Разве не было бы в высшей степени полезно проверить реальность тех постоянно возникающих препятствий, тех резких перемен ветра, всех тех опасностей, о которых сообщали старинные мореплаватели?
А разве не принесли бы удовлетворения точные и обстоятельные данные о знаменитых патагонцах, о которых ходило столько легенд и велось столько споров?
К тому же еще одно соображение говорило в пользу стоянки в бухте Пуэрто-Амбре, куда Дюрвиль собирался зайти, вместо острова Эстадос. Перечитывая донесения исследователей, совершивших плавания в Южном океане, командир пришел к убеждению, что лучшим периодом для успешного подступа к полярным районам является конец января и февраль. Только в эти несколько недель полностью сказывается потепление и не приходится бесцельно подвергать команду тяготам и опасностям, возникающим при плавании в неподходящее время года.
Как только решение было окончательно принято, Дюрвиль сообщил о своих новых намерениях капитану Жакино и сразу же пустился в путь к проливу. 12 декабря оба корвета находились в виду мыса Вирхенес, и Дюмулен с помощью молодых офицеров приступил на ходу корабля к серии превосходных по качеству исполнения гидрографических съемок.
Во время трудного плавания по проливу Дюрвиль проявил в равной мере смелость и хладнокровие, способность быстро ориентироваться и присутствие духа (по отношению к нему применялись именно эти выражения) и заставил полностью изменить мнение о себе многих матросов, которые, видя его в Тулоне тяжело ступающим, больным подагрой, наивно восклицали: «О! С этим стариком мы далеко не заберемся!»
Но когда благодаря постоянной бдительности командира пролив был благополучно пройден, настроение моряков так резко изменилось, что они повторяли:
«Это не человек, а дьявол. Он вел нас по самой кромке скал и рифов, словно всю жизнь свою только этим и занимался!… А мы-то думали, что он одной ногой в могиле!»
Здесь уместно будет сказать несколько слов о стоянке в бухте Пуэрто-Амбре.
Высадка на берег была нетрудной; там нашлись и прекрасный источник, и дрова в изобилии. На прибрежных скалах водятся в большом количестве съедобные моллюски — трубачи[781], а из растений в пищу можно употреблять сельдерей и разновидность одуванчиков, пригодную для салата. Другим богатым источником пропитания в этой бухте является рыбная ловля; в течение всего времени стоянки ловля неводом, сетью и удочкой снабжала экипаж вполне достаточным количеством морской корюшки, голавлей и вьюнов.
«Когда я собирался вернуться на корабль, — рассказывает Дюрвиль, — боцман передал мне маленький бочонок, который нашли висевшим на дереве у самого берега, а рядом на столбе была надпись по-английски: "Почтовое отделение". Увидев, что в бочонке находятся бумаги, я взял его на корабль и ознакомился с его содержимым. Это были сообщения капитанов, проходивших Магеллановым проливом, о времени прохождения и условиях плавания, кое-какие советы тем, кто окажется здесь после них, письма в Европу и в Соединенные Штаты. По-видимому, впервые идея создания такой почтовой конторы под открытым небом пришла в голову американскому капитану Каннингему, который в апреле 1833 года воспользовался подвешенной к дереву бутылкой; его соотечественник Уотерхауз в 1835 году придумал полезное добавление в виде столба с надписью. Наконец, английский капитан Керрик, командир шхуны "Мэри-Энн" из Ливерпуля, в марте 1837 года прошел пролив, направляясь в Сан-Блас; он побывал здесь и на обратном пути 29 ноября 1837 года, то есть за шестнадцать дней до нас; это он заменил бутылку бочонком и предложил мореплавателям в будущем пользоваться им для писем, которые они пожелали бы отправить в различные страны. Я решил еще больше усовершенствовать эту полезную и остроумную при всей своей простоте идею, устроив настоящую почтовую контору на возвышенной точке полуострова; ее вывеска должна была быть написана такими буквами, чтобы привлечь внимание мореплавателей, не предполагающих заходить в Пуэрто-Амбре; любопытство заставит их послать шлюпку, чтобы обследовать ящик, прибитый к столбу. По всей вероятности, мы должны были оказаться первыми, кому придется воспользоваться плодами этой выдумки, и наши семьи будут приятно удивлены, получив от нас известия с дикой и необитаемой земли в то время, когда мы будем двигаться к полярным льдам».
В часы отлива устье реки Седжер[782], впадающей в бухту Пуэрто-Амбре, становится недоступным из-за песчаных отмелей; в трехстах метрах дальше равнина переходит в огромное болото, из которого выступают толстые стволы деревьев — гигантских мертвецов, побелевших от времени и принесенных сюда разливом реки в период особенно сильных дождей.
Вдоль поймы реки растет прекрасный лес, но попасть в него мешает колючий кустарник. Чаще всего попадаются здесь бук, высотой от двадцати до тридцати метров и около метра в диаметре, и разновидность барбариса. Самый большой бук, виденный Дюрвилем, достигал пяти метров в обхвате и примерно пятидесяти метров в высоту.
К сожалению, на этом берегу не встречаются ни млекопитающие, ни земноводные, ни речные или наземные моллюски; один-два вида птиц да лишайники и мхи — вот все, чем может поживиться здесь естествоиспытатель.
Ялбот[783] с большой группой офицеров поднялся вверх по течению Седжера, пока не был остановлен мелководьем в семи с половиной милях от устья. Было установлено, что при впадении в море река в ширину достигает тридцати или сорока метров.
«Трудно вообразить, — рассказывает де Монтравель, — более живописные картины, чем те, что открывались нашим взорам при каждом изгибе реки. Повсюду восхитительный беспорядок, который невозможно искусственно создать, причудливое нагромождение деревьев, сломанных веток, обросших мхом стволов, тесно переплетавшихся между собой».
В общем стоянка в Пуэрто-Амбре оказалась очень удачной; дрова и пресную воду заготовили безо всякого труда; произвели ремонтные работы, заново разместили грузы; сделали много наблюдений — физических, метеорологических, гидрологических (над приливами и отливами), гидрографических; наконец, собрали богатые естественно-исторические коллекции, представлявшие тем больший интерес, что эти неисследованные края совершенно не были отображены во французских музеях.
«Небольшое количество растений, собранных Коммерсоном, и сохранившихся в гербарии Жюсье, — говорится в отчете, — представляло собой все, что было известно о природе этих мест».
Двадцать восьмого декабря 1837 года подняли якорь, так и не увидев ни одного патагонца, встречи с которыми офицеры и матросы ожидали с живейшим любопытством.