«Еще как нормально. В ее теле бурлят гормоны — она ходячая бомба, пока не трансформируется в первый раз. А потом перед полнолуниями будет все легче»
Я кивнула, чтобы он знал, что я поняла его мысль. Удовлетворившись этим, я не стала расходовать силы на ментальное общение с ним.
В доме Теренса ситуация повторилась, хотя он и сдерживался, как мог, в отличие от Бет. Но стоило им оказаться рядом, как обеспокоенность улетучилась.
— Самые ужасные 10 дней в моей жизни, — сказал Теренс, расслабившись возле Бет, словно ушел не из дома, а комнаты ужасов.
Я подавила в себе тяжелый вздох, зная, что это еще не все.
Их трудности лишь начинались, и у меня было только смутное представление на счет того, что их ждет. Я подозревала, что этот вечер станет откровением и для меня тоже. Я надеялась на открытие многих тайн связанных с вампирами и оборотнями.
Часть ІІ. Переход к новой жизни
Смерть страшна, но еще страшнее было понимание того, что будешь жить вечно и никогда не умрешь.
(А.П.Чехов)
И выходили они днем из домов своих с кольями и крестами и хотели поймать они Познавшего Кровь. И блуждали они в неведении, ибо не знали, что среди них есть те, кто служит Познавшему и рабы Познавшего прятались среди суетных обывателей и сбивали их с толку и неправильно указывали дорогу, и когда наступала ночь, не успевали они спрятаться под крыши домов своих и слышали посреди леса смех Познавшего Кровь, и приходил ОН, и рабы его поклонялись ему и смеялся он, и сходили с ума люди, а последнему, сохранившему разум велел познавший привести самую красивую девушку деревни, ибо велика была их вина перед познавшим, так как хотели они найти его дневное убежище, иначе, пригрозил Познавший, он придет ночью в деревню и шаги его будут шагами самого Ужаса, касания его будут касаниями Вечности, а глаза его будут глазами Древних, кто спит, там, где им раньше приносили жертвы.
Ламии(гл. 6, ст. 7:3)
Глава 17. Осознание. Переход в новую жизнь
И тогда я пошел вперед, ища
Причину смятенья птицы той,
Что лежала, нежная, передо мной,
В траве крылами трепеща.
Я глядел на нее и не мог понять,
Что значит ее жалобный крик,
Но я наклонился, чтобы птицу взять,
Ради нашей леди, и в этот миг
Я увидел, что блестящая зеленая змея
Обвилась вокруг крыльев и шеи ее,
Яркой зеленью споря с травой,
К голове голубки прильнув головой.
Она шевелилась, вкруг птицы обвита,
Вздувая свою шею, как вздувала та.
Проснулся… Был полночный час…
(«Кристабель»)
Почему-то мы не сели как всегда в гостиной. Самюель приготовила все в библиотеке, и с опозданием я заметила, что она зашторила окна, и поставила проектор на столе отца для бумаг, стояли стопками книги, многие из которых как я догадывалась, принадлежали Грему. Они явно готовились к чему-то большему, чем просто разговор.
Скорее должна была состояться лекция о волках и вампирах. Не очень удивительно, учитывая профессию отца и любовь Грема к точности и вообще наукам.
А вот Бет и Теренс выглядели очень странно. Я лишь теперь заметила, что одета она была не совсем как всегда, да и слишком уж откровенно, как для осени. Тонкие колготки, шерстяные (как мне показалось) шорты, под курткой одна тоненькая шифоновая кофточка. А ее макияж был ярче, чем всегда. Волосы собраны наверх в приподнятой прическе, словно она вот-вот оденет вечернее платье, короче говоря, ее наряд был почти кричащим. Особенно, если учитывать что прежде Бет никогда не одевалась подобным образом.
А Теренс, хоть и тоже оделся легко, но почти во все темное, как бы собираясь на чьи-то похороны, зато лицо его казалось мне необычайно привлекательным, и потому я чувствовала себя возле него неуютно.
— Ты ведь ощущаешь изменения в них? — Калеб и я занялись детьми, чтобы они как можно дальше находились от Евы и друзей-оборотней.
— О, да! — почти ошеломленно выдохнула я. — Возле Теренса мне как-то непривычно — он словно наэлектризован.
Сказав это, я мельком глянула на него, но Калеб не выглядел удивленным или задетым.
— Конечно же, завтра полная фаза луны, так что они теперь сплошные гормоны и феромоны — ходящая машина привлекательности.
Я передернула плечами:
— Говоришь как Прат.
— Это и есть слова Прата, — пожал в ответ плечами Калеб. — Пусть он выражается бездушно, но иногда очень точно.
— А когда он выражается не бездушно? — хмуро отозвалась я. — его вообще стоило бы давно как-нибудь наказать за то, что он повел себя с Евой совершенно не обдуманно.
— Мы уже выносили этот эпизод на обсуждение.
— И когда, осмелюсь спросить? — я возмущенно развернулась к Калебу.
— Вчера, — бесстрастно отозвался Калеб, сложив руки на груди, видимо ожидая от меня речи облечения. — Ты участия не принимала, так как не являешься вампиром, а нам пришлось связаться с одним из членов семьи Человечных.
— Он что был вчера здесь? — я ошеломленно и недоверчиво застыла.
— Ты в каком столетии родилась? — ухмыльнулся Калеб, от чего на щеках проступили ямочки, не такие милые, как у Рики, а скорее соблазнительные, смотря на них, хотелось поцеловать каждую по очереди. — На улице 21 век, и у всех есть Интернет. Мы связались онлайн.
— Не люблю, когда ты так делаешь! — возмутилась я, чтобы скрыть волнение, от рассматривания его лица.
— Как?
— Строишь из себя умника!
— Я и есть умник.
Я не ожидала от Калеба такого самодовольства, а может, его самоуверенность вызвана тем, что было между нами сегодня? И мне это нравилось — передо мной был не восьмидесяти четырехлетний старикан, который вечно напоминал мне о запретах, а парень, с которым я познакомилась больше года назад, такой, каким его знали все — веселым, беззаботным, влюбчивым. И я была рада увидеть Калеба таким, что случалось, не так уж часто, мне ужасно надоела его серьезность, словно он мне отец, а не возлюбленный.
— Ха!
Я не стала ему показывать, как довольна его неожиданно изменившимся настроением. Ни какой серьезности, скупых объяснений — просто Калеб, парень, которому девятнадцать!
Зайдя в комнату близнецов, чтобы проверить успели ли они заснуть за непродолжительное время нашего отсутствия, я, наконец, нашла сумку, которую искала еще внизу. Видимо потащив Соню наверх, я кинула сумку здесь и напрочь забыла об этом. Подняв ее, я запустила руку в поисках телефона и неожиданно натолкнулась на что-то мягкое, сочное и явно раздавленное. Моя груша, о которой я вовсе забыла, а ведь могла ее съесть, по дороге от нашего с Калебом места, чтобы поговорить с Евой.