Какой-то пес отчаянно завизжал. Я остановилась. Там в глубине леса множество мелких хвостатых рабов осадили моего Глуздыря. Он молча отбивался, не рычал и не визжал, умоляя меня вернуться… Гордый, паршивец!
Бросив вещи под куст и заломив на нем ветку – чтоб легче было потом отыскать, – я двинулась на лай. Звонкие собачьи голоса метались между деревьями, и, не в силах определить, откуда они доносятся, я крутилась на одном месте. Помогли вороны. Будто желая защитить своего мохнатого приятеля, они кружили над деревьями и пронзительно каркали. Я вскинула голову, пошла за ними и оказалась на поляне раньше охотников.
Озверевшие разномастные псы вертелись вокруг обиженного Глуздыря и оглушительным лаем призывали своих хозяев. Упираясь спиной в дерево, мишка сидел на задних лапах и лениво отмахивался передними от наседающих врагов. Особенно его донимал один – рыжий, с подпалинами на брюхе и хвостом-колечком, пес. Он метался вокруг дерева и прихватывал неповоротливого, толстого Глуздыря то за бок, то за поджатый хвост.
– А ну пошли прочь отсюда! – выскакивая на поляну, крикнула я псам. Обнаружив нового врага, они на миг замолчали, а потом учуяли знакомый человеческий запах и опять налетели на медведя. Мне не хотелось убивать собак. Их обучили охоте, и теперь они честно отрабатывали свой хлеб.
Я вытащила нож, отсекла от нижней ветви дерева длинную, гибкую палку и двинулась к своре. Почуяв подкрепление, Глуздырь отважно рыкнул и замахал лапами. Кому-то из псов досталось. Орущий комок шерсти отлетел к кустам, вскочил и вновь ринулся в бой. Одним ударом палки я отправила его обратно. Пес поднялся, встряхнулся и недоумевающе уставился на меня. Из его рта шла пена, а на боку темнела неглубокая рваная рана. Он не понимал, за что его ударили. Ведь он же нагнал медведя и, как учили, не позволял зверю двинуться с . места, – так почему же человек оказался так несправедлив? Однако броситься опять он уже не отважился.
Вторым по хребтине получил тот, самый назойливый, – подпалый с хвостом-колечком. У него умишка оказалось побольше. Рыжий быстро сообразил, что я – второй и весьма опасный враг. Желтые, горящие злобой глаза глянули на меня, а затем, высоко вскинув передние лапы, пес прыгнул на палку. Зубы клацкнули и впились в деревяшку.
– А ну пошел! – стряхивая Рыжего, взревела я. Не знаю, чего испугались остальные собаки – моего вопля или летящего в кусты вожака, но они отступили. Не веря в подобное счастье, Глуздырь опасливо отлепился от дерева и трусцой двинулся к лесу. Стрела пропела прямо над моим ухом. Бедняга Глуздырь по-щенячьи присел на задницу. Он вовремя остановился. Возле мохнатой лапы из земли торчало древко стрелы…
«Вот почему собаки перестали нападать, – поняла я. – Они сделали все, что могли, – теперь пришли хозяева. Мишке еще повезло, что стрела только слегка зацепила его ногу, а не проткнула бок или шею».
Сорвав шапку и тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, я бросилась к зверю. Кем бы ни были неведомые охотники, они не станут стрелять в бабу…
Я не добежала до Глуздыря шаг или два и повернулась. Их оказалось всего пятеро. Высокие, в добротных кожаных куртках и сапогах, с полным набором стрел в колчанах, длинными ножами наготове и рогатинами. Рогатины были свежими, – видно, распознав зверя по лаю собак, мужики только что заготовили их. И вышли на зверя грамотно, как положено опытным охотникам, – каждый со своей стороны. Что ж, будь что будет, терять мне нечего…
Я скинула со спины лук, быстро наложила одну стрелу на тетиву, сжала другую в зубах и прошипела:
– Я хорошо стреляю. Двоих уложу раньше, чем кто-либо – меня.
Охотники не ответили. Стояли, переглядывались и, похоже, не понимали моих слов.
– Медведь уйдет. Поняли? Он – не ваш… – подталкивая неуклюжего Глуздыря к кустам, продолжала я. Глуздырь сделал несколько шагов. Заметившие ускользающую добычу псы сорвались с места.
– Стоять!!! – не своим голосом гаркнула я. Собаки дружно остановились и повернулись к замершему в кустах вожаку охотников. Он выделялся ростом и одеждой. Наконечник моей стрелы уставился в его горло.
– Убери псов, – угрюмо приказала я. – Убери, не то пристрелю.
Мужик лихо сдвинул шапку на затылок и негромко поинтересовался:
– Кого пристрелишь? Меня или собак? Пятясь вслед за Глуздырем к спасительным кустам, я прохрипела:
– Всех…
Он свистнул. Собаки послушно легли, а мужик шагнул ко мне:
– Не щетинься. Коли говоришь, что надобно отпустить медведя, – отпустим.
– Думаешь, поверю? – не сводя стрелы с его открытой шеи, оскалилась я. – Людские обещания —водица, и не заметишь, как меж пальцев пробежит…
– Ну как хочешь. – Мужик неторопливо убрал нож за пояс и повернулся к своим приятелям: – Пошли отсюда.
Не доверяя никому, даже собственным ушам, я глядела, как они, один за другим, медленно убирают ножи и бросают рогатины. Когда последняя рогатина легла в траву, медведь позади меня тревожно взвыл. Обманули!
Незамеченный мною урманин подставил под мохнатую грудь поднявшегося Глуздыря рогатину и уже готовился ударить ножом в медвежье сердце. Глупый мишка топтался на месте и закрывал от меня своего убийцу.
– Не-е-ет! – чувствуя, что теряю последнее близкое существо, отчаянно завопила я. Глуздырь коротко тявкнул.
– Оставь зверя, Риг! – предостерегающе выкрикнул вожак, однако младший охотник и не думал слушаться. Он взмахнул ножом, прыгнул вперед, и в тот же миг сверху прямо на его голову рухнула огромная черная птица. Память! Он опять оказался сообразительнее своего крылатого собрата. Мудрость опоздал совсем немного. Его когти впились в спину врага. Урманин заорал. Память хлопнул крыльями, приподнялся и со всего маху обрушил клюв на голову охотника. Сквозь ткань шапки проступило кровавое пятно. Я подскочила к Глуздырю и откинула рогатину в сторону:
– Беги!
Мишка метнулся к кустам, а затем остановился и тревожно поглядел на меня. «А как же ты?» – говорил его взгляд.
– Беги! – оглохнув от воплей и хлопанья огромных крыльев, повторила я. – Теперь каждый – сам по себе!
Глуздырь исчез в кустах. Я подбежала к урманину. Конечно, он зря напал на Глуздыря, однако мне тоже был знаком охотничий азарт. Трудно удержаться, когда вожделенная добыча сама прет в руки.
– Прочь! Прочь! – Я замахала руками на воронов. – Прочь, говорю! ,
Обиженно каркая, они взмыли в воздух. Вполголоса бормоча проклятия, один из охотников поднял лук. Моя рука сама рванула из-за пояса нож и бросила его в урманина. Он вскрикнул. Предназначенная Памяти стрела сверкнула рядом с вороном и шлепнулась куда-то в кусты. Пользуясь заминкой, я перехватила лук и опять прицелилась в охотников. Тот, что пытался сбить Память, держался за раненую руку. Мой нож повредил ему локоть и вонзился в ствол ближнего дерева. «Трудно прожить зиму без ножа, а пока сделаю новый, уйдет немало времени…» – мелькнуло в голове.