органы до поры до времени не мешали возникновению подобных связей и даже поощряли их, потому что в непредвиденных дипломатических схватках родственные связи могли оказаться прочней и надежней межгосударственных.
Теперь граждане Вечногорска с не лишенным прагматических целей интересом следили за сменой зарубежных правительств, переворотами и кровавыми действиями хунт, а также за здоровьем многочисленных монархов, среди которых особым вниманием пользовались дряхлые старики и их молодые наследники.
Деторождаемость в городе увеличилась на пятьсот процентов. Произошел демографический взрыв, и предприимчивые вечногорцы старались использовать его в мирных, хоть и корыстных, целях.
Но мало было родить ребенка. Надо было подгадать так. чтобы он родился в самый благоприятный момент, т. е. когда где-нибудь на престол взойдет новый монарх или появится свежеиспеченный глава правительства. А для этого необходимо было основанное на точной информации научное предвидение: где, когда, кто? Атакой информацией во всем городе располагал один-единственный человек. Нет, это был не секретарь горкома, не председатель горсовета и даже не начальник компетентных органов. Этим информированным человеком был скромный пенсионер Абрам Маркович Глузман.
С давних детских лет, еще с «Биржевых ведомостей» Абрам Маркович регулярно читал газеты и интересовался мировыми проблемами. Одни читали про лаун-теннис и футбол, других занимала судебная хроника и уличные происшествия, а часовщик Глузман следил исключительно за международным положением. Не было такой страны, какой бы он не знал, не было такого главы государства, которого он не помнил бы.
Правда, последнее время пенсионера несколько беспокоил все убыстряющийся темп появления новых государств и премьеров. Но, с другой стороны, в этих стремительных переменах, как в остросюжетных романах, была своя прелесть, особенно если ды помните нить сюжета и понимаете, что к чему. А старый часовщик как-то умудрялся хранить в памяти бесконечное число фактов, имен и событий. Он даже помнил, кто такие правые христианские демократы, а кто — левые демократические христиане.
Но вот беда: говорить об этом старику Глузману было абсолютно не с кем. Дети разъехались, жена раз и навсегда сказала, чтоб он не приставал к ней со своими международными глупостями, потому что нормальный человек от этой ненормальной политики может сойти с ума. И Абрам Маркович с этим смирился. Обычные пенсионеры забивали во дворе козла, играли в шахматы, говорили о диабетах и выгуливали собак, а Глузман сидел на балконе и думал, как бы лейбористам получше выкрутиться из очередного валютного кризиса. Кто все-таки умней: теперешний сенатор, Джексон, или бывший, лорд Керзон?
Прежде часовщик обсуждал мировые политические проблемы со своим постоянным оппонентом Епиходовым. Пал Палыч хотя и ошибался, когда утверждал, что христианские демократы левее демократических христиан, и все-таки он был в курсе новейших международных течений, и Абрам Маркович мог говорить с ним на равных. Но года три назад Епиходов, к сожалению, уехал к сыну в Тюмень. и приятные политбеседы закончились. Друзья пробовали переписываться, но сочинять длинные послания о положении в Родезии или перевороте в Сальвадоре было утомительно.
Тогда политпенсионеры стали слать друг другу короткие открытки типа: «Как тебе нравятся Эфиопия? Кто б мог подумать!» или «Вот так Лучезарро Кастракки! Я ж тебе говорил!». Старики прекрасно понимали друг друга, но обмениваться одними междометиями было неинтересно, и вскоре переписка заглохла. Теперь Глузман в печальном и гордом одиночестве следил за сложными международными хитросплетениями. Но никого не интересовали его прогнозы. И только изредка, когда то ли в парке, то ли в красном уголке жэка какой-нибудь пропагандист читал лекцию о международном положении, Абрам Маркович обрушивался на него с лавиной вопросов. Вопросы были специфичными и трудными. Тонкости их не понимали не только слушатели, но и пропагандисты. Слушатели начинали шуметь, лекторы не знали, что отвечать, а пенсионер разочарованно вздыхал и горько удивлялся, как таким необразованным людям доверяют такое серьезное дело, как лекции о международном положении!
Да, никому в Вечногорске не нужны были его уникальные познания… И вдруг он стал самым уважаемым человеком в городе. С ним мечтали познакомиться все супруги, ожидавшие пополнения семьи. Его приглашали на чай дедушки и бабушки предполагаемых внуков. К нему приходили в гости, чтоб перекинуться парой слов о международных делах и выведать, не предвидится ли, по его мнению, где-нибудь дворцового переворотика и в какой точке земного шара можно ожидать появления хоть какого-нибудь заштатного суверенного государства и кто станет во главе этой свободолюбивой державы.
Абрам Маркович был счастлив, что у него появились собеседники. Он часами готов был обсуждать мировые проблемы и самым подробным образом рассматривать шансы всевозможных претендентов, мечтающих занять просторное президентское кресло, мягкий престол или скромный кабинет диктатора. Жена пенсионера Нина Семеновна была рада, что к ее мужу пришло наконец-то настоящее признание. А признание было так велико, что ей стали отпускать продукты не там, где их получают, а точнее сказать — не получают простые смертные, а в подсобке, и Нина Семеновна хоть на старости лет перестала стоять в очередях, в которых она провела большую часть своей жизни. А Глузману звонили теперь из универмага и спрашивали, не нужны ли ему китайские брюки или алжирские подштанники. Да что там, заведующий собеса предложил Глузману горящую путевку в кисловодский желудочный санаторий. И хоть любитель-международник был по своему медицинскому профилю не желудочник, а сердечник — все равно такая забота была приятна.
Так Абрам Маркович стал полноправным членом неофициальной, но существующей в каждом населенном пункте элиты. Той элиты, которую объединяет один-единственный принцип: в нее входят только нужные люди. Одни — потому что могут достать путевки, другие — потому что ведают театральными билетами, третьи — потому что способны обеспечить алжирскими подштанниками или подпиской на Жан-Жака Руссо. И то, что политнадомник попал в их число, означало, что обширные знания Глузмана были оценены по достоинству и приравнены, по меньшей мере, к алжирскому исподнему.
Неожиданно выяснилось, что заявление, которое Глузман нехотя оттащил в райсовет двадцать лет назад, рассмотрели, и чету Глузманов переселили из коммунальной квартиры в отдельную. Неожиданно им также поставили телефон, и Абрам Маркович, проклиная склероз, никак не мог вспомнить, просил ли он кого-нибудь об этом и кого он должен благодарить за такую невероятную услугу. Однажды утром раздался звонок, и вежливый бархатный голос сообщил, что Абрама Марковича беспокоит референт товарища Самоедова. Но пенсионер, мысливший в глобальных международных масштабах, был абсолютным профаном во всем, что касалось самого Вечногорска. Он парил над странами и континентами, и с той высоты, на которой витали мысли пенсионера, заштатный городок был почти незаметен.
Если бы товарищ Самоедов являлся самым незначительным министром в какой-нибудь грейпфрутовой республике,