– Почему вы перестали меня навещать? – спросила она, как только они остались одни. Она помахала вырезкой из газеты. – Из-за этого?
– Я решил, что будет лучше, если я перестану это делать.
– Лучше для кого?
Для вас, разумеется, – ответил он, удивившись вопросу. – У вас свои собственные проблемы, Стиви. Я не считал справедливым взваливать на вас еще и мои…
– Может, лучше мне решать такие вещи? Друзья помогают друг другу, Бен. Разве это хорошо с вашей стороны, что вы решили не рассчитывать на мою помощь? Обошлись со мной, как с объектом для благотворительности, который сам не способен ничего дать взамен?
Он взял со стола стеклянное пресс-папье, заглянул внутрь, словно это был хрустальный шар.
– Может, и нет, – сказал он. – В любом случае, тут нечего делать. Страховая компания уладит это дело… Истцы не станут доводить дело до суда, хоть я и сказал им, что не буду защищаться.
– Я не спрашиваю про суд, Бен. Я спрашиваю про вас.
– Тут тоже все уже улажено, – сказал он слабым голосом. – Я думал, что был трезв, когда делал операцию. Если я не понимаю разницу между трезвостью и опьянением, значит, мне пора сворачивать практику.
– Но ведь вы сделали чудо с моим лицом! – заспорила она. – Я уверена, что вы совершали чудеса для сотен, тысяч пациентов, Бен. Одна-единственная ошибка не делает из вас плохого хирурга.
Он откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза.
– Одна ошибка сводит на нет тысячу удачных операций. Я алкоголик, Стиви, – сказал он. – Я уже пять лет алкоголик, с тех пор как Пат, моя жена, умерла. Вообще-то я был осторожным пьяницей… осторожным и одиноким. Всегда поглощал свой виски один, без свидетелей. У меня есть множество средств для снятия похмелья, и если кто-либо из моих коллег замечал… ну, доктора всегда прекрасно прикрывают друг друга. Это вроде некоего правила братства – плохого, разумеется, но братство есть братство. И пока мне все сходило с рук. Но подобной дурацкой ошибки из-за беспечности, которой я не простил бы и практиканту-первогодку, я не могу себе простить тоже, Стиви, это преступление. И я могу воспринимать ее лишь как знак – возможно, посланный мне святым покровителем пьяниц, – что я не имею права экспериментировать на своих пациентах. Еще хорошо, что я не причинил чего-либо более серьезного женщине, которая мне доверилась.
Все время, пока Бен говорил, Стиви отрицательно качала головой, словно не могла поверить ни одному его слову. За все то время, что она его знала, ей ни разу не бросилось в глаза ничего, что напомнило бы ей Ирэн, – невнятная речь, остекленевшие глаза, предательский запах мяты изо рта, ничего, что могло бы сказать о том, что Бен не контролирует себя.
– Ну а как быть со всеми советами, что вы мне давали… о самоисцелении? Хорошие советы, Бен. Почему бы вам самому ими не воспользоваться?
– Древнейшая цитата из нашей древней книги, не так ли? – сардонически произнес он. – «Врач, исцелися сам». Но даже доктору требуется здоровый мозг, чтобы помочь себе, Стиви. А у меня в голове неразбериха, по крайней мере в той части, что касается моей личной…
Стиви больше не могла слушать, как Бен осмеивает себя. Она вскочила со своего места и подбежала к нему, положила ему на плечо руку.
Тогда я помогу вам, – заявила она, не колеблясь ни секунды.
Он улыбнулся, словно она сделала ему симпатичный, но не пригодный ни для чего подарок.
– И каким образом вы намерены это сделать?
– Будь я проклята, если представляю это, – честно призналась она. – Но я это сделаю. Вы помогли мне спасти мою жизнь, а теперь настала моя очередь отплатить за это.
Инстинктивно, по собственному опыту, Стиви понимала, что сейчас нельзя оставлять Бена в одиночестве.
– Позвольте мне побыть с вами, – попросила она. – Вам ведь сейчас нужен кто-нибудь, кто…
Он затряс головой, и она увидела, что он был поражен.
– Стиви, – сказал он, – нет ничего на свете, чего мне хотелось бы сильнее, чем вашего общества. Но…
– Но в чем дело? У вас уже есть подруга?
Он засмеялся без веселья, словно эта шутка уже приелась ему.
– Нет, – сказал он, – бутылка «Джонни Уокера» моя единственная подружка уже давным-давно.
– Тогда что же? – Вспомнив минуты, когда у них возникало что-то вроде душевной близости, она подумала, что, возможно, нежелание Бена было продиктовано намерением держать ее подальше от себя. – Я просто хочу быть вашим другом, – предложила она. – Обещаю, что не стану к вам приставать…
Тень пробежала по его лицу.
– Ну, это уж точно не льстит мне. Теперь настала очередь Стиви поразиться.
– Теперь я совсем ничего не понимаю, Бен. Давайте сосредоточимся пока на том, чтобы помочь вам снова встать на ноги. Приведите мне действительно вескую причину того, почему я не должна вмешиваться. Ведь мне кажется, что сейчас самое лучшее, если я побуду с вами.
– Правда в том, – сказал он после некоторых колебаний, – правда в том, что я не уверен, что смогу оставаться трезвым долгое время… особенно теперь, Стиви. И мне не хочется, чтобы вы меня видели в таком состоянии, когда я теряю над собой контроль. Мне не хочется, чтобы вы думали обо мне еще хуже, чем сейчас.
– Если вы так думаете, – заявила она, встречая его измученный взгляд огнем своих собственных глаз, – тогда вы совершенно меня не знаете. Я представляю, через что вы уже прошли, – страстно заговорила она, испытывая такое чувство, будто она сражается за душу Бена. – Я знаю, что такое терять над собой контроль, уступать искушению, которое кажется слишком сильным, чтобы ему сопротивляться. Мое ведь едва не убило меня, Бен, – но ведь вы не отвернулись. Вы помогли мне снова обрести надежду. Не отворачивайтесь же теперь от меня… Мы можем помочь друг другу. – Она импровизировала, не сознавая того, что говорила глубоко верные слова. – Я не хочу возвращаться к своей прежней жизни… и я не хочу позволить вам поскользнуться. Мы оба должны двигаться вперед… неужели вы не понимаете этого? Давайте сделаем это вместе… потому что мы уж наверняка не справимся с этим в одиночку!
Как только Бен капитулировал перед решительным напором Стиви, она перешла к действиям. Совершив торопливую поездку в свою собственную квартиру, она упаковала только один чемодан с самой скромной одеждой и небольшим количеством других необходимых вещей. И когда закрывала дверь за всеми этими выставочными экземплярами, что некогда окружали ее своей стерильной роскошью, знала, что больше сюда не вернется.
Она зашла за Беном в клинику и пошла вместе с ним в его городской дом, находившийся за углом.
С фасада трехэтажный особняк из красного кирпича походил на соседние дома; внутри же отражал историю человека, которого она узнавала. Мебель была сплошной эклектикой, вся подлинная, от китайского ковра на темном паркетном полу в гостиной до африканских масок на стенах его потрясающей библиотеки. Все предметы, от английской скамьи XVII века в прихожей до сельских буфетов из Франции на кухне, заботливо собирались годами, а не подбирались в спешке высокооплачиваемым декоратором. Она представила, как Бен и его покойная жена счастливо наполняли свой дом этими красивыми предметами, воображая, что впереди их ожидают годы радостной жизни.