вердикта жена и дочери подсудимого не присутствовали. Незадолго до полуночи они получили сообщение о событиях в суде. В доме начался переполох — был зажжён свет, женщины голосили и кричали, глядя со стороны, можно было подумать, что произошло преступление. Ближайшие соседи поняли причину необычайной нервозности, но никто из них не отправился к Уэбстерам со словами ободрения и поддержки.
Заканчивая рассказ о событиях вечера 30 марта 1850 года, остаётся упомянуть о довольно любопытных деталях, ставших известных много позже. Спустя четверть века — весной 1875 года — в Массачусетсе вспомнили о весьма примечательном судебном процессе и журналисты отыскали некоторых членов жюри присяжных, выносивших вердикт по делу Уэбстера. По воспоминаниям последних, к концу судебного процесса картина произошедшего в Медицинском колледже преступления в целом представлялась понятной. Каких-то сомнений в том, что Джордж Паркмен был убит именно в помещениях профессора Уэбстера, предположительно на лестнице из химлаборатории в кабинет позади большого лекционного зала, никто из членов жюри не испытывал.
Поэтому первый пункт вердикта обсуждений не вызвал вообще — все 12 голосующих членов жюри единогласно решили, что на первый из поставленных вопросов следует дать положительный ответ. Обсуждение возникло по второму пункту, в котором предлагалось признать или отвергнуть виновность в этом преступлении Джона Уэбстера. Один из членов жюри — его фамилию никто не называл — колебался, доказывая, что вина профессора химии обвинением не доказана. Остальные 11 человек принялись убеждать его в том, что дело яснее ясного и ломать голову не над чем. Основная задержка с вынесением вердикта оказалась связана как раз с разгоревшейся полемикой.
Как несложно догадаться, 11 человек, в конце концов, переубедили 1-го колеблющегося [в противном случае вердикт не состоялся бы]. Четверть века спустя участники тех событий не выражали сожаления или сомнений в справедливости принятого решения — это, пожалуй, всё, что нам следует помнить о вердикте жюри присяжных.
Итак, что же последовало далее?
На следующий день — 31 марта — семья осуждённого [а профессора уже можно было с полным правом именовать так] получила большое ободряющее письмо от жителей Кембриджа. Среди подписавших его оказались известные члены местного общества — Эдвард Эверетт (Edward Everett), Джаред Спаркс (Jared Sparks), профессор Нортон (Prof. Norton), судья Фэй (Fay). Последний не удержался от того, чтобы пообщаться с журналистами. Он рассказал им, что ранее испытывал некоторые колебания в вопросе виновности или невиновности своего друга Джона Уэбстера, но прослушав 30 марта его выступление в суде, отбросил всякие сомнения в его добропорядочности и именно по этой причине подписал письмо.
Не совсем понятно, для чего бывший судья полез со своими рассуждениями к газетчикам. Монолог его прозвучал невпопад и произвёл двоякое впечатление. Из него можно было заключить то, что даже хорошие друзья осуждённого с самого начала допускали его виновность, а стало быть обвинительный материал и в самом деле выглядел очень и очень убедительно. Уместным казался вопрос, почему господин судья согласился свидетельствовать в защиту друга, если считал того виновным в убийстве [напомним, что Фэй был в числе свидетелей защиты]? И что такого сказал профессор Уэбстер в своём обращении к суду в конце процесса, что Фэй изменил первоначальную точку зрения? В общем, жена осуждённого вряд ли осталась довольна рассуждениями мистера Фэя перед газетчиками, ну да не зря же говорится, что на чужой роток не накинешь платок.
Ранним утром 1 апреля судья Лемюэль Шоу распорядился к 9 часам доставить профессора Уэбстера в суд. Весть о том, что в ближайшие часы судья намерен огласить приговор, облетела центральную часть Бостона моментально. К 9 часам утра перед зданием суда на Скул-стрит уже собралась огромная толпа зевак, намеревавшаяся присутствовать при историческом событии, и возникли вполне ожидаемые проблемы с допуском почтенной публики в зал заседаний.
Судья не стал дожидаться, пока помещение будет заполнено, и едва Джон Уэбстер занял своё место, обратился к нему с неожиданно проникновенной речью, в которой нашлось место упоминаниям добродетелей и чести. Автор должен признаться, что речь эта выглядела так, словно судья намеревался обосновать некий очень гуманный приговор, и… тем неожиданнее прозвучала её концовка. Судья закончил свою пафосную речь очень будничным и даже равнодушным объявлением, из которого следовало, что «Джон Уэбстер должен быть взят в окружную тюрьму, где должен будет находиться под надёжной охраной до того дня, когда исполнительная власть возьмёт его оттуда и повесит за шею до наступления смерти и пусть Господь Бог помилует его душу».
Не подлежит сомнению, что высокопарное вступление судьи и формальное, совершенно равнодушное окончание речи явились умышленным трюком, призванным усилить волнение осуждённого. Перед нами пример эдакого судейского юмора, надо сказать, весьма дурного тона. Сначала судья дружелюбным и даже ласковым тоном как бы обнадёживает смертника, а затем жёстко произносит приговор, мгновенно лишая всякой надежды.
Теперь Джон Уэбстер оказался готов к неприятному сюрпризу и ничем не выдал своего огромного разочарования. Он спокойно выслушал приговор и спокойно покинул зал заседаний, не произнеся ни слова. Процедура оглашения приговора не заняла и пяти минут, всё произошло очень быстро. Посетители всё ещё входили в зал и рассаживались, рассчитывая насладиться историческим зрелищем, но действо, которое они намеревались лицезреть, уже закончилось.
На протяжении апреля и мая 1850 года «дело Джона Уэбстера» оставалось в поле зрения общественности. Публикации, порой довольно внушительного объёма, появлялись на страницах газет, хотя, разумеется, и в меньшем количестве, чем раньше.
Казалось бы, какие могут быть новости в связи с человеком, приговорённым к повешению и находящимся под неусыпным надзором конвоя 24 часа в сутки 7 дней в неделю? На самом деле новостей было много, причём весьма необычных как по форме, так и по содержанию. Так, например, 9 апреля в американской прессе стал муссироваться слух о появлении свидетеля убийства. Казалось бы, где находился этот удивительный свидетель с 23 ноября 1849 года вплоть до начала апреля?! Но не спешите, история упомянутого свидетеля сама по себе смахивает на забористый детектив.
Некий студент по фамилии Хеджес (Hedges), прослушав 23 ноября 1849 года лекцию профессора Уэбстера, покинул аудиторию по её окончании в 13:30 и… через пару минут обнаружил, что забыл ботинки в лекционном зале. Речь идёт о сменной обуви, студент, разумеется, не ходил по зданию босиком. Возвратившись к большой аудитории на 2-м этаже, из которой он недавно вышел, Хеджес с удивлением обнаружил, что дверь заперта и ботинки он забрать не может. Зная о том, что в лекторий можно пройти через химлабораторию первого этажа, студент отправился туда и, войдя в лабораторию профессора Уэбстера, увидел