было настолько чисто, трепетно и прекрасно, что не было и мысли скрываться. Наоборот, они наконец-то могли позволить себе быть самими собой, узнавать друг друга, говорить то, что хочется, и касаться так, как просили руки, губы и души, которые наконец-то обрели своё истинное пристанище – в любимом человеке.
Это хрупкое счастье стрекотало полуночными цикадами, когда Ван Со и Хэ Су сидели обнявшись на веранде и любовались ночным небом, щедро усыпанным звёздами. И в тот момент счастье казалось им таким бесконечным, как этот раскинувшийся над ними бездонный купол. А звёзды улыбались и подмигивали им, рассказывая свои истории, понять которые мог только тёплый южный ветер.
И было всё это огромное счастье таким невыносимо человеческим, земным, что иного и не хотелось больше.
Ничего и никого не хотелось, кроме друг друга.
***
Чхве Чжи Мон чувствовал себя последним мерзавцем.
Он стоял в зарослях самшита и смотрел в окна единственного освещённого ханока в поместье Бэк А, где в этот поздний час Хэ Су врачевала раны Ван Со.
Астроном прибыл сюда сразу же вслед за ней. Отчасти его спешка и бесцеремонность были вызваны необходимостью подстраховки ситуации: а вдруг то противоядие, что он дал даме Хэ для умирающего четвёртого принца, не сработает? Всякое бывает. И яды зверствуют, и панацея подводит. Ему ли не знать…
«Этот целебный настой нужно дать Его Высочеству сразу же. Вы понимаете меня? Немедленно! Как угодно, но влейте это в него до последнего глотка, слышите, госпожа?»
Кто же мог предположить, что отравленная стрела заденет руку Ван Со, когда он закроет собой Хэ Су? Всего каких-то пара сантиметров – и ничего бы не случилось, но… Чёртов девятый принц с его «невинными» увлечениями и насквозь прогнившей душонкой! Хорошо хоть, стрела не попала в хрупкую девушку, которая не смогла бы сопротивляться этому яду ни часа. И тогда – всё, обезумевший от горя Ван Со однозначно слетел бы с катушек, и не удалось бы спасти ни его, ни Корё.
Чжи Мон вздохнул и с неожиданным удовольствием втянул носом терпкий запах самшита, который полюбил только здесь, давно, ещё во времена Троецарствия. Кстати, это растение было весьма и весьма ядовитым. Вот бы накормить этими листьями Ван Вона! Ну или хоть чай ему из них заварить…
Астроном кашлянул, отгоняя циничные мысли, поёжился от ночной прохлады и вновь взглянул на притихший в тревожном ожидании ханок.
Да, он торчал здесь на случай, если что-то пойдёт не так.
Как показала жизнь, с Ван Со ни в чём нельзя быть уверенным, а ставки стали как никогда высоки. Поэтому рисковать не стоило. Если снадобье не поможет, Чжи Мон был готов пойти на крайние меры, чтобы спасти будущего императора Корё. Но не хотелось бы, конечно, до этих крайних мер доходить: чревато как-никак.
Ему, похоже, пора уже привыкнуть, что здесь, в этом мире и времени, всё, что прямо или косвенно касается его подопечного, легко сходит с рельсов, и поэтому нельзя расслабляться ни на минуту. Пора – да что-то всё никак не привыкалось. И, видимо, напрасно, поскольку Ван Со вновь чуть было не перешёл черту…
Чжи Мон заметил, как в окне мелькнула высокая мужская тень, и с облегчением привалился спиной к вековой сосне: сработало!
Четвёртый принц выжил. Снова.
Слава Небесам и прогрессивной медицине, до которой человечеству ползти ещё как минимум тысячу лет по ромашковым полям, зарослям мяты и шалфея, дебрям крапивы, полянам сосновых шишек и прочему малоэффективному мракобесию. Нет, Чжи Мон с уважением относился к натуропатии и сам, бывало, грешил настойками, однако предпочитал антибиотики, высокоточную аппаратную диагностику и лазерную хирургию. Были у него свои слабости, знаете ли.
Но при этом он всегда помнил, где находится, и старался действовать исходя из ситуации, если, конечно, ситуация не вынуждала прибегать к методам, провоцирующим анахронизмы всякого рода, вот как сейчас, например. Но иного средства нейтрализовать дрянь, пропитавшую организм четвёртого принца, не было: более-менее действенное противоядие придумают только через пару столетий, да и то с подачи одного из проводников, который задолбается метаться во вверенном ему королевском гадюшнике до такой степени, что от отчаяния едва ли не введёт там поголовную вакцинацию и принудительный регулярный детокс.
Чжи Мон спрятал усмешку в зевке: наша служба и опасна, и трудна…
Хорошо, что сейчас ситуация в его собственном азиатском ведомстве, как он про себя именовал Корё, сменила траурные оттенки на ясный свет надежды. Можно было расслабиться, но ненадолго. Потому что второй причиной, по которой астроном торчал здесь вот уже полночи, было время.
Время, коего у Чжи Мона почти не осталось. И у четвёртого принца, кстати, тоже. Его нужно было как можно скорее вернуть во дворец: разум Чонджона, истерзанный приступами панического страха, нотациями матушки и видениями с призраками отца и убитых братьев, мог погаснуть в любой момент. И пусть добрая половина этих призраков была весьма искусно инсценирована по приказу восьмого принца, сути дела это не меняло: если король внезапно решит отправиться к предкам для покаяния или разборок (что Чжи Мона абсолютно не интересовало даже из праздного любопытства), королева-мать, чьи амбиции с годами только пуще расцветали подобно поздним пионам, могла вывернуть дворец наизнанку, тем самым изменив ход истории, который как раз таки и призван был блюсти Чжи Мон.
А значит, пора. И клейма наглеца и мерзавца ему избежать не удастся. Да чего уж там…
Астроном устало вздохнул, оторвался от соснового ствола и, разминая затёкшие плечи, направился было к ханоку, но вдруг замер, почувствовав, как там, внутри, что-то меняется, меняется стремительно, непредсказуемо и совершенно не в ту сторону.
Чжи Мон схватился за голову и застонал.
Четвёртый принц! Ван Со! Ваше несдержанное Высочество! Что же вы творите! Ну как же так…
Ханок перед ним на миг затаился в звенящем напряжении, а затем вспыхнул таким нестерпимо ярким светом, невидимым обычному глазу, что астроном отшатнулся и зажмурился.
Святые Небеса!
Как такое возможно – любовь настолько невероятной силы, чтобы пропитать все измерения сразу? Подобное Чжи Мон видел впервые. И ему нечего было ей противопоставить, нечем загасить…
Он стоял, часто моргая и ошеломлённо глядя в окно, где две зыбкие тени слились в одну, и не мог заставить себя сдвинуться с места.
Хотел, должен был, был обязан – и не мог!
А когда размеренное дыхание дома сменилось на рваное, прошитое алой нитью стонов и горячего шёпота, Чжи Мон не выдержал и попятился прочь: ему было неловко касаться этой чистой