Читать интересную книгу Миронов - Лосев Федорович

Вскоре в Балашове состоялся суд Чрезвычайного военного трибунала, созданного специально по делу Миронова председателем Реввоенсовета республики «вождем» Львом Троцким.

Вокруг процесса над Мироновым троцкисты, верные своей иезуитской манере, вели закулисную игру. Небезынтересно в этом отношении и поведение самого Троцкого. Он будто действовал заодно с наказным атаманом Всевеликого Войска Донского генералом Красновым, объявившим очередную награду за голову «изменника Дона» и 400 тысяч рублей золотом... и разрешал каждому без суда и следствия убить Миронова, а Троцкий из себя выходил, добиваясь, чтобы Миронова непременно приговорить к расстрелу...

По прямому проводу. Шифром.

«Балашов. Смилге.

Отчет о мироновском процессе наводит на мысль, что дело идет к мягкому приговору. Ввиду поведения Миронова полагаю, что такое решение было, пожалуй, целесообразно. Медленность нашего наступления на Дон требует усиленного политического воздействия и на казачество в целях его раскола.

Для этой миссии, может быть, воспользоваться Мироновым, вызвав его в Москву после приговора к расстрелу и помиловав его через ВЦИК – при его обязательстве направиться в тыл и поднять там восстание. Сообщите ваши соображения по этому поводу.

7 октября 1919 года № 408. Предреввоенсовета Троцкий».

Будто по нотам, подло, исподтишка разыграли судьбу Миронова и всего донского казачества. Ведь действительно Миронова и его соратников приговорили к смертной казни, а потом – помиловали... В этих приказах и шифровках речь шла не об объективном выявлении вины или невиновности Филиппа Козьмича, а о выгодном использовании судебного процесса, чтобы показать мнимую контрреволюционность донских казаков и их предводителя Миронова и хоть в какой-то мере обелить собственные злодеяния во время расказачивания – не зря, мол, казаков физически уничтожали, с этим диким племенем иначе и нельзя поступать...

Конечно же, Филипп Козьмич Миронов не знал гб этих закулисных троцкистских играх, в которых ему и донскому казачеству отводилась роль пешек... Но сейчас он хотел бы поподробнее вспомнить, как проходил суд над ним. Заседание Чрезвычайного революционного трибунала началось 5 октября 1919 года в здании Балашовской гимназии. Местная газета «Красный пахарь»: «Большой зал переполнен. Публика пропускается только по билетам. В 11 часов 40 минут входит суд и вводят арестованных. Впереди всех Миронов. Среднего роста, с черной густой бородой и длинными усами. Высокий и умный лоб, живые, выразительные глаза. Несмотря на свои 47 лет, выглядит бодро. Одет в солдатскую шинель, казачьи шаровары, суконную гимнастерку солдатского покроя. На левой стороне значок красного командира. Держит себя спокойно, с достоинством.

«Живые, выразительные глаза...» Может быть. Но со старых фотографий смотрят глаза, в которых столько мук и боли – до крика... И чтобы не сойти с ума от унижения и обиды, пересохшие губы, кажется, шепчут памятные строки знаменитого писателя-земляка Федора Дмитриевича Крюкова:

О чем шумите вы, казачие знамена?О чем поется в песнях прежних лучших дней?О ратных подвигах воинственного Дона,Про славу витязей донских богатырей.Былые подвиги... Походы... И победы...Смирялись гордые и сильные враги.И, помня прадедов старинные заветы,На подвиг ратный шли донские казаки.Донские рыцари! Сыны родного Дона!Ужель теперь, в годину тяжких бед,Постыдно дрогнем мы, и рухнет оборона,И не исполним мы священный свой завет?!Нет, не бывать тому! Вы, вольные станицы,Вы, хутора и села – бей в набат!Мы грудью отстоим казачие станицы.Скорей к оружию! Вперед и стар и млад!Как кротко смотрит небо голубое,Вы слышите протяжный чей-то стонИ в шелесте травы и рокоте прибоя?То стонет наш отец, седой родимый Дон.Вперед за Тихий Дон, за Родину святую,Нам сердце воскресит забытые словаВперед, станичники, за волю золотую,За старые исконные права.Шумят казачие священные знамена,И сила грозная на страх врагам растет.Донские рыцари! Сыны родного Дона!Великий час настал: за Тихий Дон вперед!

15

Председатель Чрезвычайного революционного трибунала т. ПОЛУЯН оглашает обвинительный акт.

На скамье подсудимых: МИРОНОВ, бывший командир Донского корпуса, и командный состав... Перед нами наличность явного предательства и измены. По материалам допроса бывшего Донского комкорпуса Филиппа Козьмича Миронова и других, обвиняемых в открытом восстании против военной власти Советской Республики, в агитации против государственной власти в лице партии коммунистов, в вооруженном столкновении с советскими войсками, в порче военных телефонных и телеграфных проводов, в расхищении народного имущества.

Миронову предъявляется обвинение в неоднократных выступлениях на митингах в г. Саранске, а также в пути следования из Саранска к месту расположения 23-й дивизии, в открытой агитации против существующей Советской власти, открытыми устными призывами свергнуть Совет Народных Комиссаров. Причем в своей агитации Миронов пользовался разжиганием национальной розни, называя нынешнее правительство «жидо-коммунистическим», употребляя такие же приемы против вождей Красной Армии в лице т. Троцкого...

16

Допрос подсудимых:

Председатель: – Подсудимый Миронов, вы слышали, в чем вы обвиняетесь?

Миронов: – Слышал.

Председатель: – Признаете ли вы себя виновным?

Миронов: – По всем предъявленным пунктам, за исключением некоторых деталей, признаю себя виновным, но прошу во время судебного процесса выслушать мою исповедь, что привело меня к признанию себя виновным, и раскаиваюсь во всем совершенном мною. Я говорю это не для того, чтобы подкупить суд, а чтобы уйти в смерть с определенным взглядом, что я очищен, и только это заставляет меня искренне раскаиваться и сознавать свою вину.

Председатель: – Вы можете воспользоваться данным вам временем. Что можете вы сказать в ваше оправдание? Предупреждаю: быть покороче.

Миронов: – Я человек беспартийный. Октябрьский переворот застал меня в Аккермане, в 32-м Донском казачьем полку. Я во многом не сочувствовал программе большевиков, т. к. не был знаком с ней во всем объеме, а по отрывкам не мог понять ее, но тем не менее я все-таки сочувствовал этой программе и видел для себя один исход после октябрьского переворота – бороться с контрреволюцией в революционных рядах, отсюда ясно и мое дальнейшее поведение. Я всегда выступал в защиту Советской власти, разъяснял платформу коммунистической партии, насколько я сам ее понимал, сперва в полку, а затем на Дону – населению. Ко всему этому я душевно стремился и, как известно Трибуналу, – это сквозит во всех моих речах, вплоть до 22 числа, до того рокового случая в Саранске. Здесь, после того как я был объявлен вне закона, у меня стали проявляться болезненные выступления против отдельных членов Советского правительства, которые своими поступками вредили авторитету партии и служили контрреволюции на руку. Вооруженная борьба, в которую мне пришлось вступить на Дону, началась с 1918 года 12 мая, и с того момента я не выпускал из рук винтовки до первого марта 1919 года, когда мне удалось занять станицу Урюпинскую. Я тогда вел объединенную группу из нескольких дивизий и, везде устраивая митинги, разъяснял истинное значение коммуны, ибо я был убежден, что то поведение, которое наблюдалось у отдельных лиц, могло сильно повредить делу и вызвать нежелательные явления вроде восстания казаков, которых кадеты могли использовать в свою сторону. Я был не против идейного коммунизма, а против отдельных личностей, которые своими действиями подрывали авторитет Советской власти. Я обрисовывал все примеры очень рельефно, называл имена тех, кто совершал те или иные преступления, указывал на примеры и факты там, где они имели место. Я говорил, что если подобные безобразные поступки не прекратятся, то, закончив войну с Красновым, нужно будет оглянуться на коммунистов. И вот эти-то нападки на отдельных личностей приняли за нападки на партию коммунистов. И, судя по газетам, которые мне пришлось читать, я видел, что меня обвиняют в том, в чем я не был виновен и чего я никогда не делал. Прошу трибунал обратить внимание на то, что несчастья мои начались с первого марта. После занятия Урюпинской мне пришлось идти в слободу Михайловскую, причем надо сказать, что в этих боях погибли комиссар Ковалев и заведующий политотделом Чеботарев, и когда мне пришлось оставлять Михайловское, этих политических работников не было, я остался совершенно один. Мне приходилось выводить красноармейские части, уроженцев этого хутора с их женами, детьми.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});