У уличного боя, в каком бы мире и эпохе он не происходил - своя специфика. Маленькая, но включающая и стрелков, и мечников, группа способна открыть целому войску дорогу, или, наоборот, дорогу преградить. Хороший стрелок, засевший в каком-нибудь неприметном домишке, может выбить столько врагов, сколько стрел в колчане. А сам бой идет как в горизонтальном, так и в вертикальном измерении: на нижнем этаже дома могут быть свои, на верхнем и за стеной в соседней комнатке - чужие. Тут нет простора для рыцарской конницы, зато очень полезны кинжал или булыжник, а главное - храброе сердце и холодная голова (чистыми в рукопашной руки долго не останутся). От каждого, хоть ополченца, хоть женщины, хоть мальчишки, требуется все, на что он способен, и еще больше: вряд ли разъяренные потерями и неудачами алки пощадят гражданских, да и опыт Макебал говорит о многом...
Моррест видел, как вытащенная за волосы из дома женщина, которую разложили на пыльной улице прямо посреди круговерти рукопашной, вдруг вывернулась из похотливых рук - и, вместо того, чтобы бежать, вцепилась алку со спущенными штанами в горло. Кровь потекла по ее подбородку и бороде алка, глаза насильника, казалось, сейчас вылезут из орбит. Женщину пригвоздили к земле копьем, но даже в смерти она не разжала зубов, оба встретили смерть, обнявшись, как влюбленные...
Моррест видел, как мальчишка лет двенадцати бесцеремонно выдернул длинную, толстую стрелу из живота погибшего. На зазубренном наконечнике, как в зубах, навязли клочья кровящего мяса и какой-то слизи. Парень выпрыгнул из-за угла, услышав рев командующего атаку алка-десятника. Ударить он успел всего один раз, но стрела, ненадолго ставшая копьем, вонзилась в глазницу алка, наконечник засел в мозгу, а древко сломалось. Выстрел в упор отшвырнул паренька и пригвоздил к саманной стене. Так он и остался стоять, словно и в смерти насмехаясь над врагами. В перепачканном кровью и копотью кулачке торчал обломок древка с оперением...
Моррест видел, как женщина, наверное, на седьмом или восьмом месяце, с усилием вытащила из подвала глиняный кувшин с маслом. Пинком разбила его на полу избы, подождала, пока масло растечется - и бестрепетной рукой высекла искру. Алкам, уже влетевшим в горницу, не хватило всего мгновения: тот, кто был первым, поскользнулся и потерял пару секунд, а остальные замешкались. Рев пламени, бегушего по бревенчатым стенам, слился с предсмертным воем горящих заживо...
И алки, казалось, позабыли, что не бессмертны. Почуяв победу, перли вперед, будто за спиной бушевало пламя. Так оно зачастую и было: пример погибшей в огне оказался заразительным. Горели казармы, исходили чадным пламенем дома, по улицам стлался едкий черный дым, дерущиеся хрипели, кашляли, по покрытым коростой крови и сажи лицам катились пот и слезы. Но даже надсадный кашель не мог остановить бойню: снова и снова лязгало, рассыпая искры и обиженно звеня, железо. В живую плоть оно вгрызалось молча, или со скрежетом, если приходилось пропарывать кольчуги...
В кровавой круговерти Моррест потерял счет часам. Как заведенный, он уклонялся от ударов, а потом наносил ответные. Огнем пекло невесть где полученные мелкие, но многочисленные ранки и царапины, голову словно сдавил раскаленный обруч, истерзанная глотка с хрипом заглатывала горячий, рвущий легкие воздух - не воздух даже, а адскую смесь гари, запаха крови и смрада вспоротых брюшин. Чтобы выжить, пришлось забыть, кто он, почему отчаянно дерется в горящих развалинах - Брестская крепость в миниатюре, ей-богу! - и уж точно о том, что за спиной древняя, еще недавно могучая и славная Империя. Просто был он - и были враги, и врагов надо было держать. Держать, пока сам способен держаться на ногах...
Моррест обрел себя, когда стало темнее дымное небо, а свет пожаров - ярче. Поймав на ложном выпаде и заколов очередного алка, он обнаружил, что больше рубить некого. Устало вздохнув, Моррест подобрал копье и оперся на древко, рука потянулась к фляге - но ее не оказалось на месте, наверное, ремешок кто-то перерубил. Моррест застонал от разочарования: пить хотелось неимоверно.
Моррест огляделся. Оказывается, уже наступили сумерки. Они рубились весь день, просто удивительно, как он и еще человек пятнадцать выдержали всю эту мясорубку после бессонной ночи. Узкая улочка, похоже, на самой восточной окраине крепости, была вся покрыта склизким ковром трупов, дом справа чадно горел, дом напротив него занимался. Остальные дома тоже или сгорели, или догорали пляшущими на углях ядовито-синими огоньками. Неба видно не было - его застилали плывущие между домами плотные клубы дыма. Интересно, сгорели ли требюше и склад с "зажигалочками"? И кто там теперь хозяин - алки, сколенцы?
За спиной виднелась закопченная громада храма: в чьих он руках, было непонятно, и приходилось соблюдать осторожность.
- Где они? - не узнавая своего голоса, прохрипел кто-то рядом. В перемазанном кровью и сажей, одетом в липкие от крови лохмотья монстре, лицо которого превратилось в одноглазую кровавую маску, узнать красавца Гаррольма было непросто.
- Делись куда-то, - а свой голос Моррест узнал с еще большим трудом. Было так странно, что не надо орать команду в ухо тому, кто рядом, чтобы он передал остальным. - Может, испугались? - "Скорее, решили оставить обреченный отряд напоследок" - тут же подумал он. - Но они в крепости. Слышите?
И правда, сквозь треск пожаров прорывался лязг и крики. На миг все звуки заглушил характерный грохот пушечного выстрела (орудие, похоже, успели перетащить поближе, может, вообще вкатили на скалу), и почти слившийся с ним грохот взрыва. Недобро вжикнули над головами несколько осколков, земля чуть дрогнула. Следом, уже куда тише, зазвучали хлопки выстрелов стрелкового оружия. Ага, "ворошиловские стрелки" тоже в городе.
- Собираем всех, кого можно - и прорываемся, - произнес Моррест. - Если останемся тут до утра, не уцелеет никто.
"Кого можно" - в данном случае означало тех, кто мог откликнуться на крик: "Сколенцы есть?" - на сколенском же языке. Первыми отозвались, узнав выговор, несколько крестьян из Верхнего Сколена. За ними короткими перебежками последовала еще группа, а следом довольно большой отряд, человек тридцать нижних сколенцев. Ими командовал Гестан: лоб рассечен и наспех перевязан обрывком плаща, лицо в запекшейся крови, правая рука висит плетью, плечо тоже все в крови, своей или чужой, в темноте не поймешь. Ни Имсела, ни других сотников и пятидесятников видно не было.
И все-таки вскоре у Морреста собралась довольно внушительная - человек семьдесят, а то и восемьдесят - группа. Почти все, поняв, что алков не остановить, засели в развалинах в надежде, что завоеватели скоро уйдут, и можно будет покинуть разоренную крепость. Но, услышав сколенскую речь, не могли не откликнуться. Даже странно, что этакую толпу, занявшую несколько дворов, не заметили алки. Наверное, все их внимание было приковано к казармам, лазарету и мастерским, откуда и неслись звуки битвы. Соваться туда было чистой воды самоубийством, как бы не хотелось выручить товарищей. А война не закончена, каждый воин еще понадобится в столице. Да и не вырваться из Лакхни без боя. Сколько-то воинов они на себя оттянут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});