Тишина, прерываемая громким дыханием двоих. Ночь, стыдливо заглядывающая в окно. Двое, принадлежащие друг другу. Отныне и навсегда.
Моя? Моя?
Твоя, Мариан. Твоя.
Часть 5
Глава 22
Конец сентября, Великая Лесовина
Марина
Я кормила яблоком маленькую кобылку, которая аккуратно, с громким хрустом, кусала сочный плод, касаясь моих рук бархатистыми губами. Она жевала и закатывала глаза от удовольствия, а я обнимала ее, гладила по лбу с белой звездочкой и испытывала такое счастье, которое, наверное, можно ощущать только в детстве.
Раздался свист кнута, и Люк погнал лошадку по кругу. Она в ужасе скакала прямо на горящее кольцо, а я кричала, потому что знала, что случится дальше.
Лошадка прыгнула и вспыхнула огнем, а Люк, превращаясь в Смитсена, сказал многоголосым голосом: «Вот так-то лучше!» и потянул ко мне удлиняющиеся руки.
Я с трудом, как сквозь кисель, побежала от него, подбежала к умирающей кобылке, которая хрипела, билась и смотрела на меня мамиными глазами.
«Бей первой, дочка» — сказала она и…
— Марина Станиславовна, ваша смена!
Я с трудом отходила от кошмара, который был каким-то отрывочным бредом, замешанным на подавляемых страхах. Что-то не везет мне со снами в последнее время. До этого не снилось почти ничего, ну не считать же снами однообразные пейзажи, будто смотришь из окна поезда на чужую жизнь в мелькающих деревнях и городах, и на бесконечные поля с лесами. А тут как прорвало. Может, стресс от чрезвычайной ситуации так влияет?
«Отсутствие мужика на тебя так влияет» — фыркнул внутренний голос, и я мысленно показала ему неприличный жест.
— У меня уже есть мужчина, — сказала я себе в зеркало, активно работая зубной щеткой.
«Баловство у тебя есть, а не мужчина»
— Он мне нравится? — спросила я у себя и показала язык в пасте своему отражению.
«Пока будешь соображать, найдет себе другую кралю. И останешься без потрясающего секса. Курица»
— Потрясающего? Может, он в постели чурбан чурбаном.
«Угумс», — хмыкнул он внутри. «Именно поэтому ты ему чуть не отдалась вчера на холме»
— Чуть не считается, — пропела я, умываясь холодной водой из рукомойника.
«Целуется он так, что каждая клеточка твоего организма кричит «возьми меня!»
— Ну ты и дура, Марина, — сказала я себе на прощание, вытираясь полотенцем.
Настроение, несмотря на кошмар, было хорошее. А затем мне стало и не до кошмаров, и не до поцелуев. Началась смена.
Люк
Люк Кембритч клеил усы и бороду. Дело было серьезное, потому что его собственная щетина была иссиня-черной, и отрастала через пару часов после бритья. И нужно было наклеить так, чтобы ее было не видно, но при этом не выглядеть неестественно.
Прямо с утра ему принесли извещение от Старова Алмаза Григорьевича, который сообщал, что готов принять господина Инклера в 14 часов 15 минут, если тот займет у него не более 10 минут. Люк обрадовался и этому, потому что мага дома застать было невозможно. Но, видимо, оставленное письмо заинтересовало старого мага, и он снизошел-таки до встречи. А после — к Байдеку. Хорошо, что грим не придется наносить дважды, клей противненько сушит кожу, и под «бородой» начинается зуд.
С Мариной сегодня встретиться не получится, а жаль. Вчерашний вечер доставил ему удовольствие, пусть и странного рода, потому что не привык виконт Кембритч к такой длительной осаде. Хотя…тем слаще будет победа. И пусть она пока не в его постели, но крепость уже дрогнула, и это дело нескольких дней. И, может, его отпустит наконец. Потому что его собственное поведение далеко от рационального и взвешенного. Можно бесконечно отговариваться тем, что он не убежден ни сканированием, ни анализами, и поэтому следует за ней. Но это еще более нерационально. В мире не существует способа изменить ДНК и состав крови. Он это понимает. И, значит, его импровизационные маленькие проверки — просто ширма для себя самого, оправдание абсолютно несвоевременного и ненужного сейчас влечения.
А влечение, он точно знал, прекрасно лечится несколькими горячими любовными схватками на его простынях. Затем женщиной насыщаешься и становится неинтересно. Вот и сейчас хочется поскорее добиться своего, чтобы со спокойной совестью расстаться с неуступчивой медсестричкой и посвятить себя подготовке к унылому существованию в роли принца-консорта. Если их поиски закончатся успехом, конечно. Есть какая-то высшая ирония в том, что каждый шаг к выполнению задания все крепче сжимает на его шее брачное ярмо.
Алмаз Григорьевич долго не открывал, и Люк трезвонил в ворота, стараясь, чтобы это звучало деликатно. Получалось что-то на манер детской песенки. А то кто знает этого старого перечника, судя по тону его письма, он может из принципа не открыть, если вдруг гость покажется слишком настойчивым.
Наконец, когда Люк уже начал соображать, насколько он готов повторить студенческие подвиги с перелезанием через забор, и не подведет ли его нога в самый ответственный момент, калитка заскрежетала, и в проеме появился мрачный молодой человек в белом, заляпанном чем-то неаппетитным халате.
— Вы Инклер? К Деду? — спросил он тоскливо.
— Совершенно верно.
— Сочувствую. Спасибо за передышку, — буркнул тот, развернулся и пошел к миленькому двухэтажному дому, который мог бы принадлежать трепетной вдовушке, но уж никак не супермагу. Во всяком случае нежно-горчичный цвет его, обилие цветов и кружевных занавесок в окнах навевали вполне веселенькие ассоциации.
Алмаз Григорьевич сурово выговаривал двум стоявшим у двери, ведущей в подвал, заляпанным молодым людям, размахивая клюкой как оружием массового поражения. Поэтому Люк предпочел дождаться конца воспитательного процесса. Хотелось курить, но Инклер не курил, а он любил чистоту образа.
Наконец последние гневные рулады затихли, и молодые люди гуськом (к ним присоединился и встречавший его) отправились обратно в подземелье. Точнее, в подвал, но вид у них был такой, будто они спускаются в камеру пыток. А старый маг, подойдя к нему, хмыкнул, дернул себя за бороду и жестом пригласил пройти в дом. Он был гораздо ниже Люка, с окладистой седой бородой и седыми же волосами, простым щекастым лицом старичка из сказки. Но глаза его смотрели пронзительно, и двигался он так, будто клюка была ему нужна только чтоб колотить по спинам провинившихся помощников.
— Евгений Инклер? — сообщил Алмаз стенке, на которой было нарисовано нечто, напоминающее розовую собаку. Стенка раскрылась, оттуда вылетела бутылка виски и пара стаканов. Люк мысленно присвистнул, пока бутылка деликатно наполняла стаканы, смиренно замерев после на журнальном столике между ними. Маг, ничуть не стесняясь, отсалютовал прибалдевшему «писателю», и сделал глубокий глоток.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});