1. Рабочий класс со временем действительно может изменяться.
2. Тенденция сближения социально-экономического положения технического специалиста с пролетариатом, скорее всего, может иметь место быть.
И все было бы замечательно, не взбрыкни федотовское подсознание на фразу Ленина о десятниках из рабочих, как о пособниках эксплуататоров, как на отказ продолжать беседу. Слишком хорошо переселенец знал размер кары, обрушившейся на таких «пособников», зато оказался неспособным сообразить, что здесь и сейчас понятие пособник и близко не соответствовало тому, зловещему, что появилось в его времени.
Будь на месте Владимира Ильича, сколь угодно авторитетный капиталист, все пошло бы в русле критического анализа, но перед ним сидел сам Великий Ленин. Так сработало советское воспитание. В результате, вместо того, чтобы немного подумать и провести интереснейшую беседу, с самым значимым человеком эпохи, он самым паскудным образом нахамил.
Вот и сейчас Федотова с его идеей «обобществления капитала» явно занесло. По мнению Красина это было следствием буйной федотовской фантазии с некоторым привкусом не самого глубокого понимания марксизма. Ну, это мягко сказано. Федотова можно было, как он сам однажды выразился, ткнуть фейсом об тейбл, но зачем? Гораздо интереснее узнать причины, побудившие «радистов» поддержать новых социалистов. Поэтому, вместо очередного отпора, Борис услышал предложение:
— Чтобы называть марксизм упрощенной схемой, надо иметь свою, не примитивную, — Леонид Борисович чуть приподнял бокал, который до этого задумчиво грел в руке, почти отсалютовал, — ту, в которой нет таких ляпов.
— Хм, нет ляпов, а вы уверены, что такая теория вообще возможна? — попытался съехать с темы Федотов.
— Борис Степанович, не увиливайте, разве не для этого мы с вами собрались?
— Ага, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
— Это из чьих-то стихов? — отреагировал на рифму Красин.
— Да, Юрий Визбор, — как о чем-то само собой разумеющемся ответил, размышляющий с чего начать, Федотов.
«Собственно, а что я тяну? Ничего секретного в финансировании нами СПНР нет. Устраивает она нас! Такие мы прагматичные, только, господин марксист, начнем мы с критики марксизма. Так мне удобнее выйти на тему социалистов», — мысленно плюнув через левое плечо, Федотов предложил свой привычный тост:
— За успех нашего безнадежного дела.
— Прозит, — хмуро откликнулся большевик.
О том, что дальше последует пошловатый пассаж: «Между первой и второй…», Красин не сомневался. Некоторые словесные извращения Федотова он находил вполне достойными, но большинство считал излишне вульгарными. Стеснительным гимназистом, Красин не был, скорее наоборот, но обилие федотовских перлов раздражало. И тем более удивительно, когда по этому поводу Борис вполне искренне ответил, дескать, в его дворе высказывались настолько резче, что даже он этого не повторит.
Знать бы еще, в каком российском городке есть такой дворик.
— Вот вы, Леонид Борисович, упрекаете меня за скептическое отношение к марксизму и за симпатии к СПНР, — несколько напряженно, как когда-то на комсомольском собрании, начал Федотов, — все так, но прежде чем перейти к новым социалистам, хочу поделиться с вами одной мыслью. Только, чур! — подняв указательный палец, Федотов, прикинул, достаточно ли он вертикален. — Только, чур, без обид и вааще, как сказал поэт, будем проще и к нам потянутся люди.
— Борис Степанович! — взмолился против очередного надругательства над русским языком Красин, — ну как можно быть таким несерьезным!
— Вот, с Лениным я стал говорить всерьез, так до сих пор икается. Нет уж, второй раз я на эти грабли не наступаю, а поэтому…, — подбирая слова Федотов вдруг понял свое упущение, — и вообще, я позорно забыли о перерывчике между первой и второй!
После «второй» легкое напряжение спало, и разговор пошел естественным порядком. Борис попросил проследить за его логикой:
— Докопался я, Леонид Борисович, до интереснейшей мысли. Я сейчас буду говорить, а вы меня проверьте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Федотов впервые рискнул высказать мысль, что пришла ему в голову еще пару лет тому назад:
— Когда я наткнулся на неточности в марксизме, тошно стало паршиво, хоть вешайся! Сами знаете, каково, когда сыплется вся конструкция справедливости и никакого просвета. Сунулся к одному, ко второму, но… вы же сами сказали, что ни один революционер-литератор моих сомнений не разделит, а рабочие…, — Федотов безнадежно махнул рукой, — пришлось думать самому. Но стоило мне задаться вопросом: о чем, собственно, мечтает, к чему стремится человечество, как все встало на свои места. Смотрите, что получается. Основные мировые религии, с позиции нашего вопроса не что иное, как отклик на запрос о лучшем мире. Так продолжалось тысячелетия. Первые ростки капитализма, и пропорциональное усложнение общественных институтов, мгновенно откликнулось утопиями Томаса Мора и Кампанеллы.
Подлив себе вина, Федотов продолжил:
— Между тем, реальный мир стремительно усложнялся, и требовал все более и более обоснованных теорий. «Город солнца» признали красивой утопией. По Европе стал шариться призрак коммунизма, а наши народники подняли знамя крестьянского социализма. А теперь, проверяйте мою логику, — Федотов вновь пригубил из бокала, — коль скоро, в такт с усложнением общества, усложняются и совершенствуются социальные теории, и, коль сейчас мы с вами наблюдаем дальнейшее усложнение окружающего нас мира, то нам следует ожидать появления новых, более совершенных, нежели марксизм, социальных теорий.
Высказав главное, Федотов задумчиво почесал шевелюру, что же еще он упусти? Ага, оставалось сделать похоронную концовку:
— Если мой вывод верен, то сегодня марксизм уже не может претендовать на истину в последней инстанции. Или он будет доработан, или ему на смену придет теория, точнее определяющая существо общества свободы. А пока да, марксизм свое великое дело сделал, и, похоже, превратился в застывший в своем величии полуфабрикат. К сожалению.
Вывод Федотова был неприятен, но по-своему хорош. Вечная потребность в справедливости, вечное усложнение жизни и ответом вечное развитие теории свободы лежали в русле диалектики. Главное, такой подход давал надежду на торжество справедливости.
«Боже, как же ускоряется мир! — в который уже раз осознал Леонид Борисович, — Кто бы мог представить, что при мне родиться новейшая теория о свободе, и она же начнет стареть!»
Задумавшись, Красин покручивал опустевший бокал. Федотов не торопил.
— Признаться, не ожидал. На первый взгляд логических ошибок не просматривается, но я что-то не слышал о теоретиках от новых социалистов, — невольно выплеснувшиеся эмоции говорили о реакции на услышанное.
— Так, откуда им там взяться? — безмятежно улыбнулся Борис. — Обыкновенная, в общем-то, партия. Земная, без заскоков. Мечтает о процветающей России. В отличии от других искренне. Одним нужна свобода, другим, вынь да полож монархию. Третьим хочется денежек. Социалистам тоже хочется денежек, но на первом месте ускоренное развитие державы.
— Стяжательский инстинкт всегда побеждает, сами говорили, — уколол абориген.
— Согласен, — все так же беззаботно откликнулся переселенец, — но пока в руководстве наши люди, опасаться нечего.
— Ничто не вечно под луной, — сентенция в устах Красина прозвучала как всегда к месту.
— Ага, но к тому времени или ишак сдохнет, или падишах станет девственницей. Главное, в отличии от всех «идейных», наши социалисты предлагают взвешенный баланс между всеми основными запросами. Именно это обстоятельство дает мне основание считать эту партию самой прогрессивной и отсюда проистекает естественный рост ее популярности. Нужен России социализм — вот он. Нужна сильная Россия и развитие капитализма — извольте кушать. И без поднятия благосостояние народа — этого не добиться. Одна только программа просвещения чего стоит: за пятилетку ликвидировать безграмотность, за две подойти к всеобщему семилетнему образованию, и заметьте, все строго обосновано с цифрами затрат и эффектом отдачи. Ни одна собака не опровергла. Царя, опять же, не ругают, я имею в виду громко, зато и помех социалисты имеют по-минимуму. Я уже не говорю о всеобщем равенстве перед законом вне зависимости от разреза глаз, размеров кошелька и факта рождения. И что это, как не интернационализм в отдельно взятом царстве-государстве?