не тронет душу так глубоко, как равномерное чавканье бутербродом с говядиной, если чавканью этому внимает человек, четыре дня просуществовавший на соке одного апельсина.

Что до Уилмота Муллинера, то указанное чавканье словно нажало на кнопку и высвободило крывшиеся в нем самые черные силы. В его глазах вспыхнул тигриный блеск, и он выпрямился на стуле, словно проглотив кочергу.

В следующее мгновение присутствующие с изумлением увидели, как он с искаженным лицом взметнулся в воздух.

— Прекратите!

Мистер Шнелленхамер вздрогнул. Челюсть у него отвисла, бутерброд шмякнулся об пол. Он перехватил взгляд мистера Левицки. И челюсть мистера Левицки тоже отвисла.

— Прекратите, кому говорю! — гремел Уилмот. — Немедленно прекратите пожирать бутерброды!

Он умолк, задохнувшись от возбуждения. Мистер Шнелленхамер воздвигся над столом, указуя грозным перстом. Мертвая тишина окутала комнату.

Но тут же эту тишину прорезал пронзительный, резкий, завывающий вопль сирены. И магнат окаменел, слова «вы уволены!» застыли у него на устах. Он знал, что означает этот вопль.

Одна из причин, по которым съемки кинофильмов занесены в список опасных профессий, заключается в том, что для съемок этих непременно требуется темпераментная кинозвезда женского пола. Такая звезда пользуется спросом у публики, а Спрос Публики — это закон. В результате в любой студии имеется по меньшей мере одна одаренная артистка, упоминание имени которой заставляет самых крепких духом трепетать наподобие осинок. В «Идеало-Зиззбаум» это положение занимала Гортензия Бэроуш, Императрица Бешеной Страсти.

Темперамент — обоюдоострая штука. Он обеспечивает прибыль, но, с другой стороны, чреват неистовыми взрывами его носительницы, подобными тем, какими славятся аборигены Малайского полуострова. Каждая картина с участием Гортензии Бэроуш приносила чистый доход в пять миллионов, однако во время съемок этих картин она при малейшей неуступке ее очередному капризу была склонна впадать в амок, не щадя ни возраста, ни пола.

А потому была выработана процедура, довольно схожая с предупреждением о воздушном налете в дни войны. При первом же признаке, что терпение мисс Бэроуш иссякает, включалась сирена, рекомендовавшая всем, кто находился в студии, немедленно проследовать в укрытие. Позднее горнист, протрубив «отбой!», оповещал находившихся в опасной зоне, что звезда расцеловала режиссера и вернулась на съемочную площадку.

Вот эта-то сирена и прервала описанную мной драматичную сцену. На протяжении двух-трех минут после того, как сирена отзвучала, могло помститься, что великолепная дисциплина, гордость «Идеало-Зиззбаум», восторжествовала в очередной раз. Несколько глаз закатились, там и сям раздалось приглушенное аханье, но никто не шелохнулся. Затем снаружи послышался топот бегущих ног, дверь распахнулась, и на пороге возник белый как мел помощник режиссера с располосованным до крови лицом.

— Спасайтесь! — закричал он.

Присутствующие тревожно зашевелились.

— Она движется сюда!

И вновь то же тревожное шевеление. Мистер Шнелленхамер резко постучал по столу:

— Джентльмены! Или вы боитесь безоружной женщины?

Помощник режиссера кашлянул.

— Не совсем безоружной, — поправил он. — У нее меч.

— Меч?

— Она заимствовала его у римского легионера из массовки в «Привет тебе, Цезарь!». Он как будто ей для чего-то понадобился. Прощайте все! — докончил помощник режиссера.

Вспыхнула паника. Первым в бегство обратился юный киватель. В его оправдание следует упомянуть, что в тот раз, когда мисс Бэроуш расстроилась из-за «Пылающих сердец», ему в мякоть ноги вонзилась шляпная булавка. Пренебрегши всеми правилами этикета о порядке старшинства, он безмолвно улетучился в окно. За ним последовали остальные присутствующие, и во мгновение ока комната опустела, если не считать Уилмота, погруженного в задумчивость со скрещенными на груди руками, Мейбл Поттер, скорчившуюся на канцелярском шкафу, и лично мистера Шнелленхамера, которому дородство воспрепятствовало воспользоваться окном, а потому он заполз в оказавшийся поблизости стенной шкаф и тихонько притворил за собой дверцу.