Все это золото знаков и стрелок было покрыто светящимся составом. Так что жители могли узнать верное время когда угодно, днем и ночью.
Волшебно правильно шли часы. Илль ничего не приврал астроному.
Они напоминали человеку о его делах.
Напоминали, что пора обедать.
Напоминали девушке, что любимый ждет, заждался — и как бы у него не лопнуло терпение.
Они всем руководили и всюду присутствовали. Ни в одном деле без них нельзя было обойтись. Ни в лаборатории, ни в школе, ни на железной дороге, ни на спортивных состязаниях — нигде.
Они устраивали порядок и благообразие. Как бы город держался без них?
Они шли вперед, и время шло вперед — они его подталкивали в нужном направлении.
И когда они торжественно вызванивали, возвещая Время, Идущее вперед, было бодро и хорошо на душе.
МАСТЕР ГРИГСГАГЕН И БЕЛАЯ РОЗА
Белая Роза приостановилась у витрины и рассматривала выставленные там украшения — браслеты из пластмассы и стеклянные бусы.
— Приветствую вас! — сказал, подойдя, мастер Григсгаген. — Что тут привлекло столь пристальное ваше внимание?
— Я думаю, — сказала она, — вон то ожерелье из бисера пойдет к свадебному платью или не пойдет?
Любые слова сходили с ее губ как музыка. С ее уст. Ее благоуханных уст. Вот как надо бы об этом говорить, не иначе.
Мастер надел очки, чтобы оценить ожерелье из бисера.
— Нет. Эти убогие побрякушки оскорбительны для Белой Розы. Украшения, достойные вас, ушли в прошлое. Настоящий жемчуг, за которым отважные искатели ныряли в морские глубины. Каждая жемчужина была оплачена ценой риска, потому и стоила дорого… Настоящие брильянты. Они разбрызгивают такой живой, грозный огонь.
— Этот бисер тоже ничего, — сказала Белая Роза.
— В минувшие времена красоту ценили высоко. Сколько во имя ее совершалось безумств и преступлений!
— Ну, преступления — уж это лишнее, — сказала Белая Роза.
— Я счастлив, что встретил вас. Мне надо с вами поговорить. Вы не спешите?
— Немножко. У меня авария с гладиолусами. Я ведь теперь заведую всем городским цветоводством.
— Вот как! Значит, подлинно вы царица цветов. Каждый гладиолус вам подчинен, от вас зависит бархатистость газона и расцветка анютиных глазок.
— Какой вы комплиментщик, оказывается, — сказала Белая Роза.
Они шли по улице.
— Белая Роза, разрешите задать вам нескромный вопрос.
— Мужчины, как правило, задают нескромные вопросы, но чтоб и вы, мастер, — не ожидала.
— Вы мысленно примеряете подвенечное платье — собираетесь замуж?
— Само собой, как всякая девушка.
— Не за Анса ли Абе?
— Он, конечно, самый порядочный и самый красивый.
— Он ждет, чтобы вы ему сказали — да или нет. Сколько раз вам приходилось отвечать на этот вопрос? Десятки раз?
— Может быть, и сотни.
— Выслушайте меня, прошу покорно. Анс Абе вас не стоит.
— Я думала, наоборот, вы будете за него, поскольку он ваш помощник.
— Я буду счастлив выслушать все, что вы думали, но сначала позвольте мне договорить.
Что такое Анс, чтоб быть вашим супругом? Что такое был ваш беспокойный поклонник Элем? Что такое все те, кому вы на своем коротком веку успели сказать «нет»? Вы и я — вам не приходит в голову, как это многозначительно, ослепительно, поистине великолепно?
Не спешите ставить мне на вид, что я стар! Допустим, стар. Допустим. Хочу сказать несколько слов в похвалу старости.
Вот выходит молодой на дорогу жизни. С чем он выходит? Что у него есть? Голые руки, грудь нараспашку, ни гроша опыта за душой. Безоружный, бредет, как слепой щенок, спотыкаясь о каждый камень.
И вот идет тот, кого вы называете старым, а я называю — долго живущим. Смотрите, как он вооружен, с головы до пят в стальной броне! Что ему камни, он их знает наперечет, и крупные и мелочь. Возьмет вас за руку и отведет от опасности, когда вы о ней еще и догадаться не успели.
Молодой глазеет направо и налево. У него нет времени на поклонение красоте, он ей поклонится наскоро — и дальше, дальше, ему и то надо испробовать, и другое, пока не напробуется и не обрастет стальной броней. Он настоящей красоты и не различает, ему любая годится, лишь бы целовалась крепко да смеялась его телячьим остротам.
А красоте без поклонения жизнь не в жизнь, ей жрецы требуются, она тоскует и чахнет, если ей не курят фимиам без передышки, не признают ее заново и заново, — красота должна ликовать ежеминутно! Вы часто смотритесь в зеркало?
— Ну, мастер, ну какая же девушка не смотрится в зеркало?
— Смотритесь! Ликуйте! Думайте: я одна такая, второй нет. Думайте: кто как не я создана распоряжаться — чему цвести, чему благоухать под небом?
Зачем вам молодой? Ну зачем? Что он знает, молодой? Только то, что прочел в учебниках. Вы у него спросите о чем-нибудь: это хорошо или плохо? Он ответит: а кто его знает, я еще сам, понимаешь, не разобрался.
А любящая старость вам скажет: это брось, от этого отвернись, а вот это возьми, это хорошо. Потому что старость горы всего видела, и добра и зла. И сама эти горы творила.
Придет печаль, вы заплачете — любящая старость шепнет: пожалей свои глаза, других таких нет, знаешь ли, на свете еще не то бывает, и то-то бывает, и то-то, — столько нарасскажет, что ваше горе покажется вам малостью, каплей в океане.
И постепенно ваша душа закалится и подымется выше горестей.
Беспечально вознесетесь вы над людской суетой взлелеянная, славимая любящей старостью.
До вас, полагаю, дошло, что я ученик Себастиана. Я был младшим в семье его учеников. Вот почему я здесь, когда остальные уже разошлись, отдав прощальный поклон.
Я последний из тех, кому он завещал свои открытия. Последний сосуд его учености. Никто, кроме меня, не владеет его тайнами. Тайнами, перед которыми отступает ординарный разум.
Белая Роза, если я сложу к вашим ногам эти сокровища знания и вы их не отвергнете, это будет закономерно, единственная закономерность, какую я принимаю для вас и для себя. Ибо здесь не низменный, но высший брак, брак красоты и мудрости: красота проникается мудростью, а мудрость вбирает в себя красоту, красота вознаграждает, венчает собою мудрость.
Итак, Белая Роза, я не требую немедленного решения. Вы сами назначите день, когда вам будет угодно ответить.
Позвольте надеяться, что вы обдумаете мое предложение с должным вниманием, оставив мысли о всех других.
Итак, Белая Роза…
Она остановилась, и он тоже. Ветерок играл его галстуком.
На бульваре девушки сажали рассаду в нежную просеянную землю.
— Приятная сегодня погода, — сказала Белая Роза. — Я с удовольствием с вами прошлась. Спасибо, мастер, будьте здоровы, нам в разные стороны.
— Погоди, Красота! — вскрикнул мастер. — Ты не назначила день, когда скажешь — да или нет!
Но она не оглядываясь удалялась плавной походкой.
— Туда же! — говорила. — Еще «да» или «нет» ему, видели? Он не требует немедленно! Изволь не думать ни о ком — ну, знаете! Любви, конечно, все возрасты покорны, но в эти годы, как хотите, это чересчур! И она направилась к девушкам, сажавшим рассаду.
ГДЕ СУМАСШЕДШИЕ? (ЗАГАДОЧНАЯ КАРТИНКА)
По бульвару шли санитары с носилками. Плечистые парни в белых халатах.
— Привет, девушки, — сказали санитары.
— Привет, — ответили девушки и поправили косыночки на головах.
— Цветочки сажаете?
— А вы сумасшедших ищите? Долго ищете.
— Да нет у нас привычки их ловить. Какая, оказывается, противная канитель. Если б они сейчас выскочили, мы б их моментально поймали, а они ведь притаились.
— Как же вы их выпустили?
— Спали, не слышали. Дайте нам, девушки, по цветочку посадить.
— А умеете?
— Что умеем, то умеем.
— Ну по одному, так и быть. Вот из этого берите ящика. Осторожно.
— А что это?
— Левкои.
— Бывает же счастье некоторым. Левкои сажают. А мы сумасшедших ищи.
Санитары закурили и еще потрепались немножко.
— Ладно, ребята, — сказал один. — Пошли. Надо ж найти все-таки.
— По-моему, — сказал другой, — раз ты чувствуешь, что ты сумасшедший, то и сиди себе в больнице, зачем же людям такую мороку создавать.
— Они не чувствуют, — сказал третий. — Им самим не видно, только со стороны видно.
— Вот что, — сказал четвертый, — пройдемте по той улице, если и там их нет — айда завтракать. Топаем, топаем — хватит. Успеха вам, девушки.
— И вам, — сказали девушки.
Санитары бодро подняли носилки и потопали дальше.
ЗАТАИЛИСЬ И ПОДСМАТРИВАЮТ, А ИХ НИКТО НЕ ВИДИТ
Сквозь жалюзи из ближнего дома на них смотрели две пары глаз.
Два человека стояли у окна с полуспущенными жалюзи, один толстый человек, другой тонкий.