— Вы не ждете от меня, чтобы я оценил ее шансы на журнальную статью с фотографией на развороте?
— Совершенно верно. Просто ознакомьте нас со своим диагнозом. Затем порекомендуйте, как мы можем контролировать ее поведение во благо ее же карьеры.
— Психическое заболевание представляет собой протест против общества, — начал Валентино. Оригинальность данного замечания немедленно приковала к нему внимание избранной аудитории. Зигги гордился Валентино с его независимыми суждениями. — Мы употребляем слово «срыв», чтобы снять с себя ответственность, — продолжал психоаналитик. — Психическое заболевание проделало путь от зрительского спортивного зала до арены, где нет наблюдателей, а только одни участники. Личность, нуждающаяся в лечении у психиатра, заявляет, что общество обходится с ней несправедливо. Поскольку нам проще убрать ее с глаз долой, чем внести поправку в состояние общества, мы разглагольствуем о «срыве». Естественно, истина может заключаться и в обратном. Срыв может произойти в обществе, окружающем эту женщину: общество способно погрязнуть в скудоумии и жестокости, а женщина окажется кругом права. В таком случае то, что мы называем психическим заболеванием, всего лишь форма инакомыслия. Разумеется, вы вправе спросить, как такое количество людей, не интересующихся ближними и плюющих на их деградацию, могут пребывать в раздоре с обществом? Особенно если им никогда не жилось так славно, как сегодня? Мы, уравновешенные люди, не называем это инакомыслием, потому что это сработало бы против нас. Что мы сделали, чтобы заслужить такое? Мы ведем себя так же, как и все остальные. Мы тоже нуждаемся в защите. Отсюда и название «срыв».
— Вы что, намекаете, — Додж взмок, — что Сиам может оказаться нормальной, а мы все, нормально выполняющие свою работу, больными?
— Нет, мы не больные, — сказал Валентино.
Додж удовлетворенно откинулся на спинку стула, считая себя победителем.
— Мы хуже. Судя по тому, как мы поступаем с людьми по каждому серьезному и несерьезному поводу, именно мы, возможно, являемся переносчиками опаснейшего вируса.
Мотли довольно крякнул. Твид наслаждался обществом Валентино. От его улыбки ярость Доджа теряла силу.
— Стремясь зарабатывать деньги, — Валентино привстал, отреагировав на исходящую от Доджа угрозу, — мы — все мы — согласны вести страшную в своей обезличенности жизнь. Как мы умудряемся так собой пренебрегать? Как бы то ни было, такие уж мы есть, и от этого никуда не деться. Однако время от времени мы можем снова возвращаться к себе, не срываясь, а отгораживаясь от общества, иными словами, отрываясь. Здоровые женщины, приходящие ко мне на прием, именно отрываются, а не срываются. Но по-настоящему отрыв от реальности для них невозможен. Они слишком привязаны к своей лишенной иллюзий жизни. Иногда меня охватывает страх: полномуисцелению подлежат одни трусы.
Додж возбудился, как любой пуританин, считающий своим долгом искоренять грехи.
— Вы оправдываете безумие!
Валентино улыбнулся. Следующая его фраза прозвучала бы естественнее в устах закоренелого анархиста:
— Многие ваши институты оправдывают безумие любого, кто загребает деньгу. Большинство хватает удачу под уздцы и с гиканьем запрыгивает в седло. Все мы здесь неплохо зарабатываем, именно эксплуатируя свою незрелость. Зато приходится скрывать мудрость. Мало кто зарабатывает благодаря пытливости ума. Сокрытие знаний — вот путь к уважению и продвижению по службе.
Додж встал и повернулся к Твиду.
— Выведите его отсюда.
— Терпение, Стюарт, — сказал Твид.
— Зигги, вышвырни отсюда своего проклятого Франкенштейна!
Зигги вступился за врача:
— Мы попросили объективную оценку и получили ее. Если нам не нравится услышанное, то это не его вина.
Додж предпочел бы уйти, но не пускало уязвленное самолюбие. Ему отчаянно хотелось отыскать способ отомстить Сиам или хотя бы стать свидетелем ее краха.
Твид уважительно сказал Валентино:
— Если она находится в отрыве, как вы выражаетесь — а я не вижу причин оспаривать это ваше заключение, — то каков верный способ уберечь наши крупные вложения средств в нее?
— Это просто. В городе существует несколько прекрасных частных санаториев, откуда люди ежедневно ездят на работу. Могу рекомендовать один — возле парка Карла Скурца. Дорого, зато в центре.
— Как ее туда поместить?
— Дать взятку в триста долларов.
Даже Твид не скрыл удивления; Додж при этих словах врача сел.
— Старая история — ножницы между спросом и предложением. — Валентино забавляла показная невинность бизнесменов, почему-то считавших, что в других сферах более высокие требования. — Если не платить, то надо записываться в конец очереди и очень долго ждать.
— У нас нет времени, — сказал Твид.
— Загвоздка в том, — откровенно напомнил ему Валентино, — что ей, конечно, требуется внимание, вы сами это видите, но надо еще найти способ убедить в этом ее саму.
— Я знаю, как это сделать, — вставил Додж.
— Прошу вас, — прервал его Твид, — вы сможете высказаться, когда я закончу. — Твид помолчал, обводя глазами собеседников, взвешивая их темперамент и решая, достойны ли они посвящения в его план. — Срыв Сиам обойдется нам дороже миллиона долларов. Остается всего-навсего распродать ее по кусочкам, причем немедленно. Тогда мы сможем защитить наши капиталовложения до концерта. Сперва мы поручим ей исполнять рекламные песенки. Дальше пускай рекламирует товар: дезодоранты, кремы для лица, диетические продукты, всякую сексуальную дребедень. Вы разберетесь, что именно, — сказал он помощнику.
Следующее поручение адресовалось Зигги и другому помощнику:
— Вы займетесь кино. Возьмите в оборот Чи-Чи, пускай заключит с ней контракт на семь картин.
— Знаете, — вставил Додж, — в контракте Сиам появилось странное дополнение. Двадцать процентов от него причитается Барни. Неужели он будет получать по двадцать процентов и от этих ее доходов?
— Разумеется, — ответил Твид.
— Но он не имеет к ним ни малейшего отношения, — брезгливо сказал Додж.
— Это ее доход, — сказал Твид. — Пускай он имеет свою долю. Не будем нарушать закон.
Валентино не верил собственным ушам.
— Вы можете выручить целый миллион долларов, распродавая ее по кусочкам?
— Если поторопимся, — уточнил Твид.
— Несмотря на ее уныние?