Читать интересную книгу Море, море - Айрис Мердок

Письмо от Жанны, приглашает в гости в Иран, где ее муж (он курд или что-то в этом роде) – туземный царек. Не хватало мне только стать жертвой какого-нибудь crime passionel[39].

Слава тебе господи, Шрафф-Энд наконец продан – неким доктору и миссис Шварцкопф. Желаю им лучше меня ужиться с тамошней нечистой силой.

Розина, по последним сведениям, живет в каньоне близ Лос-Анджелеса с женщиной-психиатром. Слышал, что этот болван Уилл Боуз получил рыцарское звание. Приятно сознавать, что я никогда не жаждал таких почестей.

Этой ночью мне снилось, что Хартли умерла, что она утонула.

Еще одно письмо от Анджи.

Поговорили о Хартли с Лиззи, и, хотя ничего важного не было сказано, сердцу стало легче, как будто его очень осторожно вскрыли скальпелем. Когда-то я назвал Хартли фантазеркой, или это Титус так ее назвал, но каким же фантазером оказался я сам! Это я предавался фантазиям, я, великий маг и волшебник. Теперь-то, задним числом, я понимаю, сколько всего привнес от себя, когда читал мною же выдуманный текст, а не смотрел на реальные факты. Хартли сказала правду – наша с ней любовь не была частью реального мира. Она была вне пространства. Но сейчас меня поражает другое: ведь в какой-то момент, чтобы стало легче дышать, я решил, чуть ли не тайком от самого себя, считать Хартли лгуньей. Чтобы избавиться от бремени моей злосчастной любви, я бессознательно схитрил, как то свойственно всякому законченному эгоисту, и в целях самозащиты стал относиться к ней как к несчастной сварливой истеричке; и эта брезгливая жалость, в которой я пытался усмотреть некое духовное сострадание, помогла мне вырваться на волю. Я не выдержал вида хныкающей жертвы, запертой в ужасной комнате без окон, которая до сих пор мне снится. Воображение моей любви поставило крест на реальной Хартли и утешилось высокой абстракцией нерассуждающего «восприятия». Этим я и спасся.

В нашем разговоре Лиззи, между прочим, сказала: «Конечно, со стороны брак может казаться кошмарным, а на самом деле ничего плохого в нем нет». Верно, все верно. Но разве у меня не было доказательств? Я, разумеется, не рассказал Лиззи, как подслушивал под окном и как Хартли раз за разом повторяла: «Прости меня, прости, прости». Бен так и не нашел себе места в гражданской жизни. Он получил медаль за то, что убил множество людей в лагере для военнопленных в Арденнах. Говорили о ненужной жестокости. Есть люди, лучше других умеющие убивать. Хартли сказала, что согласна насчет жестокости Бена, но эта ложь могла быть подсказана лояльностью или безотчетным страхом. Запах страха, мне кажется, всегда можно распознать. Куда могут завести такие рассуждения и в каком свете они могут хотя бы приблизить к истине? Воображение любви уперлось в запертую дверь. Ограниченность и неточность памяти исключают возможность окончательных примирений. Но несомненно то, что Хартли пережила тяжелые минуты, и несомненно, что она, как я и предполагал вначале, иногда жалела, что потеряла меня. Она пришла ко мне, прибежала, это не было сном. Не бесплотный призрак я обнимал в тот вечер. И в тот вечер она сказала, что любит меня. Моя мысль, что в ней якобы проснулась «изначальная обида», слишком уж хитроумна. Когда доискиваешься правды, всегда рискуешь запутаться в хитроумных домыслах. Порой не следует пытаться приподнять ее покрывало. Разумеется, эта книга – повесть о любви. Хартли не сумела стать моей Беатриче, и я не сумел найти в ней спасение, но в самой идее не было ничего бессмысленного или недостойного. Мою жалость к ней необязательно считать уловкой или дерзостью, она, в конце концов, может существовать и дальше как простенький, незаметный бескорыстный сувенир, имеющий в моей жизни уже не первостепенное, но непреходящее значение. Прошлое хоронит прошлое и должно закончиться молчанием, но молчание это может быть осознанным, не слепым. Возможно, это и есть то последнее прощение, о котором говорил Джеймс.

Вчера мне приснилось, что я слышу голос мальчика, поющий «Eravamo tredici». Когда я проснулся, нелепый припев «пима-пома-пима-пома» все еще как будто звучал за стеной. Как по-иному я относился бы к своим богатствам, если бы Титус был жив! Распаковал еще часть своих книг, и мне попалось его роскошное издание любовной лирики Данте.

Какие несчетные цепи роковых причин и следствий раскинули по земле человеческое тщеславие, ревность, жадность, трусость, чтобы другие люди о них спотыкались. Странно подумать, ведь, переселяясь к морю, я воображал, что расстаюсь с мирской жизнью. Но не успеешь отречься от власти в одном ее виде, как она уже нужна тебе в другом обличье. Возможно, в каком-то смысле у нас с Джеймсом были одни и те же проблемы?

Я очень стараюсь запомнить все, что говорил Джеймс, но оно, как нарочно, с невероятной быстротой улетучивается из памяти. Без его книг квартира выглядит уныло. Зимой здесь, думаю, будет холодно. Дни уже стоят пустые, желтые. Нужно поучиться поднимать температуру тела путем душевного напряжения!

Опять побывал у врача, он все еще не находит у меня никаких болезней. А я уж подумывал, не предвещают ли мои мудрствования полный физический распад. Сегодня с утра льет дождь, и я не выходил из дому. Моих запасов риса, чечевицы и оранжевого пепина мне хватило бы на всю зиму. Телефону я все еще не разрешаю звонить. Что ж, остался я наконец один, как и входило в мои намерения, и ничто и никто уже не связывает меня с жизнью? Исторический процесс завершен?

Можно ли себя изменить? Едва ли. В лучшем случае такие перемены измеряются миллионными долями миллиметра. Теперь, когда бедные призраки удалились, остались только самые обыденные обязательства, самые обыденные интересы. Можно жить спокойно и пытаться совершать крошечные добрые дела и никому не вредить. Сейчас мне не приходит в голову ни одно крошечное доброе дело, но завтра, как знать, может быть, что и набежит.

Густой туман. Утром, когда я подошел к Темзе, другого берега не было видно. В холод я чувствую себя лучше. Магазины уже готовятся к Рождеству. Дошел пешком до Пикадилли и накупил сыру. Дома меня ждала длинная экспансивная каблограмма от Фрицци, он уже на пути в Лондон. Хочет, чтобы я режиссировал нечто под названием «необалет». Работа над «Одиссеей» возобновилась.

Водил мисс Кауфман на «Гамлета». Очень было хорошо. Получил весьма соблазнительное приглашение в Японию.

Решил спустить с цепи телефон, и тут же позвонила Анджи. Договорились в пятницу вместе позавтракать. Фрицци приезжает завтра.

Да, конечно, я был влюблен в собственную юность. Тетя Эстелла? Да нет. Кто она, наша первая любовь?

О черт, эта окаянная шкатулка свалилась-таки на пол! Кто-то стучал молотком в соседней квартире, и она соскользнула с кронштейна. Крышка отлетела, и, если было там какое содержимое, теперь оно наверняка вышло на волю. Хотел бы я знать, что еще ждет паломника на кишащем демонами пути земной жизни?

Примечания

1

Книга, книжечка (лат.).

2

Размышления, думы (фр.).

3

Гилберт Уайт (1720–1793) – английский священник, почти всю жизнь проживший в своем родном городке Селборн, в графстве Гемпшир, где написал книги «Естественная история и древности Селборна», «Календарь натуралиста» и др. В 1885 году в память его было основано Селборнское общество охраны птиц и растений. – Здесь и далее примеч. перев.

4

«Ветер в ветлах» – роман для детей (1908) английского писателя Кеннета Грэма, одно время пользовавшийся огромной популярностью.

5

Высокая кухня (фр.).

6

Хайберский проход – ущелье длиной 53 км в Сулеймановых горах в Афганистане. По его дну протекает река Кабул. Во время многочисленных попыток Британской империи проникнуть в Афганистан путь английских войск проходил по этому ущелью.

7

Кладбище для моряков (фр.). Слова эти даны по-французски по ассоциации с поэмой Поля Валери «Морское кладбище».

8

Временное пристанище (фр.).

9

Дева Мэриан – возлюбленная Робин Гуда в старинных английских балладах.

10

Первый среди равных (лат.).

11

Родство – опасное соседство (фр.).

12

«Удалой молодец – гордость Запада» – пьеса ирландского драматурга Дж. М. Синга (1907).

13

Онор Клейн – героиня романа Айрис Мердок «Отсеченная голова», который автор в сотрудничестве с Дж. Пристли позднее переделала в пьесу.

14

Ревность рождается вместе с любовью, но не всегда вместе с ней умирает (фр.).

15