Читать интересную книгу Царские забавы - Евгений Сухов

На следующую неделю царь съехал к Охотничьему дворцу.

Вместо дюжины зайцев Иван Васильевич сумел подстрелить только пяток. В тот день они были словно заговоренные, казалось, что даже дробь отлетает от их махоньких тел. Стрельцы едва успевали заряжать пищали и передавать государю, а он, словно отрок, впервые вкусивший огненного зелья, палил в кусты, деревья, воздух.

Однако благодушное настроение государя не сумела испортить даже неудачная охота.

На обратной дороге колесо государевой кареты угодило в расщелину на мосту, и, будь доска более ветхой, искупался бы Иван Васильевич вместе с боярами в темно-зеленой тине Москвы-реки.

Досаду, случившуюся с ним на дороге, царь Иван воспринял как дурную примету.

Задумался малость государь о грядущем дне, но все его сомнения рассеялись туманом, стоило ему увидеть в оконце царицу Василису.

Дожидается женушка в Светлице.

Вместе с надвигающимися сумерками в государя проникло беспокойство, оно-то и подсказало ему, что безмятежность не может продолжаться вечно. Вот развернутся громадины-тучи и зальют его счастье стылой водой.

Беда заглянула к самодержцу в облике сенной девки, которая остановилась у порога государевой горницы, не решаясь переступить. Не приходилось ей бывать в государевых палатах.

— Ну, чего застыла? — хмуро обратился Иван Васильевич к девице, щупая глазами ее тугую фигуру. Не будь у него Василисы, согрешил бы с сенной девицей на твердом сундуке.

— Боязно, батюшка-государь.

— А ты не опасайся, девица, здесь тебя никто тронуть не посмеет. — Государь сидел на скамье и теребил пальцами мохнатую опушку. Вместо золотого кафтана на нем был обычный домашний халат, и сам он сейчас казался куда доступнее многих именитых бояр. — Садись вот сюда и сказывай, чего хотела поведать. Воевода караула сказал, что ты измену во дворце заприметила.

Села девица рядышком и запричитала в голос:

— Ох, измена, батюшка-государь! Ох, измена, и говорить-то боязно!

— Выкладывай, в чем дело, девица.

— Ты здесь в горнице сидишь и ни о чем таком не ведаешь, а над твоей любовью надсмехаются зло.

— Что ты, девка, болтаешь, кто это смеет над царской любовью надсмехаться? — помрачнел Иван Васильевич.

— Произнести страшусь, язык мой немеет.

— Не тяни, девка, говори, а иначе со света белого тебя сживу, — вцепился государь в девичий рукав.

— Я у царицы Василисы Степановны сенной девкой служу…

— Знаю, далее! — терял терпение государь.

— Так вот, Иван Васильевич, как-то государыня велела мне свечи в коридоре загасить. Я при ней была, за рукоделием припозднилась, а когда вышла к лестнице, то увидела мужа статного…

— Вот как!

— …В царицыны покои он пробирался.

— Лжешь, гадина! Запорю! — отпрянул от девицы Иван Васильевич. — Не могла меня Василиса предать.

— Разве я посмела бы, государь, — перепугалась ярости царя девица. — Если бы не любовь к тебе, как к своему родителю, так и сгинула бы в могилу с тайной.

— Ты узнала, кто это был?

— Как же не узнать его, Иван Васильевич, когда каждый божий день во дворце его вижу.

— Так… кто он? Говори!

— Боярин Алексей Холмский, государь.

Покойницкой бледностью упало на лицо самодержца горе, оставив под его глазами темные тени.

— Вот оно как, господи, что же это у меня за судьба такая, если меня всегда предают самые близкие. Часто Холмский у царицы бывает?

— Девицы сегодня обмолвились о том, что бывает он у царицы едва ли не каждый день.

— Теперь понятно, почему мною государыня брезгует. Помоложе нашла. Ступай себе.

— Государь-батюшка, а может, ты меня монеткой одаришь? Матушка у меня шибко хворая, а я бы ей на твою денежку медку купила.

— Нет у меня при себе монет, девка. Возьми этот перстень, — легко расстался с подарком Василисы самодержец. — И служи своему государю крепко. Ежели измену еще какую признаешь, сообщи немедля!

Глава 10

Две недели спустя Иван Васильевич ожидал послов от Стефана Батория. Польский король желал присоединить к своим владениям не только всю Ливонию, но и Псков с Великим Новгородом.

Прочитав злое письмо, Иван Васильевич хмуро заметил:

— Скоро шляхтичи скажут, что им уже Нарвы маловато. Не удивлюсь, ежели через месяц они попросят Москву.

Весь день Иван Васильевич был хмурым. Еще утром отпустил из Передней бояр и окольничих, а Василису, пытавшуюся трижды попасть в государевы покои, велел выставлять вон. Однако, несмотря на усиливающуюся недужность, встречу с польскими посланцами решил не откладывать.

Государю хорошо было известно о том, что воинство Батория подустало, что многие шляхтичи, вспомнив про былые вольности, забирают своих людей и отправляются в имения. Еще год такой войны, и Баторий будет воевать с русским царем в одиночестве.

Ивану Васильевичу хорошо было известно и о том, что непросто прошла летняя мобилизация на северных окраинах Руси. Князья отказывались служить московскому государю и втихомолку подсмеивались над его строгими приказами. Каждый из вотчинников ведал о том, что власть самодержца заканчивается там, где начинаются бесконечные леса и топи, уходящие в глубину севера на тысячи верст. Князья заблаговременно узнавали о приближении отряда стрельцов во главе с полковым воеводой, и потому служивые люди встречали на своем пути только пустующие деревни и брошенные имения.

Иван Васильевич на розыски «нетчиков» посылал усиленные многочисленные отряды. Новиков отлавливали на дорогах и в лесах, в городах и скирдах. Угостив за нерадивость порцией розг, им давали рогатину и приписывали в полк. Дошло до такого, что полковые воеводы, заявившись в темницу и взяв с тюремных сидельцев клятву на верность, заставляли служить в посошной рати.

Как ни старался государь, но собрал нужное количество полков с опозданием на три месяца. За это время воинство Стефана Батория сумело вклиниться глубоко в Русь, а сам король стал терпеливо дожидаться, пока Московия сама упадет коленями в грязь, склонив бесталанную голову к трону польских королей.

Иван Васильевич, преодолев в себе религиозную брезгливость, обратился за помощью к самому папе. Обещав за мир с королем Баторием быть верным союзником в борьбе с мощной Оттоманской Портой.

Предстоящая встреча должна стать определяющей, именно она обязана решить не только судьбу Польского и Русского государств, но и, возможно, территориальный передел всей Европы.

Готовясь ко встрече с польским послом, Иван велел принести ковш святой водицы, чтобы отмыть руки, которые придется осквернить рукопожатием латинянина.

Польского посланника проводили в государевы покои точно в назначенный час. Иван Васильевич поднялся со своего места и сделал навстречу послу четыре крохотных шага, а потом, помешкав малость, протянул три пальца.

Рукопожатие состоялось.

— Пусть будет в добром здравии брат мой Стефан Баторий.

Русский самодержец как в воду смотрел: и года не прошло, как Генрих съехал во Францию, чтобы занять престол, опустевший после смерти своего старшего брата Карла IX. Польшу он покинул тайно, прихватив с собой остатки казны. Вместо него на вершину власти поднялся Стефан Баторий, воспитанник турецкого султана Сулеймана Великолепного. Нынешний польский король был немолод, хром и очень болезнен, но что его отличало от прочих предшественников, так это необыкновенная воля и военный талант.

За спиной государя уже стояло двое рынд, один с полотенцем, другой — с ковшом.

— Наш король велел кланяться тебе, князь Иван, и тоже желал многих лет жизни.

Иван Васильевич, казалось, не желал услышать произнесенных слов — повернулся в сторону мордастого рынды, держащего ковш со святой водой, и напомнил сердито:

— Ну, чего харей мух ловишь?! На руки государю лей, а то запакостило меня латинянское приветствие. Кроме святой воды, эту грязь ничем не вытравишь, — и подставил сложенные ладони под очистительную струю.

Посол продолжал улыбаться, напоминая огромную восковую куклу, с которой прихожане совершают карнавальные шествия в канун Всех Святых. Он непременно расскажет Баторию о том, что русское гостеприимство было замешано на кислом вине, после которого три дня слабило живот, а пища была такой жирной и невкусной, что он мучился изжогой. В довершение всех неприятностей во время приветствия государь поморщился так, как будто голой стопой раздавил огромного таракана, а затем ополоснул руки, как будто замарался о коровий помет.

— Мой господин, польский король Стефан Баторий велел передать тебе, русский князь Иван, чтобы ты отвел свои войска от Пскова.

Иван Васильевич до красноты отер руки о махровое полотенце.

— А почему же Стефан Баторий не просит вывести русское воинство из-под Великого Новгорода?