словно он мчался по «русским горкам»[58]. Я вынужден был постелить на пол шубу, чтобы хоть как-то материализовать его, этот пол, для моих глаз и больше не видеть Землю на дне бездны.
Вот так положеньице!
Я как мог старался убедить себя в том, что этот странный пол, прочный и невидимый, поддерживаемый на всей его поверхности атмосферой, искусственного происхождения – творение неких инженеров. Я хотел в это верить, чтобы заглушить тот страх, который вызывала у меня мысль об этой природной и неизвестной штуковине… этом неожиданном чердаке Земли… Я так распалился, что одна и та же мысль, наивная и нездоровая, кружила у меня в голове, словно обезумевшая бабочка в банке: какие-то ученые мужи забавы ради сделались сарванами. Но все мои старания были тщетными: я чувствовал, что нахожусь в некоем подлинном, природном мире. Уж лучше (и гораздо приятнее!) было предположить, что его населяли те же самые люди, которые его и открыли… возможно, научившиеся становиться невидимыми… возможно, столь же видимые, как и я сам… люди, которых я наконец-то увижу в их укрывшемся за частоколом замке.
Частокол. Мне по-прежнему казалось, что то был частокол. Он приближался, этот замок; я взбирался к нему по склону. Взбирался по невидимой горе, посреди безвоздушного пространства. Теперь я поднимался к этому строению уже где-то над воздухом. Мне хотелось с кем-нибудь поделиться той радостью, которая охватила меня при мысли об особе, к которой я направлялся… и которая, вероятно, содержалась именно в этом укрепленном замке… [Снова вычеркнутые слова.]
Ах! Этот замок! В нем меня ожидало самое глубокое из огорчений…
Читая эти последние слова, господин Летелье разволновался столь сильно, что красная тетрадь задрожала в его руках, словно живое существо, охваченное агонией.
Казалось, астроному вот-вот откажет голос, и герцог д’Аньес, который слушал его, нахмурив брови, забрал у господина Летелье дневник и продолжил чтение сам…
Глава 12
Продолжение дневника
Хорошо видимая глыба, к которой меня везли по извилистому склону, от крутизны которого наклонялся пол и скрипели от более энергичных усилий колеса, так вот, эта глыба, пятно, тюрьма оказалась отнюдь не окруженным частоколом домом, отнюдь не солидным и видимым строением, какие бывают на Земле. Вскоре мои столь дефектные глаза увидели, что эта глыба состоит из множества отдельных небольших объемов, которые при резком освещении ночного неба показались мне белыми и черными. Эти небольшие объемы располагались горизонтальными полосами, словно вещи, разложенные на невидимой этажерке, словно вещи и существа, помещенные на этажи некоего невидимого дома…
И так, само собой разумеется, оно и было. Какой же я глупец, если не понял этого с самого начала! То было невидимое хранилище всего того, что сарваны подняли с Земли!
Мой незаметный фургон покатил вдоль первого этажа специально подготовленного для нас строения. Этот первый этаж занимал настоящий лес, очень низкий, посаженный в землю, несомненно тоже доставленную снизу. Земля эта была коричневатой и распределялась по четырехугольным, различных размеров грядкам, между которыми тянулись пустые полосы, иными словами – «невидимые перегородки».
Этакий рассадник на галете гумуса, напоминавший большую шахматную доску, – вот что это было. И под ним, вплоть до атмосферного моря, которое служило ему основанием, тянулся вниз слой невидимой почвы. А над этим куцым леском, в котором я узнал различные виды бюжейских деревьев, я заметил ряды непонятно с чего свисавших сухих веток и камней. Мне не составило труда понять, что они размещены на втором этаже, в комнатах, соответствующих прямоугольникам земли, но занимающих гораздо меньшую площадь.
Над этими минералами, на прозрачном паркете третьего этажа, я рассмотрел все виды животных, распределенных по пространству, равному тому, какое занимали камни.
Продолжая продвигаться вдоль этого фантастичного фасада, я мельком заметил рыбок, плещущихся внутри параллелепипедов воды, тогда как стенки резервуаров опять же оставались невидимыми.
Своего рода Ноев ковчег, подумалось мне.
Наконец, еще выше, под последним этажом, зарезервированным для птиц, располагались мужчины и женщины.
Быть может, и наши мучители тоже? Это мне еще предстояло выяснить.
Я повсюду искал глазами – но тщетно – мадемуазель М.-Т. Л…
Будто зависшие в воздухе, мужчины и женщины выглядели крайне взволнованными моим прибытием. Я очень хорошо видел тех, что стояли вдоль фасада, прислонившись к невидимой стене, чтобы рассмотреть меня получше. В свете вакуума они походили на Пьеро – бледные, с темными кругами под глазами. Другие, что находились вдали от фасада, были рассредоточены по всей поверхности этажа, словно неаккуратно выстроившиеся для утренней зарядки солдаты.
Они смотрели на меня сквозь плотный слой располагавшихся под ними животных. Видя их, столь изолированных друг от друга – ни дать ни взять пешки, небрежно расставленные по клеткам доски, – видя их, остававшихся там, вместо того чтобы подбежать к фасаду, я понял, что у каждого здесь – своя небольшая отдельная комнатушка.
Моя тележка остановилась почти посередине. К верху кабины что-то подвесили со щелчком, вокруг все заскрежетало, и я снова начал подниматься, проплывая вдоль растений, потом – камней, затем – животных.
На этаже людей – резкая остановка. Мою камеру задвинули на этаж, и я догадался, что теперь она включена в строение и что она отныне – всего лишь наполненный воздухом куб, помещенный рядом с другими такими же кубами, в каждом из которых содержится мужчина или женщина. Из соседнего отделения на меня смотрел молодой парень, и все мои земные собратья повернулись ко мне, словно видения, ничем, казалось, не поддерживаемые и как-то парадоксально разместившиеся в небытии, бледные и в то же время мрачные, грязные, отталкивающие, с лицами, какие можно встретить в доме умалишенных, больнице или тюрьме.
Я искал мадемуазель Л. в их рассредоточенной по всему этажу толпе и не узнавал ни одного из этих кошмарных лиц… Определенно, то были лишь жертвы. Сарваны оставались невидимыми!
Я и сейчас все там же.
Моим соседом, судя по всему, оказался молодой англичанин – безбородый, нелюдимый, одетый так, словно вышел поиграть в гольф. Где его похитили? Во время путешествия или экскурсии?.. Мы – он и я – находимся на той линии пленников, которая располагается вдоль фасада, которая и есть фасад. За ней следует другая линия, параллельная.
Потом еще одна. И еще несколько. Должно быть, эти линии невидимых камер разделены коридорами. Когда меня сюда доставили, фасадный ряд заканчивался на англичанине; я, как вновь прибывший, продлил его, этот