его знаменитостей. На неё поглядывали с нескрываемым любопытством — все же сплетни, пренебрегаемые этими людьми, возбуждали интерес к А. Б. и можно было не сомневаться, что вскоре она подвергнется нашествию журналистов. Девушка находилась в приподнятом настроении, с радостью отвечая на приветствия знакомых и даже малознакомых людей. «Теперь уже все равно, сочтут меня сумасшедшей или авантюристкой», — думала она и нисколько не удивилась, что в соответствии с условиями контракта (!) в её «люксе» находилась «камеристка» — служащая «дома Шанель», следящая за гардеробом мисс Браун, поскольку было условлено, что ничего, кроме продукции этой фирмы на знаменитом теле за время путешествия не появится.
Виктория распахнула зеркальные стенные шкафы, отведенные под гардероб, и вздохнула «Прекрасно!». Того, что переливалось и струилось здесь, благоухая её любимыми духами «Arpegio», хватило бы на экипировку целой олимпийской команды. Все же жаль, что эти великолепные туалеты останутся без употребления. Ах, как неплохо смотрелись бы они, в самом деле, на борту этого славного «пароходика», украшая загорелое, с наслаждением готовящееся к материнству тело Виктории…
«Морро Касл» выглядел великолепно во всем блеске роскошного оснащения. С группой привилегированных гостей под предводительством капитана Виктория совершила экскурсию по кораблю, рассматривая плавучий город. Все здесь было настолько великолепно, что приходила на ум жуткая история «Титаника», привлекающая любопытство своим изысканным трагизмом уже более восьми десятилетий.
На корабельной кухне, повеявшей аппетитными запахами готовящегося торжественного обеда, Виктории вдруг стало дурно. «Полтора месяца, а уже характер показывает», — подумала она про будущего ребенка и попросила его: «Потерпи, милый, нас ещё скоро начнет качать. Потом немного полетаем на самолетике и будем сидеть дома». Какая-то дама, оказавшаяся журналисткой Диной Зак, «сосватавшей» когда-то Лагерфельду начинающую манекенщицу Антонию Браун, заботливо помогла ей выбраться на палубу.
— Ты позеленела, моя милая. Мне кажется, будет легче на свежем воздухе, — она подозрительно присмотрелась к девушке и Виктория охотно кивнула:
— Да. Ты угадала. Только это пока — между нами.
Пусть идет звонить по сему кораблю — все равно через две недели свадьба и Антония добьет всех появлением Готтла.
До позднего вечера Виктория отсиживалась у себя в каюте под охраной Артура, ссылаясь на недомогание (причина которого, уже наверняка, была всем известна). Она дописывала комментарии для Уилси. Про Динстлера и Артура, про Шона и александритовый перстень…
К «Балу величайших знакомств» камеристка посоветовала Антонии (в соответствии с задумкой Маэстро) появиться в белом гипюровом длинном платье с разрезами до бедер и таким крупным рисунком кружева, что в прорези едва не выскальзывали обнаженные груди. Да что там, — выскальзывали, только на это не стоило обращать, по задумке модельера, никакого внимания — невинность, чистота, полная неосведомленность о своих чарах и сексуальной притягательности — взлохмаченная девчушка, выскочившая в чем попало в лунный сад. Наедине с собой, соловьями и грядущей любовью.
Отлично, она сыграет это и будет ослепительно улыбаться всем, кто посмотрит на нее, а кто обратится «на ты», скажет — «ой, как давно хотелось повидаться с тобой и кое-что рассказать. Заходи завтра после ужина!» Пусть приходят поболтать с огорошенной исчезновением А. Б. камеристкой…
Окруженная вниманием, подогретым американской победой, слухами об уходе из шоу-бизнеса и темными газетными сплетнями, Виктория сияла в центре бала. Предстоящее знакомство с Уилси вдохновляло воинственный пыл — она и вправду была невероятно хороша, примагничивая плотный круг знаменитостей. Каждый старался обратить на себя внимание А. Б. изысканными комплиментами, шуткой. Официанты подносили ей букеты с визитными карточками, а оркестр исполнял уже четвертую мелодию, заказанную для Антонии Браун. В победно кураже Виктория выпила пару коктейлей и даже умудрилась без отвращения проглотить что-то сливочно-фруктовое, украшенное орхидеей.
Кокетничая и болтая, она не упускала из поля зрения Артура, маячившего на периферии, среди знаменитостей «третьего ранга», и заказала у чернокожего руководителя оркестра, одетого в розовый полосатый пиджак, Венский вальс ровно к полуночи.
— Будем рады сыграть для вас, мисс А. Б., — широко улыбнулся он толстыми губами, так что лоснящийся подбородок зажал нежную розовую «бабочку».
Артур подмигнул — «пора!» Он уже заранее выведал местоположение Уилси и его распорядок дня. Бенджамен отсиживался в каюте на второй палубе, так что Виктории придется проскользнуть в свой «люкс», забрать документы и незаметно нанести визит Уилси. Она ещё не забыла о нападении на Антонию и московских головорезах. Опасность мерещилась везде — особенно на пустой палубе, орошаемой дождевыми потоками в перемешку с брызгами разыгравшихся не на шутку волн. Шаги и беспокойные тени мерещились за поворотами коридоров, под лестницей, — скрипнула и чуть-чуть приоткрылась дверь незнакомой каюты. Боже! Ведь теперь она втягивает в опасную игру Уилси, подставляя его под удар невидимого врага.
У себя в каюте Виктория извлекла из чемодана спортивную сумку, накинула поверх платья темный плащ и, поколебавшись, сняла жмущие «лодочки». В коробке с обувью она нашла неведомо с какой целью попавшие сюда «горные» ботинки (возможно, пассажирам «Морро Касл» предстояла вылазка на скалистый берег, дающая возможность модельерам продемонстрировать широкий диапазон — от ночной пижамы — до спортивного пуховика).
Одевшись, Виктория выскользнула на палубу, и в соответствии с заранее изученным маршрутом, старательно обходящим модные места, добралась до каюты Уилси. За дверью тишина. Она неуверенно поскреблась. Дверь неожиданно открылась, в ней стоял босой мужчина средних лет, заправляя в далеко непарадные брюки мятую джинсовую рубаху. Видимо, она лепетала что-то невнятное, рассматривая его во все глаза — того самого Бенджамена, Венечку, которого видела только однажды на маленьком фото, присланном августе (если не считать газетные портреты, сопровождающие интервью). Короткая борода с проседью, крупный «умный» нос и Августина манера хмуриться. Именно так поднимались её брови, когда происходило что-нибудь неугодное, неловкое, некрасивое.
Виктория заволновалась, как ученица перед строгим экзаменатором, и сразу стала пододвигать поближе к его босым ступням свою сумку. Понял ли он что-нибудь из её объяснений, если здесь вообще что-то можно было разобрать непосвященному человеку? Но Уилси — не чужой! Именно поэтому она выбрала его и заговорила по-русски. Поэтому умоляла о помощи, пав на колени. А когда услышала бой часов, заставила его принять свой дар — Венский вальс, залетавший издали.
Ошарашенный Уилси не успел вернуть брошенную гостьей сумку. Виктория исчезла, до боли в сердце сожалея о том, что не имела лишней минуты, а ещё лучше — целого вечера на рассказы и убеждения. Да просто на то, чтобы лучше узнать этого человека, которому доверила столь многое…
Артур, поджидавший её на палубе, вынырнул из тени:
— Ну как?
— Взял!
— Тогда быстрее на палубу, там затеваются какие-то тосты и выступления в твою честь.