(а затем и второй супруги) княжны Е. М. Долгорукой (позднее — княгини Юрьевской) он приказывал отдавать подряды на строительство железных дорог протежируемым ею лицам — вне зависимости от того, насколько это выгодно для казны.
Вспоминает управляющий делами Министерства путей сообщения А. И. Дельвиг:
«В марте 1871 г. при одном из… докладов государь, говоря о предстоящих к устройству в этом году железных дорогах, сказал мне:
— Ты отдашь дорогу к Ромнам Ефимовичу и Викерсгейму, а Севастопольскую — Губонину; Кавказскую же впоследствии можно будет отдать Полякову.
Слова эти меня поразили до такой степени, что я уже не помню моего ответа… Концессии должны были быть даны лицам, которые представят наиболее выгодные условия, и я не допускал мысли, чтобы неограниченный монарх империи с 80 миллионами населения мог входить с какою бы то ни было целью в денежные расчёты и требовать от своего министра поступить в столь важном деле против совести. Это мне было тем более больнее слышать от государя, к которому я имел особенную преданность за освобождение крестьян от крепостной зависимости, за дарование новых судов, некоторой свободы печати и за многие другие благодетельные реформы, вследствие которых жить вообще стало легче, чем при прежнем царствовании, когда все трепетали, опасаясь ежечасно за себя и за своих близких…
Еще в начале 1871 г., после 40-летней службы моей в ведомстве путей сообщения, а в том числе 10-летней при железных дорогах, я ничего не знал положительно о взятках, даваемых при получении концессий на железные дороги. Доходили до меня смутные об этом слухи, но я большею частию им не верил, и вдруг в начале 1871 г. передо мною разоблачается картина этих злоупотреблений, в которых принимает участие сам государь. Картина эта до того грязна, что, несмотря на представляемый ею интерес, я от неё отвернулся и не разглядывал её подробностей, и потому не могу дать ясного и точного её описания… До настоящего года я полагал, что в России есть по крайней мере одна личность, которая по своему положению не может быть взяточником, и грустно разочаровался».
Дельвиг подал в отставку.
В том же 1871 г. по той же причине ушёл в отставку и сам министр путей сообщения В. А. Бобринский. Сенатор А. А. Половцов в своём дневнике 1880 г. записал его рассказ об обстоятельствах этого дела: «Для устранения злоупотреблений при исходатайствовании концессий было постановлено в совете, под председательством государя, что на будущее время министр путей сообщения вместе с министром финансов будут рассматривать наиболее выгодные и серьёзные предложения и затем вносить своё заключение в Комитет министров. Для двух линий, составлявших в сложности 1200 вёрст, были сделаны предложения, и по рассмотрении их Б[обринский] остановился на предложении, кажется, [А. М.] Варшавского, ценою, каж[ется], 33 т. за версту. Провожая государя за границу до Вержболова, Б[обринский] стал докладывать ему это дело и поименовал конкурентов, сказал, что считает справедливым отдать тем, кои просят наименьшую цену. Выслушав, государь отвечал, что он желает отдать другому, который просил не 33, а 36 т. Б[обринский] сказал, что, вероятно, неясно выразился, и повторил сказанное, но государь ему отвечал: „Да я понял: ты избираешь одного, а я избираю другого“. Б[обринский] стал доказывать, что избирает того, который просит дешевле, и что это составляет разницу около шести миллионов, но государь, запрошенный княжною Долгоруковою, стоял на своём. Тогда Бобринский сказал ему: „По закону я в качестве министра должен внести это от своего имени, так Ваше величество требуете, чтобы я так и сделал?“ — „Да, я тебе это предписываю“. — „У меня честь одна, и я её никому не отдам“, — был ответ. „Довольно“, — закричал разбешенный властелин. Бобринский тотчас по возвращении в Петербург написал государю очень резкое письмо, прося увольнения, но до увольнения должен был вынести ещё тяжёлую сцену; к нему пришёл жид Варшавский, предлагавший цену низшую против той, за которую была отдана постройка дороги, и, узнав от Б[обринского], что постройка отдана не ему, плюнул, сказав: „Так действительно в России нельзя честного дела сделать“». Подлинность этого рассказа подтверждается недавно опубликованным А. В. Мамоновым письмом Бобринского императору от 5 июня 1871 г. с просьбой об отставке[613].
В 1874 г. следующий глава дорожного ведомства А. П. Бобринский также уволился со службы при схожих обстоятельствах. Только на сей раз лоббирующей стороной была императрица Мария Александровна, хлопотавшая за свою приятельницу — жену крупного заводчика С. И. Мальцова. Последний должен был получить очень крупный заказ подвижного состава, но с тем, чтобы выдавать ежегодно многотысячную сумму не живущей с ним супруге. Об этом рассказал Д. Милютину П. Шувалов, и военный министр с горечью записал в дневнике: «…остаётся только дивиться, как самодержавный повелитель 80 миллионов людей может до такой степени быть чуждым самым элементарным началам честности и бескорыстия. В то время как, с одной стороны, заботятся об установлении строжайшего контроля за каждой копейкой, когда с негодованием указывают на какого-нибудь бедного чиновника, обвиняемого или подозреваемого в обращении в свою пользу нескольких сотен или десятков казённых или чужих рублей, с другой стороны, с ведома высших властей и даже по высочайшей воле раздаются концессии на железные дороги фаворитам и фавориткам прямо для поправления их финансового положения, для того именно, чтобы несколько миллионов досталось в виде барыша тем или другим личностям».
Феоктистов сообщает о том, что свои протеже в железнодорожном деле были и у в. к. Николая Николаевича Старшего, получавшего от них за помощь сотни тысяч рублей. В различных источниках называются другие государственные люди, причастные к подобным делам, например, упоминавшийся выше Грейг или А. А. Абаза (на сей счёт есть письмо венценосному отцу от цесаревича Александра Александровича), и это понятно: раз уж сам монарх и члены императорской фамилии замешаны в такого рода сделках, то что требовать с чиновников? Как пишет тот же Феоктистов, «безнравственность была поразительная, она сделалась таким обычным явлением, что многие, даже весьма порядочные люди перестали возмущаться ею, относились к ней как к чему-то такому, с чем нужно поневоле мириться. Не раз случалось мне слышать, что сам император Александр Николаевич находил вполне естественным, что люди к нему близкие на его глазах обогащались с помощью разных концессий и т. п., — если не одни, так другие, почему же не те, к кому он благоволил?»
А. И. Кошелев так вспоминает о своём пребывании в столице в 1868 г. в связи с попыткой Московского товарищества выкупить казённую Николаевскую дорогу: «Мы пробыли в Петербурге по этому делу целые пять месяцев, и в это время я узнал такие вещи, каких возможность даже не подозревал. Взяточничество, личные денежные расчёты, обходы законных путей и пр. дошли в Петербурге до