– Я так не думаю, - не согласился осторожный Кайафа, хотя он вообще не думал о Иешуа даже как о человеке - не то чтобы о собеседнике. - Ты знаешь, что Пилат назначил суд на полчаса после одиннадцати?
– Знаю. Не беспокойся. Все будет в порядке... Они вышли в зал. Конспиратор Кайафа не оставил в нем своих помощников: зачем им знать о существовании некоего эллина, который вправе подслушивать за занавеской.
– Ты придешь на суд?
– Вряд ли. Любимый ученик мне доложит... Кстати, а где он?
– Ждет тебя внизу. Он знает о допросе.
– Тоже подслушивал?
– Знает, - упрямо повторил Кайафа.
– Не прощаюсь, - сказал Петр, кладя руку на плечо первосвященнику. Вольность, конечно, но это - за Иоанна, который "ждет внизу". - Я еще увижу тебя, Кайафа. Благодарю за хорошо выполненное дело.
Услыхал мысленное: да уйдешь ты когда-нибудь?! Не стал испытывать терпение хозяина, быстро вышел, спустился вниз. У выхода на каменной скамеечке сидел Иоанн. Увидел Петра, с почтением встал, склонил голову. Двое здоровых охранников-левитов с любопытством наблюдали эту сцену. Иоанна они, не исключено, запомнили, он здесь не раз бывал, а эллина видели впервые. Тогда, когда Петр приходил к Кайафе, у дверей караулили другие. А этим интересно было: что общего между каким-то местным стукачом первосвященника и богатым эллином. Интересно? Пусть мучаются...
Кивнул Иоанну: мол, следуй за мной, И исчез в ночи Верхнего города.
Некоторое время шли молча.
Иоанн спросил:
– В дом к камнерезу?
– Сначала переодеться. А потом - к своим.
– Что мы им скажем?
Петр задумался на мгновенье, потом сказал:
– Правду, Йоханан. Завтра - суд. Ты все слышал?
– Все, - кивнул Иоанн. - Я стоял у входа, по ту сторону двери. А дверь была приоткрыта.
Петр не понял, почему первосвященник так настаивал на термине "знает" вопреки реальному "слышал". Не хотел обижать Пера сравнением с каким-то иудейским шпионом, который тоже подслушивал? Так Петр, в отличие от шпиона, делал это комфортнее - лежа...
– Завтра все мы будем стоять на площади перед крепостью Антония, где объявят приговор Машиаху. Пусть наши узнают его раньше. Особенно - мать Мария. Может, чуть легче им будет завтра.
– Вот тут я сомневаюсь, - не согласился Иоанн. - Легче им не будет никогда.
Он еще не знал, что ошибается.
ДЕЙСТВИЕ-5. ЭПИЗОД-1
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 27 год от Р.Х., месяц Нисан
В доме камнереза никто не спал. Ждали Петра и Иоанна. Иуда и Симон, так и не заметив Иоанна, сумели проследить стражников и арестованного Иешуа до дома первосвященника, но дальше для них входа не существовало. Иуда пытался прорваться в калитку, но был нещадно бит охранниками. Другие охранники множество их созвал этой ночью Кайафа к себе в дом - отняли меч у Симона и тоже сумели отлупить гиганта, пользуясь как численным перевесом, так и неплохим умением драться без правил. Сказано будет в другом месте и в другое время: сила солому ломит. Уж какой прочный пук соломы представляли собой вдвоем мастера кулачного боя , Иуда и Симон, и опыт конных и пеших стычек с римскими воинами за ними числился, а когда человек десять - двенадцать, тоже мастеров - уж сколько их там было, друзья-зилоты не помнили, - против двоих встанут, этим двоим только и остается, что радоваться: живы остались и в общем-то целы.
Иуда отделался синяками, кровоподтеками и напрочь заплывшим глазом. Симону сломали два ребра. Петр плюнул на конспирацию, всадил ему в задницу содержимое аварийной ампулы из своей сумы, попросил у хозяина кусок ткани и туго забинтовал грудь, постаравшись зафиксировать ребра. Он - не Иешуа, наложением рук лечить не умел, а про ампулу никто ничего не спросил. То ли не поняли в суете, то ли не до вопросов было. Завтра-послезавтра Симон станет как новенький.
Все уже знали о приговоре Синедриона или все-таки Совета Храма. Охранники-левиты, оттягиваясь на вредных зилотах, между прочим сообщили им злорадно, что их недоделанный Машиах не просто в подземелье кукует, но кукует в ожидании суда префекта, а уж храмовый суд давно приговорил его к распятию. Если префект не запротивится, - а с другой стороны, что за дело ему до какого-то местного? - то до заката этого самого Машиаха аккуратно прибьют к кресту большими железными гвоздями.
Мать и Мария рыдали в голос, остальные женщины тоже плакали, но одновременно пытались успокоить мать. Петр подумал было: не использовать ли еще одну универсальную ампулку, чтобы привести мать Марию в норму часиков эдак на двенадцать, как раз до конца событий, но решил не вмешиваться в естественный их ход. Пусть все идет, как идет. Симону помог - и хватит.
Иуда был плох. Не в физическом смысле, а в моральном. Сидел в углу комнаты на корточках, качался взад-вперед, как игрушечный ванька-встанька, на вопросы не отвечал, не слышал их вовсе, что-то мычал невнятное. Петр положил ладони ему на голову и внутренне содрогнулся: окатила штормовая волна отчаяния, от которой самому Петру сделалось очень не по себе. Складывалось грустное ощущение, что один из самых здоровых и сильных учеников Петра оказался на поверку удивительно хрупким нравственно. Похоже было, что он взвалил на себя одного непомерное чувство вины за арест Иешуа, за приговор Синедриона, за разгром римлянами бра-тьев-зилотов, за скорую неотвратимую смерть Машиаха, короче - за полный и бесповоротный провал так хорошо и душевно задуманного дела. Психиатры назвали бы это каким-нибудь нервным срывом, прописали бы покой и уединение под присмотром специалистов, капельницы и таблетки, но Петр - не психиатр. Он попытался смягчить приступ отчаяния и вины, хоть в себя Иуду привести, но почему-то ничего не вышло. У самого, что ли, силы к концу подошли?.. Да и не смертельно все это, в конце концов; было и сплыло, пройдет само, время - лучший лекарь. Тем более что не так уж много его осталось: через три дня запланировано Воскресение, вот Иуда в себя и придет, увидев живого Учителя.
Кстати, опять о Каноне. Вот ведь с предательством-то Иуды ничего не вышло, не нужен он был Петру как предатель, да и характер по жизни у него совсем не предательский. Если уж брать однокоренное слово, то вовсе противоположное преданность. Как сейчас видно, преданность до умопомрачения! А ведь в числе апостолов он не значится. И здесь что-то придется придумывать. Но это уж совсем семечки, по сравнению со всем остальным...
Состояние у всех было паршивым. Мудрено ли? Сам Петр, хотя все и организовал, ощущал себя эдаким ученым-препаратором: а вот мы сейчас этот живой экземплярчик вскроем скальпелем, поглядим, что там у него внутри, а потом зашьем. А он потом выживет, господин ученый-препаратор? А этого мы не знаем, мы только по вскрытию специалисты, а что потом - это, господа, к Богу обращайтесь, это, господа. Его прерогатива...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});