Читать интересную книгу "Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин"

самостоятельна, чем любая иная часть Российского Государства. Можно покамест сказать только, что теперешний русский крутой режим еще долго не достигнет прусского насильственного режима в Шлезвиге.

Нередко органы печати Запада предостерегали финляндцев от увлечения оппозицией России и рекомендовали своим правительствам известные меры предосторожности.

«Neue Preussische Kreuz-Zeitung» писала: «Ни одно правительство не согласится ради Финляндии стать в натянутые отношения с Россией. Невмешательство во внутренние дела других государств давно уже сделалось основным принципом европейской государственной политики. Финляндцы слишком высоко оценивают (überschâtzen) свое значение в мире, если хоть на одну минуту верят в нечто более, чем платоническое сочувствие к ним... К тому-же, нельзя сказать, чтобы политика русификации Финляндии выразилась до сих пор в каких-либо особенных крайностях. Неоспоримого вреда до сих пор еще не принесено, так как самостоятельность финляндского государственного устройства (Staatswesens) с формальной стороны еще не подверглась нападениям и страна еще не вошла в русский таможенный союз (Zollverein)».

«Perseveranza», держащаяся либеральных принципов, заявила, что финляндцам нет причин— ни в прошлом, ни в настоящем — видеть Какие-либо угрозы их положению со стороны России.

Кроме статей в периодических изданиях, возник целый поток брошюр и книг (перечень их приводится в примечании).

Некоторые из сих брошюр— дословный перевод финляндских статей; в других — сосредоточены были грубые инсинуации по адресу России и сведения о «насильственном обрусении» Финляндии, производящемся якобы по внушению русской реакционной партии, требующей уничтожения края. Эта категория — сплошные памфлеты. Третьи брошюры — переводы на разные языки финляндских официальных постановлений и изданий: манифеста 3 февраля 1899 г., заключения чрезвычайного сейма и т. п.

Огромное число заграничных изданий составлены по одной программе. В начале обыкновенно обрывки из финляндской истории, преимущественно из периода покорения края, затем рассказы о сейме в Борго. о клятвенном утверждении «великой хартии», об основных законах 1772 и 1789 гг. Все это в иностранных брошюрах служит канвой рассказа; исторические справки и даже самое изложение — тождественны с тем, что находится в финляндских газетах и книгах. Те же выражения и мысли, даже заглавия одинаковы («Поход против Финляндии», «Национальный адрес» и т. п.).

Повторяя доводы и воспроизводя воззрения финляндцев, заграничные издания неизбежно повторяли и разные их измышления о том, например, что сенат края не был запрошен по уставу о воинской повинности, что устав этот преследовал не военные, а политические цели, что русские притесняли лояльнейший народ в мире, который в 1812 г. своими войсками охранял северную столицу... Даже писатели с такими именами, как Anatole Leroy Beaulieu, поддались общему искушению и переписывали своими руками несообразности о том, что «нынешняя политика русских в Финляндии направлена к уничтожению финской нации», что русское правительство «делает всевозможное для подстрекательства финской и шведской национальностей друг против друга» и т. п.

Типичным заграничным изданием периода финляндской смуты представляется книга «Россия накануне двадцатого столетия» (Russland am Vorabend des zwanzigsten Jahrhunderts), которую молва приписывала перу видного русского ученого. Она появилась в Берлине и сплошь неблагоприятна для русской политики. Одна треть книги посвящена «финляндскому вопросу», причем почти рабски воспроизводятся положения финляндских писателей. Со слов финляндцев автор сообщает, что Финляндия не Россия, что «при Николае I Финляндия была вовлечена в Восточную войну, во имя интересов совершенно ей чуждых», что в 1878 г. устав о воинской повинности был введен по договору, на основании обоюдных уступок, что Ордин был возведен в придворный чин за то, что начал поход против Финляндии, что русских шпионов, рассылаемых по всей стране в виде странствующих торговцев, население не хочет принимать, а финская казна принуждена кормить их на свой счет... «Если бы в двенадцатом году недовольная область стремилась вновь присоединиться к Швеции и русское правительство принуждено было бы держать там большее или меньшее количество войска, то исход войны мог бы быть иной». И так далее.

Последнее положение явилось ходячею монетою, которой пользуются и русские и иностранные наши недоброжелатели, при оценке исторических заслуг финляндцев, заслуг недостаточно якобы признанных в России. Фактически безопасность со стороны Финляндии была обеспечена Абоским трактатом; кроме того, войной страна была разорена, и она имела только 3600 чел. войска, незадолго перед тем сформированного, из которого 1200 чел. находились в Петербурге для гарнизонной службы. Такая горсть мало обученных солдат не могла поколебать больших политических весов того времени.

Исходная точка автора «Россия накануне двадцатого столетия» в финляндском вопросе та, что история Великого Княжества «с полной очевидностью доказывает преимущество конституционного правления перед неограниченным монархическим». Тезис, выраженный в этих словах, давно уже является тайной и явной причиной особого внимания к «финляндскому вопросу». Поэтому создается догадка, что книга написана программно, с целью пропагандировать конституцию на примере Финляндии. Для ясности необходима маленькая справка.

В 1896 г. главный штаб революционной пропаганды в России основал в Цюрихе журнал «Russische Zustände, unparteusche Monats-Revue. Зарубежная агитация выступила тогда с новой программой, предназначавшейся в руководство не только зарубежным агитаторам, но и в назидание «всем представителям русской оппозиции». Программу обнародовали в Женеве. В ней указывались не только цели легальной агитации, но также техническая сторона и способы ее ведения. Цель пояснялась изречением: delenda est Carthago. Под этим нужно было разуметь, конечно, абсолютизм. Рекомендовалось не попадаться на удочку либеральных реформ, а, «опираясь на уступки и послабления правительства, вести по всей России усиленную агитацию».

Приемы рекомендовались как активные, так и пассивные. Пример активной агитации: надо дразнить общество, указывая на Какие-нибудь специальные льготы одной части населения. Такими подходящими objectum ad demonstrandum признавались болгарская и финляндская конституции. Руководители рассуждали так: надо напоминать, насколько дарование Императором Александром II конституции болгарскому народу содействовало тогда развитию и распространению в русском обществе конституционных идей и требований. Для Тверского и Харьковского земства болгарская конституция послужила исходной точкой для требования всероссийского земского собора. Чем мы, русские, хуже болгар? кричали тогда; а теперь надо кричать: «чем русские хуже финляндцев?» Эту фразу надо повторять везде, популяризируя эту идею в печати, салонах, беседах. Повторение и напоминание о финляндской конституции признавалось особенно полезным среди русской интеллигенции. Надо при всех подходящих случаях «наглядно выставлять на вид перед своими читателями или слушателями тот порядок и благоустройство, которым конституционная Финляндия, как известно, так выгодно отличается от России с ее неурядицами и анархией. Первая задача, следовательно, такова: нужно расхваливать на все лады «образцовый порядок» и «благоустройство Финляндии, начав хотя бы с железных дорог и, идя далее, при посредстве «эфиопского языка», пояснять, что вся финляндская благодать проистекает из «правового порядка».

Положения этого политического катехизиса, видимо, глубоко запали в