гостей, которых развлекали всевозможными играми и мероприятиями, воссоздающими эпоху, описанную в книге. Позже название фестиваля было изменено на «Этно-ландшафтный фестиваль “Зов Пармы”», и он стал привлекать множество тех же молодых людей, что и фестивали «Камва»: почти двадцать тысяч человек приехали на него в 2011 году. Сам Иванов время от времени участвовал в проектах «Камвы»[405], и некоторые из организаторов «Камвы», с которыми я встречался, выражали надежду, что новые фестивали на позаимствованные из романов Иванова исторические темы сменят сам фестиваль «Камва», когда тот завершит свою деятельность.
«Уральская матрица» и культурные проекты Иванова
В 2008 году Иванов стал дополнять свою художественную литературу серией культурологических очерков, самый известный из которых получил название «Уральская матрица» [Иванов 2009]. Эти очерки легли в основу телевизионного сериала «Хребет России»[406] и сопровождавшей его крупноформатной книги, включавшей в себя фотографии и текст [Иванов 2010]. Главная идея этих культурологических проектов – практически откровенного выпада против Пермского проекта команды Чиркунова – заключалась в том, что Уральский регион представляет собой уникальную конфигурацию множества элементов, как природных, так и человеческих, – матрицу. Эта матрица структурировала и наполняла информацией жизнь на Урале, в том числе и в Пермском крае, на протяжении веков, и ее можно четко проследить от наших дней вплоть до времен Ермака, который в ходе своих знаменитых экспедиций XVI века «открывал» Сибирь именно из Перми. Сам термин «матрица» указывает на то, какой тип истории Иванов хочет спроецировать. Во-первых, эта история, в соответствии с первоначальным латинским значением слова «матрица», является генеративной: она многократно порождает на протяжении веков ряд конкретных и узнаваемых сложных форм – политических, экономических, социальных и культурных. Также термин «матрица» издавна используется в палеографии и геологии, где он указывает на породы, к которым прикрепляются окаменелости; кроме того, он связан с различными видами металлических изделий – от промышленной штамповки до литья статуэток. Долгая геологическая история Пермского края, его залежи солей, калия, угля, меди, нефти, а также шахты, заводы и фабричные города, построенные для их освоения, лежат в основе видения Ивановым Урала как горнозаводской цивилизации.
По мнению Иванова, некоторые элементы и характеристики этой матрицы повторяются на протяжении всей истории в новых конфигурациях – это результат устойчивости ландшафтов и, в немалой степени, устойчивости менталитетов. Урал всегда был и остается местом встречи разных народов: он расположен между Европой и Азией, между христианством, исламом и язычеством. «Генетическим кодом» [Иванов 2010:201] этой матрицы является сам ландшафт Урала: его реки, горы, месторождения полезных ископаемых, а также способы, которыми все эти элементы направляют и обеспечивают движение и организацию человеческих поселений. Встречи, происходящие в этом ландшафте, утверждает Иванов, приводят к личностным и историческим преобразованиям, которые вновь и вновь повторяются в истории Урала. Например, смешение финно-угорского язычества и христианства привело к появлению «пермских богов» – поразительно красивых деревянных скульптур Христа, ныне находящихся в Пермской государственной художественной галерее, которые весьма специфичны для Пермского края и являются уникальными арт-объектами, поскольку скульптурные изображения Бога вообще не допускаются в восточном и русском православии. Еще одна повторяющаяся тема в истории Урала – расширение местного суверенитета: руководители заводов были склонны к самостоятельности во взаимодействии с центральной властью, из-за чего внутри одних зон влияния возникали другие («держава в державе», как выразился Иванов). Семьи Строгановых и Демидовых, получившие от царя особые концессии на свои заводы и право на другую деятельность на Урале, служат архетипическими примерами такого расширения местного суверенитета. Приватизационные схемы 1990-2000-х годов и олигархи постсоветского периода, по мнению Иванова, являются их самыми последними воплощениями.
Таким образом, смысл обращения Иванова к «уральской матрице», особенно когда речь идет о популяризации его взглядов на Урал, составляющей «Хребет России», состоит в том, чтобы заставить зрителя или читателя увидеть не только Урал, но и всю Россию под новым углом. Иванов утверждает, что именно на Урале Русь стала Россией – именно благодаря встречам Ермака на Урале, отмечает он, знаменитый бродяга превратился из разбойника в поселенца на службе у царя. В самом деле, мы узнаем, что многие вещи впервые появились на Урале: на Урале был изобретен самовар; на Урале была создана первая паровая машина (хотя ее значение и потенциал не были поняты ее авторами); русский бизнес начинался здесь же, в небольшой (ныне заброшенной) конторе; многими своими персонажами и сюжетами русские сказки обязаны мифам старого Пермского края, в том числе связанным с пермским звериным стилем. Первый «остров» «архипелага ГУЛАГ» тоже находится на Урале. Все эти первопроходцы – дети «уральской матрицы», продукт многовековых встреч и пересечений в ландшафтах Урала. Это вклад, хороший и плохой, Уральского региона в большую российскую историю и самобытность. Иванов настаивает, что эта комбинация идентичности, самобытности и генеративное™ основана на провинциальности, нецентральности Урала в масштабах России. По его мнению, именно потому, что Урал – это место встречи и так было на протяжении веков, здесь может появиться так много новшеств и отклонений в русской истории. Заявлять, что на Урале можно найти или построить столицу чего бы то ни было, значит именно упускать из виду значение Урала как нецентрального и периферийного. Именно к этому моменту Иванов снова и снова привлекал внимание в ходе своего публичного и открытого противостояния кампании Чиркунова «Пермь – культурная столица Европы».
Ученые – историки Пермского края не всегда соглашались с деталями и подробностями историко-культурологического анализа Иванова; на мой взгляд, однако, они придают слишком много значения менталитету и абстрактным, недостаточно конкретизированным историческим и личным силам, способным объяснить всё и вся. Как я уже отмечал во введении, они явно пренебрегают местным историческим сознанием. Тем не менее во многом благодаря своему размаху и способности рассказать новую и связную историю об Урале, которую можно обнаружить в ландшафтах Пермского края, деятельность Иванова приобрела стольких последователей и распространилась на столь разнообразные платформы. Исследование, проведенное Абашевым и Фирсовой [Абашев, Фирсова 2013], показало, что 25 % жителей Чердыни читали книгу Иванова «Сердце пармы» – об исторических событиях, происшедших пятью веками ранее в их родном городе, а 81 % так или иначе участвовал в одноименном фестивале, который в Чердыни начали проводить в 2006 году. Почти 35 % опрошенных турагентов Пермского края согласились с тем, что деятельность Иванова оказала значительное и позитивное влияние на имидж Пермского края среди туристов.
Однако, при всем его несогласии с Пермским культурным проектом, общий вывод корпуса работ Иванова оказался примерно тем же: по его мнению, для постиндустриального Пермского края маркетинг культурных брендов и историческая самобытность – это путь вперед[407].