«Нет!» — считали вожди, уверовавшие в мое могущество, другие же лишь качали головами.
Ласана, сидевшая чуть сзади меня, с напряженным вниманием прислушивалась к разговору, не произнося, однако, ни слова. Я повернулся к ней:
— А ты как думаешь?
— Ты должен танцевать! — ответила она не колеблясь.
— Ты думаешь, его душа может причинить мне вред? — удивился я.
— Нет, не может. Его жалкая душа не может сделать ничего плохого Белому Ягуару! — заявила она.
— Тогда зачем же мне танцевать?
— Чтобы… — она запнулась, подыскивая подходящие слова, — чтобы все видели: ты с нами душой и телом.
Среди вождей пронесся шепот одобрения.
— Хорошо! — согласился я и велел Ласане принести мне шкуру ягуара.
Когда она вернулась, я накинул на себя шкуру и подпоясался лианой, чтобы во время танца она не спадала. Голова моя целиком вошла в голову ягуара, и только спереди оставалось небольшое отверстие для глаз и рта. Мне подали прочную розгу, но я потребовал еще одну в левую руку.
— Хорошо, возьми две, — согласился Манаури, добавив: — И помни, чем больнее ты кого-нибудь ударишь, тем для него лучше и почетнее…
Очевидно, танцоры хотели сделать мне как можно «лучше и почетнее», ибо едва я оказался в их кругу и меня узнали по шкуре ягуара и росту, как несколько человек сразу набросились на меня. Я отбивался как мог и кое-кому изрядно всыпал, но досталось и мне. Мое одеяние доходило только до икр, а ниже ноги остались голыми. Мои партнеры быстро обнаружили это слабое место и тут же на него обрушились. Пытаясь хоть как-то уклониться от ударов, я как сумасшедший прыгал во все стороны, не выпадая, однако, из ритма, навязанного нам барабанами, и тем не менее мне изрядно перепадало.
Танец при всем кажущемся хаосе совершался в определенном порядке, танцоры двигались вперед по кругу диаметром около тридцати шагов. Для свершения обряда считалось достаточным обойти один полный круг. Поэтому, оказавшись наконец снова возле тольдо и раздав с веселым остервенением последние удары по сторонам, я исполнил тем самым свой долг и в несколько прыжков вырвался из круга.
Барабаны, словно в благодарность мне, перешли вдруг на оглушающий грохот и бешеный темп, а потом сразу опять вернулись к прежнему размеренному ритму. Я же поспешил поскорее занять свое место под тольдо. Все были довольны, но довольнее других казалась Ласана.
Ноги мои были сплошь исхлестаны, на щеке кровоточили две глубокие царапины. Рубцы на ногах тут же подсохли, а вот кровь на щеке Ласана несколько раз слизнула языком, и тогда царапины тоже стали подживать. Сидя на земле и ощущая нежное дыхание склонившейся сзади Ласаны, я невольно вспомнил, как несколько недель назад она спасала мне жизнь, высасывая змеиный яд из моей раны, и меня вдруг охватила такая нежность к этой преданной женщине, что я едва сдержался, чтобы не заключить ее в объятия.
Вскоре к нашему тольдо приблизилась группа индейцев и обратилась к старейшинам с вопросом, кто в племени будет шаманом вместо Карапаны.
— Сразу после окончания мукуари, — ответил Манаури, — мы соберем на совет всех жителей Кумаки и решим, кого хотим избрать шаманом.
— Мы знаем, кого хотим избрать, — твердо заявили воины. — Арасибо.
— Следует спросить мнение и жителей Серимы, — возразил верховный вождь.
— В Сериме нет никого, кто был бы лучше Арасибо, — не уступали воины.
— Мы хотим Арасибо. Разве ты против него, Манаури?
Индейцы, разгоряченные танцем, проявляли настойчивость. Манаури вопросительно взглянул на меня.
— Разве нам обязательно нужен новый шаман? — спросил я с притворной наивностью.
— Обязательно, обязательно! — отвечали они, не представляя, как может быть племя без шамана.
— Нет, нам, людям из рода Белого Ягуара, мне кажется, шаман не нужен, — заметил я.
— О-ей, нашему роду не нужен! — Манаури чуть выпятил губы.
Сидевшие вокруг нас вожди других родов встретили его слова хмуро, усмотрев в них стремление как-то выделиться, а Мабукули, глава рода Черепахи, хотя и близкий друг Манаури, не выдержав, вспыхнул:
— Ты, значит, считаешь, что другие роды хуже вашего?
— Не хуже, Мабукули, но у нашего больше опыта. Ты ведь знаешь, сколько пришлось нам пережить испытаний в рабстве…
— Это я знаю, — ворчливо согласился Мабукули.
Манаури вновь взглянул на меня и спросил:
— Что скажешь ты, Белый Ягуар?
— Если шаман обязательно должен быть, как все вы считаете, то, конечно, лучше всего Арасибо, — заявил я, ко всеобщему удовольствию воинов.
— Я тоже так думаю! — согласился Манаури.
Индейцы, довольные, что желание их исполнилось, разбежались, и скоро вся Кумака знала, что Арасибо станет шаманом.
Под тольдо воцарилось молчание. На лице Манаури не читалось радости, он был хмур и сосредоточен. Устремив взор на танцующих мукуари, мыслями он был где-то далеко от пальмовой рощи. Уже теперь вождь предчувствовал трудности, с какими ему предстоит столкнуться на тернистом пути власти. Склонясь ко мне, шепнул с нотой горечи в голосе:
— Начинается. Арасибо стал уже обрабатывать людей и склонять их на свою сторону.
— Арасибо останется преданным тебе, — заверил я его.
— Надолго ли? — ответил он с горькой усмешкой в уголках губ.
В далекие-предалекие времена
Как уже упоминалось, на тех, кто наблюдал за танцем, мукуари производил ошеломляющее впечатление. Человек словно впадал в транс, в какое-то полусонное отупение — сладкое, но в то же время и мучительное. Я пытался постичь причину этого и подметил, что мукуари — это, помимо всего прочего, еще и буйный разгул красок. Маски и наряды танцующих были изготовлены преимущественно из птичьих перьев. И, таким образом, все богатство здешней природы сплелось тут в единый клубок, чаруя человеческий взор и душу переливавшимся и сверкавшим перед нами неописуемым радужным великолепием красок.
Я обратил на это внимание своих товарищей, не преминув едко заметить, что из-за нечестивой души подлого Карапаны погибло столько прекрасных существ — лесных птиц, но, соглашаясь со мной, старейшины в ответ лишь развели с вежливым огорчением руками в знак беспомощности, а Уаки, вождь рода Аракангов, не то в шутку, не то всерьез проговорил:
— Видишь ли, так уж назначено, что человек птицам враг.
— Враг птицам? — удивился я.
— Да! — ответил он с чуть заметной улыбкой. — Птицы тяжело провинились перед людьми.
— Это что-то новое, Уаки.
— Да, правда, это странная история. Если хочешь послушать, я тебе расскажу.