Если «Осенняя соната» – это психологическая драма, то «Касабланка» фильм романтический, не лишенный некоторого пафоса. Свет на втором кадре гораздо мягче. Красивая гризайль позволяет нам угадать, что у героини тоже покраснели глаза и алеют губы. Но еще больше поражает композиционное сходство. Словно Ингмар Бергман, с присущей ему беспощадностью, намеренно повторяет более ранний идеальный кадр, чтобы подчеркнуть старение. Что подумала бы Ингрид, если бы в 1978-м, когда вышла в свет «Осенняя соната», посмотрела на себя юную из 1942 года? Как и Рембрандт, она увидела бы, что изменилось. Увидела бы, что́ она приобрела и что́ утратила. Перед ней прошли бы тридцать шесть лет ее зрительной жизни. Возможно, она задалась бы вопросом:
Сколько же видели эти глаза? «Именно наша длительность мыслит, чувствует, видит», – писал французский философ Поль Вирильо в книге «Машина зрения». Бергман выросла в Швеции с ее северными темными зимами, а слава пришла к ней в солнечном Голливуде. Она увидела бы женщину с голливудским шармом: макияж, освещение – все свидетельствует о профессионализме и большом вкусе. Ей было бы уже известно то, что еще не ведомо этой молодой особе в 1942 году: все ужасы войны, скандал, разгоревшийся из-за ее любовной связи, решение покинуть гламурную «фабрику грез» ради более реалистичного кино. Вероятно, только теперь, состарившись, она смогла бы понять себя молодую. Вероятно, ей понравился бы этот печальный образ. Перед ней проплыли бы страницы фотоальбома собственной жизни. Ее личная история восприятия видимого мира. Словно астронавт на борту «Аполлона-8», она смотрела бы на Землю с лунной орбиты. Глядя с высоты нашего возраста, мы склонны проводить сравнения. Эти два кинообраза трогают нас, поскольку мы видим в них и процесс собственного старения, и бег времени, и разочарование, и смирение. Первый кадр не уступает второму по красоте – его красно-коричневые тона напоминают цветовую гамму рембрандтовского автопортрета, морщинки вокруг рта и глаз, форма бровей делают этот образ более сложным, чем гладкое, четко очерченное молодое лицо. Однако от нашего внимания не ускользают и приметы упадка в кадре из «Осенней сонаты», ведь нам известно, что всего через четыре года Бергман умрет от рака груди.
Слово «упадок» будто звон колокола. Оно заставляет нас задуматься и об угасании нашего зрения. С возрастом глазные мышцы слабеют, хрусталики становятся менее эластичными. Глаза хуже воспринимают свет, и туман вновь окутывает мир, как при нашем рождении. Во многих местах очки доступны далеко не всем, и потому стареющим людям остается мириться с недостатком четкости. Например, в Великобритании до учреждения в 1948 году Национальной службы здравоохранения тем, кто нуждался в очках, приходилось импровизировать. Еще в начале ХХ столетия некоторые пользовались отбитым донышком молочной бутылки, чтобы разобрать мелкий шрифт. Многие пожилые люди также страдают макулярной дистрофией, из-за которой слабо и смутно видят то, что находится прямо перед ними. Поскольку наш взгляд устремляется на лица, этот недуг мешает узнавать любимых людей и устанавливать зрительный контакт. Когда фовеальное зрение снижается, нужно учиться смотреть периферическим. Считается, что в мире этой болезнью поражены около 23 миллионов человек.
Не достигнув еще и двадцати лет, испанский художник Диего Веласкес написал этот прекрасный образ старой женщины, чье зрение, вероятно, угасло.
Она жарит яичницу, но смотрит мимо сковороды, пытаясь ложкой нащупать ее край. Нашу догадку о слепоте женщины подтверждает и блуждающий взгляд мальчика: он явно знает, что на него не смотрят. Вместо того чтобы изобразить мир таким, каким он предстает меркнущему взору старой кухарки, художник делает прямо противоположное – окружает ее материальными, гипервизуальными, осязаемыми вещами. Белый фарфоровый кувшин, красная луковица, металлическая ступка с пестиком, глиняная сковорода, а внизу еще одна, медная, начищенная до блеска, тыква и графин в руках мальчика, сам он и висящая на гвозде корзина с тряпкой. Не менее десятка расположенных по кругу предметов напоминают о том, что уже недоступно ее взору, а может, эти вещи, окружающие старую женщину, словно спутники планету, – проекции ее внутреннего глаза.
Диего Веласкес. Старуха, готовящая яичницу. 1618 / Purchased with the aid of the Art Fund and a Treasury Grant 1955, National Galleries of Scotland, Edinburgh, UK
Проекция – тоже важный сюжетный мотив нашей истории. И вот один особенно выразительный пример. Это кадр из французского фильма «Три цвета: Синий», снятого режиссером и сценаристом Кшиштофом Кесьлёвским.
Здесь мы видим женщину, потерявшую в автокатастрофе ребенка и мужа-композитора. Она парализована горем, и ничто из внешнего мира не проникает внутрь кокона, которым она себя окружила. Но звукам музыки ее мужа, кажется, удается пробиться к ней, словно волнам синего света на этом изображении. Свет и музыка часто проникают друг в друга, как будто явления одной природы. Эти галлюцинации – судорожные попытки вернуться к жизни: так кашляет раз за разом автомобильный мотор, пока наконец не запустится. Порой свет – болезненное напоминание о трагедии, порой – отрадное видение, весть из иного мира. Режиссер заставляет нас увидеть горе героини ее глазами.
«Три цвета: Синий», Кшиштоф Кесьлёвский / MK2 Productions, CED Productions, France 3 Cinéma, CAB Productions, Zespol Filmowy “Tor”, Canal+, Centre National de la Cinématographie, Fonds Eurimages du Conseil de l’Europe, France-Poland-Switzerland, 1993
Чего он нам не показывает, так это трупов ее мужа и ребенка. Созерцание мертвого тела всегда воспринималось неоднозначно. В некоторых культурах это поощряется, в других мертвецов стараются побыстрее убрать с глаз долой. Фотография бабушки, оставшаяся в моем сломанном телефоне, была сделана тайком (подробнее об этом рассказано в предисловии). Может быть, я нарушил правила приличия, оскорбил ее память? Когда люди умирают естественной смертью, их тело как бы немного сдувается. Кровяное давление падает, и кожа плотнее прилегает к костям. Трупы умерших от сердечно-сосудистых заболеваний могут вызвать шок. Такой образ не затеряется среди страниц фотоальбома нашей или их жизни. «Я хочу запомнить их живыми», – говорят те, кто не желает смотреть на мертвые тела, и в этом есть свой резон: смерть порой настолько искажает образ человека, что вытесняет все воспоминания о живом. В образе смерти заключена великая сила. Правительство Соединенных Штатов опубликовало фотографию президента Обамы и членов его кабинета, наблюдающих за ликвидацией основателя «Аль-Каиды» Усамы бен Ладена, проводившейся американским спецназом в Пакистане, но в отличие от казней других военных преступников и диктаторов, например генерала Хидэки Тодзё и Саддама Хусейна, ни момент смерти, ни труп бен Ладена показаны не были. Нам объяснили, что это может спровоцировать его