— Ошибка, — трезво сказал Удалов. — Специалисты у нас не хуже областных. У нас есть, товарищи, Кастельская!
Последнее слово он произнес громко, будто ждал аплодисментов. И удивительное дело — есть такая особенная интонация, которую знают люди, поднаторевшие в речах, и эта интонация заставляет присутствующих сложить ладони одна к другой и бессознательно шлепнуть ими.
При слове “Кастельская” в толпе раздались аплодисменты.
Удалов потаенно улыбнулся. Он овладел толпой. Положение спасено. Подвал будет засыпан.
Елена Сергеевна в любом другом случае на такой ход не поддалась бы. Отшутилась бы, съязвила — умела она это делать. Но тут, пока стояла и ждала, что найдут, пока смотрела на принесенные вещи, поняла — нет смысла с Удаловым начинать войну. Вещи были не бог весть какими древними.
— Сейчас мы, товарищи, под наблюдением Елены Сергеевны, спасем культурные ценности и отправим их в музей. Правильно?
— Правильно, — сказали слушатели.
— Ну, где у нас культурная ценность номер один?
Корнелий посмотрел на большую бутыль и поймал себя на жгучем желании наподдать ногой по ценности номер один. Даже захотелось сказать народу, что все эти штуки — дореволюционная самогонная мастерская. Но Удалов удержался.
Исследователи подземелья, прослушав речь Удалова, пошли снова в дальнюю комнату выносить остальные вещи. Удалов послал гонцов в универмаг за оберточной бумагой. Елена Сергеевна присела па корточки и подняла одну из книг. Осторожно, поддев ногтем, открыла ржавые застежки переплета и перевернула первый лист.
Зрители склонились над книгой и шевелили в два десятка губ, разбирая ее название.
5Милиция Федоровна проснулась. Ее томило предчувствие. В виске по-молодому тревожила-билась жилка. Что-то произошло за минуты сна. Каретные часы Павла Буре показывали три. Альбом в сафьяновом переплете лежал на столе, был приготовлен для чего-то. Сквозь стекло, с улицы, прилетали обрывки голосов. Надо было вернуться к окну. Тогда мысли проснутся, как проснулось тело, и все станет на места. Потревоженная кошка удивилась резвости движений хозяйки. Портреты знакомых, акварели и желтые фотографии взирали на Милицию Федоровну равнодушно или враждебно. Одни умерли давно, другие не простили госпоже Бакшт завидного долголетия.
Розовая подушечка ждала на подоконнике. Милиция Федоровна уперла острый локоток и выглянула между горшками. На улице мало что изменилось. Толпа поредела. Перед Еленой Сергеевной Кастельской стояли на асфальте какие-то предметы и бутыли старинного вида. Сама же музейная дама на корточках, в непристойной возрасту позе, листала трепаную книгу.
Значит, подвал не пуст. В подвале оказались находки. Милиция Федоровна заставила себя задуматься. В мозгу вздрогнули склеротические сосуды, живее побежала кровь, и по дому разнесся тихий треск — будто заводили бронзовым ключиком старые часы.
Куда вел ход из того подвала? Ведь не с улицы заходили в него?.. К отцу Серафиму? Нет, дом его, пока не сгорел, стоял в глубине, за кустами персидской сирени. Может, в дом, соседний с бакштовским, по той же стороне? И того быть не могло — там испокон веку был лабаз. Может, во флигель? Там были зеленые ставни с прорезями в виде сердец. И что-то еще связано с флигелем…
— Милиция Федоровна! — Мужской голос возник от двери, голос знакомый и вечно молодой. — Не пугайтесь. Вы узнаете меня?
— Я не пугаюсь, друг мой, — ответила Милиция Федоровна, стараясь обернуться вместе с креслом. Ответила степенно и тихо. — Я отвыкла пугаться. Подойдите к свету.
Старик подошел поближе ж окну. Он тяжело опирался на суковатую палку из самшита. Борода седая, в желть, недавно подстрижена. Грубый запах одеколона “Шипр”, запах дешевой парикмахерской, разнесся по комнате, чужой другим, обжившимся здесь запахам. Те, родные — нафталиновый, ванильный, шерстяной, камфарный, — толкали пришельца, гнали его, но шипровый занял самую середину комнаты и лишь посмеивался.
— Простите, Милиция, — сказал старик. — Я сейчас из парикмахерской.
— Давно у нас, Любезный друг? — спросила Милиция Федоровна. Она протянула старику тонкую, изящную, хоть и опухшую подагрически в суставах руку.
Старик оперся покрепче о палку, нагнулся и поцеловал нежно ее руку.
— Сдал я, — сказал он, распрямляясь. — Сильно сдал.
— Садись, Любезный друг, — сказала Милиция Федоровна. — Там стул есть.
— Спасибо. Я с черного хода пришел. Задами. Не хотел встречать людей.
— Надолго к нам?
— Не скажу, Милиция. Сам не знаю. Если то дело, что ранее не совершил, удастся — может, задержусь. А то помирать придется.
— Не говорите о смерти, — сказала Милиция. — Она может услышать. Мы слишком слабо связаны с жизнью. Нить тонка.
— Пустое, — сказал Любезный друг. — Вами, Милиция, движет любопытство. Это значит — вы еще живы.
— Там странное, — сказала Милиция Федоровна. — Провалилась мостовая. Волнуются, бегают.
— Суета сует, — сказал старик. — Сколько я вас не видел? Лет пятьдесят.
— Вы опять за свое.
— Я прям и неделикатен. И жизнь меня ожесточила. Пятьдесят лет — большой срок.
Милиции Федоровне не хотелось расспрашивать гостя о том, что произошло с ним за эти годы. Для нее они протекли однообразно. Одиноко. Иногда голодно. Последнее время — лучше. Соседи выхлопотали пенсию старухе. Нет, лучше не расспрашивать. Пусть будет встреча, хоть и долгожданная, без времени, вне его пут и шагов.
Старик осмотрелся. Портреты узнали его. Он их признал тоже. Кивнул вежливо. Те в ответ закивали, взмахнули бакенбардами, бородами, усами, многократно улыбнулись знаменитой улыбкой Милиции, пожали обнаженными плечами, качнули локонами и кудрями…
Милиция смотрела на него, узнавала то, что уже скрылось под сетью морщин. Предчувствия и сны указывали верно — Любезный друг пришел.
— Откройте форточку, — сказала Милиция, стесняясь своей немощи. — Мне душно. А встаю редко. Весьма редко.
Старик встал, подошел к окну. Был он высок и до фортки достал, не поднимая вверх руки. Взглянул, открывая фортку, на улицу, вниз, увидел дыру в асфальте и книги рядом. И бутылки с ретортами.
— О боже! — сказал он. Сказал, как человек, к которому смерть пришла за час до свадьбы.
Старик вцепился в раму, и плоские пальцы заметно побелели. Horn не держали его.
— Что с вамп? — спросила Милиция, не поняв причины смятения. — Вам плохо?
Старик не смотрел на нее.
— Ничего, — сказал он. — Это пройдет. Все пройдет.
— Кстати, — спросила успокоенная Милиция Федоровна, которой знакомы по себе были приступы слабости и удушья, — куда бы мог вести ход из этого подвала?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});